Теперь мы знаем: роковой выстрел за Чёрной речкой, отняв у России 37-летнего Пушкина, лишил её не комплексующего грешника с бешеными страстями: он пил, курил, постоянно волочился за женщинами, богохульствовал, был азартным игроком, а божественного Пророка. Пророка не придворного, а общенародного.
Была ли у Пушкина возможность иной судьбы? Наверное, это уже не столь существенно. Главное, свою судьбу Гений, как каждый из нас, сотворил сам. Своим уходом из жизни историю он не повернул. Впрочем, Александр Сергеевич и не стремился её поворачивать.
Повторю: он хотел от жизни не славы, не почестей, а совсем уж чего-то нереального, слишком многого: права на спокойствие и свободу, на творческий простор. Хотя, почему «слишком»? Для Гения это было в самый раз. Не вышло — ишь чего возжелал!
Однако и в часы душевной тяготы, когда наваливался страх смерти, и в часы просветления Муза к нему являлась. Он с благодарностью принимал её в любом состоянии.
Но одно он понял только на смертном ложе: умирать оказалось не страшно, жить было куда страшней.
Как протекали последние часы Поэта? Одно событие теснило другое, но всё произойдёт очень быстро.
По воспоминаниям Данзаса, с места дуэли раненого Пушкина повезли в санях «по тряской, ухабистой дороге». Везли полтора часа. По мнению современных медиков, в пути он потерял почти половину объёма крови. На Комендантской даче Пушкина пересадили с саней в карету Геккерна.
Подле дома (Александр Сергеевич жил на набережной Мойки, дом № 12 в нижнем этаже дома Волконского) Пушкин попросил Данзаса выйти вперёд, послать людей вынести его из кареты и, если жена дома, то предупредить её, сказав, что рана не опасна.
В передней Данзас послал камердинера Никиту перенести раненого Пушкина в дом. А сам через столовую, в которой накрыт уже был стол, и гостиную прошёл прямо без доклада в кабинет жены Пушкина. Она сидела со своей старшей сестрой Александрой Николаевной. Только взглянув на внезапно появившегося Данзаса, Наталья Николаевна, выразила испуг, как бы догадываясь о случившемся. Данзас сказал ей, сколько мог покойнее, что муж её стрелялся с Дантесом, что хотя ранен, но очень легко. Она бросилась в переднюю.
Тем временем Никита взял Пушкина в охапку и понёс на лестницу. «Раненый ласково спросил его: “Грустно тебе нести меня?”» — обратит внимание Павел Анненков. Хочу заметить: слово «ласково» по отношению к Пушкину при обращении его к кому-либо я что-то не встречал.
Кажется, первой мыслью по приезде домой у него мелькнёт: «Теперь я вижу, что я убит». Кто-то из оказавшихся рядом её даже услышит. Значит, губы произнесут это вслух. Он впервые почувствует смерть.
Увидя в передней жену, Пушкин твёрдым и сильным голосом велел ей уйти, прибавив, что как только его уложат в постель, он сейчас же пошлёт за ней. Данзас отметит, что «она, видимо, была поражена и удалилась как-то бессознательно».
Пушкина внесли в кабинет, куда дверь была прямо из передней. Он велел подать себе чистое бельё. Его обмыли, и, превозмогая боль, он смог сам раздеться и лёг на диван, находившийся здесь же, в кабинете. Только после этого Наталье Николаевне было позволено войти к нему. Когда она приблизилась, он взял её руки, поднёс к губам своим и произнёс: «Как я счастлив! Я ещё жив, и ты возле меня!».
Данзас тут же отправился за врачом. С этого момента, как говорят, поподробнее. Отметим, что в вечерней темноте Данзас, совершая очередную ошибку, смертельно раненного поэта повёз домой. Как мне представляется, при том, что наблюдалось сильное кровотечение, частые обмороки и тяжёлое состояние раненого, Данзасу следовало не спрашивать Пушкина, куда его везти, а самому принять решение и настоять на нём. Раненого нужно было госпитализировать! Почему этого не произошло — по сию пору не ведомо.
Когда сегодня заходит речь о врачах, находившихся рядом с умирающим Пушкиным, самое распространённое суждение, что у постели раненого великого поэта собрался весь цвет отечественной хирургии. Я не медик, потому спорить мне тут не с руки. Но не могу не констатировать некую странность этого мнения.
