Картошка выкопана, просушена и уже упрятана в холодные погреба с глиняными стенами, и в куда более теплые подполы в домах — это на употребление в ближайшей перспективе. Сидела в электричке с трудом — хорошо хоть брат на велосипеде проводил — ни рук, ни ног нормально на чувствовала, завтра будет оочень непросто на работе стоять. Ну ничего, как -нибудь пробьемся, главное, это все закончилось — теперь до следующего мая призрак картофельных работ меня не потревожит. Куда больше меня беспокоило состояние отца — улучшений не предвиделось — просто потому, что уже было проведено пять операций по пересадке костей — а они просто истаивали в остеомиелитном воспалении. Отец как-то в сердцах сказал, что если бы сразу отрезали, уже бегал бы. А теперь хирург областной больницы предупредил, что брать отца на операцию не будет — ему очень не понравилось, как отреагировало на наркоз (уже восьмой по счету) папино сердце. Риски, в общем, выше, чем предполагаемый результат. На двух так и не сросшихся костях образовался ложный сустав. Ходить можно только с самой минимальной нагрузкой — вторая, малая берцовая, все-таки каким-то чудом срослась, но в итоге всех мучений нога стала короче на десять сантиметров, «подарив» отцу постоянную хромоту. Хорошо хоть, что он не был склонен к полноте, а из-за постоянных болей даже похудел — иначе кость бы не выдержала. Он сам себе выстрогал витую деревянную трость с широким крюком вместо набалдашника, и ходил с ней, сильно хромая.
Из-за неправильной нагрузки (хоть папа и подбил дополнительно обувь), начала болеть спина.
Самое печальное, что из-за этих всех болей отец совершенно лишился зубов. У нас с ним это семейное — мы терпим до последнего, но неосознанно сжимаем зубы. У Макса тоже проблемы с зубами — и по этой же причине. Когда мы сдавали кровь для отца, врач заставил нас сдавать анализы крови, и у всех троих: меня,Макса и отца — анемия и что-то с нарушением обмена кальция. Хирург тогда, помнится, что-то сказал про голубую кровь и белую кость. А еще предупредил, что нам нельзя обтачивать зубы. Жаль, что для Макса было поздно — он по зубам был гораздо менее благополучен, чем я, поэтому весь был в «мостах» и коронках. Я пока не жаловалась на зубы, но приняла к сведению.
Папа смотрел на нас, работавших в поле, и чуть не плакал — ему, как он позже сказал, было очень стыдно, что он не мог сам нам помочь. Чем мог — помогал, дома чистил картошку, лук, овощи, иногда готовил несложную еду, пока мы трудились на картошке. Но я могла его понять — внезапная беспомощность его угнетала.
С такими мыслями я и приехала в город.
Следующие дни прошли в работе, незаметно пролетел месяц — Слава появлялся, но не очень часто — где-то раз в неделю, и никогда не предупреждал о своем появлении.
Я устала бесконечно тревожиться, и просто жила. В середине сентября нам привалило счастье — расцвело редкое бабье лето — березы стояли еще не совсем золотые — иногда среди прозрачных ветвей с золотыми сердечками листьев проглядывала густая зеленая «прядь». Было очень красиво, даже листопад при теплом по-летнему солнце не навевал грустные мысли. После трех дней тепла, когда наш ко всему готовый сибирский народ срочно разделся до маек и шорт, ловя уходящее тепло лета, вдруг сгустились тучи и пошел сильный, но короткий дождь. А я, как обычно, без зонта. Но дождь был на удивление теплым, ласковым, и, не смотря на то, что я промокла насквозь, я ни чуточки не замерзла. Когда дошла до дома, оказалось, что мое уже отросшее черное каре закрутилось крупными кольцами. Жаль, что так и не останется, подумала я, гадая о том, какой химический состав был у дождя, если мои прямые палки так завились. Пахло мокрым асфальтом и травой. Уже на подходе к дому тучи раздвинулись, и в открывшееся окно полился все тот же золотой, особенный свет осеннего солнца, а на фоне уже побледневшего к осени неба вдруг проявилась двойная дуга радуги. И даже в насквозь мокрой одежде на это было радостно смотреть.
Тепло продержалось еще неделю, а потом вернулась обычная осень, уже не такая нарядная, поблекшая, с мрачноватой отделкой потемневших ветвей с уже редкими, буроватыми листьями. И, конечно, долгие мелкие дожди, иногда усиливающиеся до резких струй воды, косо секущих асфальт и уже пожухлую траву. В старых автобусах и троллейбусах капало с окон, конденсат стекал по стеклам, мешая рассмотреть пейзаж за окном. И все-таки осень я любила больше, чем весну. В редкие солнечные дни сквозь голые ветви деревьев голубело побледневшее небо, и свет солнца стал просто светом, потерявший свой золотистый оттенок. Воздух становился прозрачным, вымытым частыми дождями, и радующий отсутствием насекомых. Модницы надевали всевозможные пальто, делясь друг с другом интересными способами ношения платков и палантинов, и до холодов одежда горожан будет радовать разнообразием форм и материалов.
Так, на созерцательной волне я доплыла до октября — и тут события получили мощного пинка, все закрутилось в один достаточно холодный день октября.