Дорогой Марина успокоилась, но Валентин тем не менее старался поддерживать свою медсестру как ребенка, который вот-вот может упасть.
- Владимир Иванович здесь? – спросил Осокин у дежурного.
- Конечно, конечно. Просил – как вы появитесь, сразу к нему.
- Так почему ты молчишь?
- Не успел. Вы меня своим вопросом опередили…
Владимир Иванович Комов ждал их в кабинете, поражающем своей чистотой, строгим порядком и отсутствием каких-либо отвлекающих от дела предметов. Все расселись так, как им было удобно. Осокин представил Марину, остальных Владимир Иванович хорошо знал, затем доложил начальнику все, что известно о происшествии на Муравьевке – и сразу всем стало ясно вдвойне, что знают они об этом убийстве так мало, что вернее будет сказать – ничего не знают… В создавшихся обстоятельствах одна надежда была на Марину и поэтому Осокин, не мешкая, попросил ее рассказать как можно подробнее об убитой Татьяне Капустиной. При этом старший оперуполномоченный уголовного розыска совершенно не думал о том, что в присутствии начальника ему надо помолчать и дождаться, когда вопросы будет задавать сам шеф, как было принято в иных отделах – нет, Сергей Осокин прекрасно знал, что самолюбие Комова не будет уязвлено, потому что это самое качество в данных обстоятельствах требует не субординации, а правды о преступлении и преступнике – факты на стол!
- Пожалуйста, Марина…
- Ой, я вот понимаю, что должна все вам рассказать, а что это все – не знаю… Поэтому уж потерпите – может, много ненужного наговорю… Она пела хорошо… Русские песни… «Сронила колечко»… Мы вместе поступили в училище. А до этого вместе поступали в пединститут на биофак. Не прошли по конкурсу. Вернее, она не прошла по конкурсу, одного или двух баллов ей не хватило, не помню уж. А у меня другое было…
Марина на минуту замолкла, но, поняв, что присутствующих почему-то интересует, что же у нее было другое, продолжала:
- Мне за сочинение тройку поставили. У меня в школе ни разу тройки не было, да и четверки-то редко ставили. Я попросила показать мое сочинение и увидела, что кто-то наставил там лишние запятые, которые были подчеркнуты как ошибки… Я уж не помню, что там кричала. А, может, молчала – кричало все внутри меня. Но больше я в этот институт зайти не могла. Противно было. Так вот, когда мы с Татьянкой… с Татьяной поступали в училище, то уже были хорошо знакомы и экзамены сдавали вместе. Мы получили высшие баллы. Нам сразу назначили стипендии. Кстати, мы с ней только двое ведь и красные дипломы получили, и направления для поступления в мединститут. Ярославский. Но я не поехала – куда мне, семья. Заочного-то отделения нет. А вот она хотела поехать, но тоже не поехала – из-за матери. У нее мать больная, сердечница, а отец умер. Но это я перескочила… Дайте мне водички попить, волнуюсь ужасно, мысли прыгают. Так вот… Спасибо, Валентина Васильевна… - И, видя, что Сергей включает электрический чайник, заметила: - Это кстати, я от чая не откажусь. От крепкого. Дежурство было не из легких, а утром – Татьянка… Так вот. Она была… вся в себе, понимаете? Она никогда перед людьми нараспашку не раскрывалась. Очень порядочная. Интеллигентная. Спокойная. Внешне. Но в походке у нее была какая-то нервозность. Я думаю, это из-за мамы. У нее с мамой были почему-то натянутые отношения. Почему – не знаю… Она относилась к ней как-то не так… Мол, знай свое место… Вот это мне в ней не нравилось… Я у них дома много раз бывала, и как только приходила, мама ее сразу же уходила в другую комнату… Может, она в чем-то когда-то провинилась перед мужем и дочерью? Не знаю… Это единственный… негатив, так сказать. А в остальном… Училась она легко, с душой, мы четверо дружили, еще были Рита с Ниной, не знаю, где они сейчас, так вот – Таня любила слушать наши откровения, наши любовные истории, планы личной жизни и прочее. А сама… У нас в группе был всего один мальчик, но он влюбился не в нее. А она, Таня, намекала не раз, что ей нравится один человек... Женатый... Мне не хочется об этом говорить, вспоминать, но... Короче, мы вызвались сходить к нему домой и сказать его жене, что он любит нашу Таню, а она – его. Не прямо, конечно, выпалить, а – по обстоятельствам. А жили-то они не в самом городе, а в поселке Уваровское. Вот мы туда все четверо и отправились на поезде. Приехали, Таня нам дом показала, квартиру назвала, и – в магазине напротив спряталась, а потом, когда там стали на нее подозрительно смотреть, в скверик перешла, перепряталась, так сказать, мы ее еле нашли… Так вот… Опять перескочила. Мы в квартиру-то позвонили, и нам женщина открыла. Симпатичная, с глазами большими и добрыми. А главное – беременная. Вот-вот уже родит. Мы на нее посмотрели и сказали хором, что ошиблись домом. А она стала нас приглашать чай пить – вы, говорит, вижу, с дороги, устали… Мы уж было заколебались, но вспомнили про Таню, извинились и убежали! Прямо в сквере сели и честно ей все рассказали. Она очень плакала… Говорила, что ничего не знала про его жену… А он хорош гусь оказался – врал Тане, что у него не жена, а сварливая старая стерва. Очень тяжело она это пережила. Первая любовь… И вот как тогда разом все кончилось, так больше, пока мы учились, у нее никого и не было. У меня на свадьбе мы ее с одним гостем познакомили… С другом моего мужа… Но они потанцевали, и все! У нее в душе все время была какая-то неприкаянность… Такие люди обречены на одиночество… Я знала таких… Ну, вот… А потом, а потом…
Марина заплакала так горько и неожиданно, что Валентина, державшая наготове чистый носовой платок, замешкалась и протянула его уже не плачущей, а рыдающей женщине.
- Знаете, вот я вам сказала, что она могла и с мамой своей, да и с кем-то из нас иногда говорить свысока. Но при этом жалели не того, с кем она разговаривает, а ее самою. Она всегда вызывала жалость. И это высокомерие было, наверное, все же кажущимся. Или как маска, чтобы скрыть свою потерянность и незащищенность... Она была похожа на...
Поток слез усилился. Валентин и Валентина подсели поближе к Марине и стали ее утешать какими-то ничего не значащими, но успокаивающими словами.
- Мариночка, деточка, не надо так убиваться. Ты рыдаешь на всю Европу… Лучше все-таки скажи, на кого она была похожа, - попросил Валентин.
- Она была похожа… на цыпленка! Только что вылупившегося…
Несмотря на трагизм положения, все улыбнулись.
- А еще она участвовала в самодеятельности. На пианино играла. «Очаровательные глазки»… А потом…
Поток слез понесся с новой силой.
- Вы говорите, говорите, ведь все это очень ценно для нас, - пыталась вернуть Марину в более или менее нормальное состояние Валентина.
- А потом… она оказалась безработной и бездомной! Да, да! С красным дипломом можно было отказаться от распределения, она и отказалась, решила в городе остаться – мать-то больная… Какие бы ни были отношения, но – мать… А в городе все занято, девчонки вон знакомые годами место ждут. Если я сейчас уволюсь, на мою должность целая очередь выстроится. Несмотря на то, что нам гроши платят…
- Это верно, - подтвердил Валентин.