Итак, Данзас, привезя Пушкина домой, первым делом отправился к дому лейб-хирурга Арендта, не застал его, оставил записку и бросился к другому медику, профессору хирургии Соломону. Того тоже не было дома. Данзас, оставив и ему записку, кинулся искать хоть какого-либо врача. Подъезжая к Воспитательному дому, помещавшемуся на набережной Мойки, дом № 2 Адмиралтейской части, между Синим и Красным мостами, Данзас случайно столкнулся с выходившим из ворот доктором Шольцем, врачом Воспитательного дома, который согласился пойти с ним.
Стечением обстоятельств в 6 часов 15 минут вечера возле раненого появляется Вильгельм (Василий) Богданович фон Шольц. Ему суждено было оказаться первым из врачей, кто осматривал раненого. Однако В. Б. Шольц никогда не занимался хирургией, он был искусный акушер. Но наложить Пушкину повязку ему по силам, что он и сделал. После чего Шольц приводит Задлера, который жил неподалёку. Впоследствии Шольц станет автором «Записки о болезни и смерти» поэта, которую П. Е. Щёголев опубликует в книге «Дуэль и смерть Пушкина»:
«Мы осматривали рану, и г-н Задлер уехал за нужными инструментами.
Больной громко и ясно спрашивал меня:
— Что вы думаете о моей ране — я чувствовал при выстреле сильный удар в бок и горячо стрельнуло в поясницу; дорогою шло много крови — скажите мне откровенно, как вы рану находили?
— Не могу вам скрывать, что рана опасная.
— Скажите мне — смертельна?
— Считаю долгом вам это не скрывать, — но услышим мнение Арендта и Соломона, за которыми послано.
— Je vous remercie, vous avez agi en honnête homme envers moi — (при сём рукою потёр себе лоб) — il faut que j’arrange ma maison [Благодарю вас, вы действовали в отношении меня, как честный человек. Я должен устроить мои домашние дела].
Через несколько минут сказал:
— Мне кажется, что много крови идёт?
Я осмотрел рану, — но нашлось, что мало, — и наложил новый компресс.
— Не желаете ли вы видеть кого-нибудь из близких приятелей?
— Прощайте, друзья! (сказал он, глядя на библиотеку). Разве вы думаете, что я часа не проживу?
— О, нет, не потому, но я полагал, что вам приятнее кого-нибудь из них видеть... Господин Плетнёв здесь.
— Да, — но я бы желал Жуковского. — Дайте воды, меня тошнит».
К. К. Задлер — главный врач Конюшенного госпиталя, практик, средний хирург по отзыву Н. И. Пирогова. Занимался литературой и больше известен как историк-дилетант, автор записок о Петре I и Суворове. Задлер снял окровавленную повязку, наложенную Шольцем, осмотрел рану и, так как явился к раненому без надлежащих инструментов, побежал домой за инструментами для обследования раны. Вернувшись, опять осмотрел рану и с помощью специальных зондов попытался определить глубину раны, её ход и местонахождение пули. Затем вновь наложил повязку, после чего побежал за Соломоном и вернулся с ним.
Х. Х. Соломон в Медико-хирургической академии преподавал курс оперативной хирургии. Первым в России в 1825 году перевязал внутреннюю подвздошную артерию, в 1827 году первым удалил камень из мочеточника, разработал методику операций при аневризмах, сделал 12 успешных операций, в то время как другие насчитывали 2—3.
В это время приходит Арендт, прихватив с собой Буяльского.
И. В. Буяльский — профессор анатомии Медико-хирургической академии и хирург Царскосельского Лицея и всех кадетских корпусов, стал первым мыть руки перед операцией в растворе хлорной извести, являлся пропагандистом переливания крови, считался блестящим диагностом, специализировался на… челюстно-лицевой хирургии, занимался зубоврачебными операциями.
Н. Ф. Арендт в кампанию 1812 года был Главным хирургом русской армии, участвовал в 30 сражениях, прошёл хирургом путь от Москвы до Парижа. Прославился в лечении огнестрельных переломов. Н. И. Пирогов отзывался о нём, как о «деятельном представителе хирургии и медицины Петербурга 30-х годов». Характеристика «деятельный» — больше свидетельство его организаторских способностей.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—176) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное: