Не будет сгущением красок сказать, что выплата долгов родственников неизменно только ухудшала положение самого Пушкина. Потому что стоило ему уплатить одни долги или выкупить выданные «Лёвушкой» векселя, как появлялись новые его кредиторы, прознавшие, что Пушкин готов расплачиваться за брата. После оплаты одних трат Ольги Сергеевны её муж тут же предъявлял следующие счета, оплаты которых он требовал обычно от своего тестя в виде обещанного содержания Ольги Сергеевны.
В конце концов Пушкин выделил Льва Сергеевича, о чём написал ему по возможности сдержанное письмо:
«Я медлил с ответом тебе, потому что не мог сообщить ничего существенного. С тех пор, как я имел слабость взять в свои руки дела отца, я не получил и 500 р. дохода; что же до займа в 13 000, то он уже истрачен. Вот счёт, который тебя касается:
Энгельгардту 1330
В ресторацию 260
Дюме 220 (за вино)
Павлищеву 837
Портному 390
Плещееву 1500
Сверх того ты получил ассигнациями 280
(в августе 1834 г.) золотом 950
-------------------------
итого 5767
Твое заёмное письмо (10 000) было выкуплено. Следовательно, не считая квартиры, стола и портного, которые тебе ничего не стоили, ты получил 1230 р.
Так как матери было очень худо, я всё ещё веду дела, несмотря на сильнейшее отвращение. Рассчитываю сдать их при первом удобном случае. Постараюсь тогда, чтобы ты получил свою долю земли и крестьян. Надо полагать, что тогда ты займёшься собственными делами и потеряешь свою беспечность и ту лёгкость, с которой ты позволял себе жить изо дня в день. (С этого времени обращайся к родителям.) Я не уплатил твоих мелких карточных долгов, потому что не трудился разыскивать твоих приятелей — это им следовало обратиться ко мне» (фр.).
В новогодние дни (3 и 4 января) 1835 года Пушкин с женой и дочерью навещает родителей в новой их квартире и даёт им на расходы 165 рублей. Надежда Осиповна в письме к дочери рассказывает об их приходе и делится новостями: что больная, что очень слаба, что Натали много выезжает со своими сёстрами:
«…однажды она привела ко мне Машу, которая так привыкла видеть одних щеголих, что, взглянув на меня, подняла крик, и воротившись домой, когда у неё спросили, почему она не захотела поцеловать бабушку, сказала, что у меня плохой чепец и плохое платье».
Легкомыслие Льва Сергеевича столь велико, что потрясает даже родителей. Ведь младший сын ставит старшего в ситуацию выбора: выплачивая его значительные долги, Александр Сергеевич лишается возможности давать матери и отцу необходимое. Из письма Н. О. Пушкиной дочери:
«Не вини Александра, ежели до сей поры он ничего вам не выслал; это не его вина и не наша, это долги Леона довели нас совершенно до крайности. Заложив последнее наше добро, Александр заплатил, что должен был твой брат, а это дошло до 18 тысяч. Он лишь очень мало мог дать ему на дорогу в Тифлис. В этом месяце он ждёт денег из Болдина, и что сможет сделать для вас, сделает непременно, ибо это лежит у него на сердце».
1 июня 1835 года Пушкин для поправки своих финансовых дел обратился с письмом к Бенкендорфу, понимая, что о нём будет доложено императору. Написание далось ему не просто, рождаются даже два черновика. Он испрашивал разрешения стать издателем политической и литературной газеты, во всём сходной с «Северной пчелой»:
«…что же касается статей чисто литературных (как то пространных критик, повестей, рассказов, поэм и т. п.), которые не могут найти место в фельетоне, то я хотел бы издавать их особо (по тому каждые 3 месяца, по образцу английских Rewiews)».
В издании газеты Пушкину было отказано. После чего для приведения в порядок своих дел он просит царский заём в сто тысяч рублей. Прошение о столь крупном займе осталось как бы незамеченным. Но царь допустил выделение некой суммы так сказать на текущие расходы. После доклада Николаю I граф Бенкендорф сделал на письме Пушкина помету-резюме его разговора с императором:
«Есть ли ему нужны деньги, государь готов ему помочь, пусть мне скажет, есть ли нужно дома побывать, то может взять отпуск на 4 месяца».
Один из двух черновиков содержит набросок пушкинских расходов на год. Первой значится сумма в шесть тысяч рублей за квартиру, снятую с 1 мая 1835 года по 1 июня 1836-го. Далее следует подсчёт стоимости аренды у извозчика Ивана Савельева четвёрки лошадей, закладываемых в экипажи Пушкина, — ещё четыре тысячи рублей. Семейный стол, планирует Пушкин, будет обходиться по 400 рублей в месяц на общую сумму 4800 рублей. Главные статьи расхода составляли сумму 26 800 рублей. Ещё прибавлены разные издержки на тысячу рублей, траты на платье, театр и прочее ещё на четыре тысячи. В итоге набегала сумма в 30 тысяч рублей. Надо понимать, так для себя Пушкин обосновывал просимый им займ.
Осень 1835 года оказалась для Пушкина тяжёлой и бесплодной — не было ни одной новой крупной вещи, готовой для печати. «История Пугачёва» потерпела коммерческий крах: отпечатанная огромным, сопоставимым с «карамзинским», тиражом в 3000 экземпляров книга в продаже, как говорят в таких случаях, не пошла. И в прессе по отношению к поэзии Пушкина ощущается некий поворот. Критик Белинский пишет способные взбесить слова: «Осень, осень, холодная дождливая осень после прекрасной роскошной весны».
Поэтому журнальный замысел — единственный шанс как-то выпутаться из долгов. Пушкин попробовал переориентироваться на Москву: на «Телескоп» Надеждина и «Московский наблюдатель» Андросова, но что-то не задалось. И с петербургским журналом Сенковского «Библиотека для чтения» не сложилось. Собственный журнал нужен был, чтобы содержать семью, помня о выходах в свет Натали, чтобы платить за квартиру, держать на плаву родственников и не забывать слов Николая I, как-то передавшего, что на балу.
Начало 1836 года внесло некоторые коррективы в планируемое им житьё-бытьё. Лев Сергеевич проигрался в карты. Долг чести составил те самые 30 тысяч рублей, которые Пушкин полагал для «прожитка» всего его семейства в течение года.
Понятно теперь, почему более всего Пушкин в то время озабочен предстоящим изданием вместе с Плетнёвым, при непременном участии Гоголя, трёхмесячного журнала «Современник». На него возлагаются последние материальные надежды. В канун нового, 1836-го, года, Пушкин извещён Бенкендорфом о решении императора: издание «позволено через Цензуры» и поставлено в полную зависимость от министра народного просвещения Уварова. Того самого, по поводу которого годом раньше Пушкин заметил: «Царь любит, да псарь не любит».
Тогда могло сложиться ещё хуже. Бенкендорф подал царю докладную записку о желании Н. А. Полевого* писать историю Петра I. Она составлена им таким образом, что её антипушкинский характер очевиден: Бенкендорф явно протежирует поступившее предложение. Тем не менее Николай I мнение Бенкендорфа не поддержал, отдав предпочтение Пушкину:
«Историю Петра Великого пишет уже Пушкин, которому открыт архив Иностранной Коллегии; двоим и в одно время поручить подобное дело было бы неуместно…»
* Николай Алексеевич Полевой — русский писатель, драматург, литературный и театральный критик, журналист, историк и переводчик. Брат критика и журналиста К. А. Полевого и писательницы Е. А. Авдеевой, отец писателя и критика П. Н. Полевого. Будучи идеологом «третьего сословия», начинал как либерал и позволял себе нападки на дворянскую литературу, но после закрытия журнала «Московский телеграф» по личному распоряжению Николая I за неодобрительный отзыв Полевого о пьесе Н. В. Кукольника «Рука всевышнего отечество спасла» Полевой сменил либеральные взгляды на верноподданические и стал издавать иллюстрированный ежегодник «Живописное обозрение достопамятных предметов из наук, искусств, художеств, промышленности и общежития, с присовокуплением живописного путешествия по земному шару и жизнеописаний знаменитых людей».
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—108) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 44. Под венец Пушкин шёл неохотно, почти что по обязанности
Эссе 56. 5 лет 11 месяцев и 8 дней длилось «мучительное» счастье Пушкина
Эссе 58. Пушкин Вяземскому: «У моей мадонны рука тяжеленька»