- Вот она и решила уехать в другой город. Куда – не знаю. Да мы ведь уже не часто виделись, так что и спросить не было случая. Знаю только, что потом она вернулась, чтобы уговорить мать переехать – ну, туда, где она была и где, видимо, договорилась с работой и обменом жилья. Но к тому времени ее родительница уже успела спокойно продать квартиру, она у них была приватизированная, и купить дом в деревне. Хороший дом, говорят. Просто замечательный. Мне кто-то из знакомых его описывал, видел. Я тогда Таню возле нашей больницы встретила, она мне все и рассказала. Она не знала тогда, что делать – в этой деревне ей негде было работать. Каким местом мамаша думала – непонятно. Ей там лучше дышится, говорила. Ну, вообще-то она там и вправду поправляться стала, и Таня опять уехала. Вот ведь говорила она мне, куда именно, а я с дочкой своей стояла, мы к зубному шли, девчонка моя хныкала, и я мимо ушей пропустила! Но мать-то знает, где ее дочь жила… Можно спросить… Да, я тогда заметила, что ей хочется сюда, в родной город… А вот почему сделала такой вывод – не помню… Может, просто потому, что не представляю, как можно жить где-то в другом месте… Ну, и… несколько недель назад я ее встретила… Мы обе торопились… Так что – разговор вроде бы ни о чем, мимоходом… Больше мы с ней не виделись. В одном я уверена – Таня никогда никому не могла причинить зла. Поэтому ни о какой мести речи быть не может… Ну, вроде все я вам рассказала. Спрашивайте.
- А где ее мать живет? И где раньше жила? Знаете?
- Где раньше жила…Знаю, Владимир Иванович. Ой, ой, ой! Слушайте, ужас-то какой, я как-то сразу и не сообразила!
- Тише, тише, Мариночка, - стал успокаивать ее Валентин.
- Чем меньше эмоций, тем быстрее движется дело, - добавила Валентина.
- Да, да, конечно… Но они ведь жили-то раньше на Муравьевке! Прямо рядом с этим старинным зданием, где сейчас администрация! И окна у них смотрели на это чертову лестницу!
- Надо же… - удивился Валентин. – Выходит, человек тысячи часов смотрел из окон на место своей будущей гибели…
- И не подозревал об этом, - добавила Валентина. - Небось, еще и восхищался пейзажем… Восхищалась… Недавно Анастасия мне рассказывала, журналистка из нашей газеты, вы ее знаете – у них одна учительница прирабатывала на телетайпе, а оттуда вид – на типографский двор. И вот кто-то умер в типографии, работники заказали ограду на могилу, а получилось так, что родственники сами другую ограду сделали, а эту за ненадобностью сгрузили во двор, возле мусора типографского, вернее, металлолома… Решили – умирают часто, кому-нибудь пригодится. Так эта учительница все смотрела в окно и восхищалась – какая хорошая ограда! Красивая! Аккуратная! Учительницу сбила машина. На ее могилу эту ограду и поставили… Вы уж меня простите, но я вас в сторону не увела. Все к одному - есть жизненная цепочка, есть связь, которую не разорвать… Я раньше не верила, но это так. И, может быть, эта связь поможет нам узнать, кто и за что… кто и почему так… с Таней Капустиной… Скорее всего, тут вопрос – почему… Выгода. Рассчет. Кто выиграл? Кто что получил или получит после ее смерти…
Марина уже достаточно успокоилась и продолжала:
- Я вам сейчас скажу, вы не поверите! Знаете, как я нашу область знаю? Наизусть! Все районы! Все деревни! А вот как называется деревня, где ее мама поселилась – не могу вспомнить… Но это – первая деревня за Красным… Что-то еще в этой деревне было связано с Иваном Сусаниным. В журнале писали…
Владимир Иванович развернул карту области и, сделав на ней отметку специальным значком с небольшой металлической подставкой, спросил:
- А не Прискоково ли? Рядом с Красным…
Все молчали, в том числе и Марина, которая кивнула, но не очень решительно. Лишь Валентин, сидевший какие-то мгновения словно в оцепенении, вдруг вскочил и чуть ли не закричал:
- Да конечно Прискоково! Там дочка Ивана Сусанина жила! Антонина… Антонида…
- Что ж, Сергей, надо туда поехать, и как можно скорее… К Капустиной…
- Антонине Петровне! – подсказала Марина.
- Тоже Антонина… В цепочке… - заметила Валентина. – Володя, Сергей, когда вы ее сюда привезете, позовите меня – как-никак, а наша теплая кампания откопала для вас этот труп… И я как посланец…
- Валентина Васильевна, вы нам пригодитесь не только как посланец ваших высокоинтеллектуальных друзей, а, следовательно, в какой-то мере свидетель происшедшего, - но и как прекрасный частный детектив и замечательная женщина, которая, надеюсь, поможет нам утешить мать в трудную минуту… Сергей, пойди, позвони-ка по нашей связи в Красное, в райотдел, узнай про Антонину Петровну – жива ли-здорова, где живет, про дочь спроси осторожно, но лишних вопросов не задавай. Предупреди, что к ним подъедешь.
Сергей ушел.
- А где вы ее поселите? – поинтересовалась Валентина.
- В нашей гостинице, где же еще?
- Там у вас как-то холодно… Неуютно. Если вы ничего не имеете против, я могла бы забрать ее к себе… Вы же знаете, у меня две большие комнаты, а я одна…
- Посмотрим…
Неожиданно все заметили, что Марина, полузакрыв глаза и раскачиваясь, как маятник, на своем стуле, как-то странно жестикулирует правой рукой, словно кого-то утешая, упрашивая – тише, тише… Так делает дирижер, стремясь погасить звуки оркестра, свести их к минимуму, чтобы чуть слышно было мелодию, чтобы она стала успокаивающей, убаюкивающей… Казалось, еще немного, и Марина сама запоет что-нибудь тихое и печальное… Но она вдруг выпрямилась на своем стуле, обвела всех победным взглядом и сказала четко, с расстановкой, хорошо понимая, что это может быть очень серьезно и важно:
- Стоп, стоп, стоп… Я кое-что вспомнила! Когда вы назвали это Прискоково… Да, да… Ведь там с ней одна история приключилась… Не в ней ли дело? Эх, я плохо слушала, вполуха! Но случилось приблизительно вот что. Она приехала к матери и однажды вечером пошла в Красное посмотреть какой-то фильм нашумевший…
- Пешком? – уточнил Владимир Иванович.
- Естественно! Разве на наши автобусы можно надеяться? Да еще вечером… Когда она шла обратно – это, кстати, было или в конце августа, или в начале сентября, то за ней увязались ребята местные… Она – туда-сюда по улицам, а они – за ней! Уж и зрители все вроде разошлись, они одни и остались… И тут она за угол повернула, да в чью-то калитку… На ее счастье, калитка оказалась не заперта… Она – во двор, заперла ее изнутри, забор сплошной, высокий… Те парни видят – ее нет… Она не стала дожидаться их реакции, побежала к дому… А дом, надо сказать, двухэтажный, старинный, такой, каких на Руси была тьма тьмущая – низ кирпичный, а верх деревянный. Идет в темноте, руками по стенам перебирает – все бревна, бревна… И вдруг – дверь… Она ее открыла – что-то там с засовом было, не помню, и затаилась… Так в коридоре до утра и просидела… А вот что потом-то было, как она ушла - этого я не слышала, другое в голове было… Не те ли парни ее здесь выследили, на Муравьевке-то? Ведь если они крутых из себя строят, а она хитрее их оказалась и как бы одержала над ними победу, то это им – пощечина… Удар. Дурак-то ведь зло долго держит… Правда, история эта произошла не сейчас, а когда ее мать только-только в той деревне поселилась…
- Что ж, и это надо проверить. Возможно, мать тут что-то знает… Только бы ее на месте застать…
Договорить Владимиру Ивановичу не дали – в кабинет вошел Сергей и выпалил:
- Нету Антонины Петровны! С первым автобусом уехала в область – к нам сюда, значит. Участковый сам это видел, его жена этим же автобусом поехала. Через полчаса они должны быть на автовокзале. Я попросил, чтобы они там с соседями Капустиной связались – зачем поехала, что да как, какие отношения с дочерью были, не угрожал ли им кто – ну, словом, в таком духе… Участковый – Виктор Николаевич его зовут – вам, Владимир Иванович, позвонит, обо всем доложит. Спрашивал, почему интересуемся… Я пока не сказал…
- Может, и правильно, что не сказал, а, может, и нет. Ладно, там видно будет. На автовокзал поезжай, не жди. Автобусы эти часто раньше приходят. Водители спешат, чтобы перерыв между рейсами увеличить, отдохнуть получше.
- Лечу!
- Володя, можно, я с ним? – попросила Валентина.
- Конечно, какой разговор! Я и сам хотел тебе это предложить, но ведь у тебя никогда нет свободного времени… Смотри, я с удовольствием оформлю тебя как консультанта. Ты, можно сказать, уже ведешь параллельное расследование…
- Оформляй, я согласна. Только наши параллели что-то идут совсем рядом…
- И это хорошо! Разве нет?
- Возможно. Мне интересно это убийство. Мне всегда интересно, когда нет ясности… Когда кругом – замки, много замков, запоров железных, а ты знаешь, что если хоть к одному подберешь ключик, то и другие все тоже раскроются… Оковы тяжкие падут…
- Валя, ты говоришь как бездушный профессионал. Тебя можно бояться такую вот…
- Вот и пусть меня боятся! Те, кому надо… Но только не ты…
- Тебе людей надо больше любить… Я так думаю…
- Да? А тебе – меньше. Чтобы от мягкости своей избавиться…
- Спасибо, что не от мягкотелости…
- Хм… А это не одно и то же?
- Нет! Это не одно и то же! И хватит разговорчиков! – полушутя, полусерьезно проговорил Комов. – Вперед, ближе к делу!
Уже стоя на пороге, Валентина обернулась к нему и спросила:
- Володя, а что тебе говорит твой… звонок? – и она ткнула себя в лоб. – Что он там тебе прозванивает?
Все знали эту уникальную особенность Владимира Ивановича, его способность выделять среди множества событий, фактов, улик – самое главное, на что надо опереться и идти дальше. И найти эту опору помогал ему… звонок или толчок, который неожиданно тревожил его сознание, его мозг, давая четкий и ясный сигнал – вот оно! здесь! это – главное! сюда! Остальное – шелуха, обман, пустые фантики, умело свернутые под вид конфет… Комов бы удивился, если бы такового сигнала не было. Он обязан был быть, он давно создан его мозгом, его подсознанием… За двадцать с лишним лет работы этот сигнал стал достаточно ощутимым и точным…
От этого вопроса Владимир Иванович несколько растерялся.
- Да пока ничего… Это ведь надо сосредоточиться, Валентина. Надо настроиться на эту волну. Да и знать побольше.
- Конечно, - подтвердил Валентин, понимавший, о чем идет речь.
- А… вы ждете важный звонок, да? – спросила Марина, подумав, что это вежливый сигнал для посетителей – пора уходить…
Комов улыбнулся.
- Я всегда его жду. Но это неофициальный звонок. Ну, что ж… Мы ваш рассказ, Марина, записали. Потом, когда все будет оформлено, я позвоню – придете, прочтете, подпишете… Спасибо вам огромное. Такое, что и словами не выразить…
- Ой, да что вы…
- А от вас, Валентин Алексеевич, ждем подробного рассказа в письменном виде – как и что. Кстати, когда начинаешь все излагать на бумаге, то вспоминаются такие мелочи… То, чего вроде бы и не знал… Так что я от вашей письменной работы, уважаемый доктор, жду очень, очень многого… И с нетерпением…
- Хорошо, хорошо.
- Может, я еще чем-то смогу вам помочь? Звоните в любое время, - предложила Марина.
- Спасибо.
Валентин с Мариной ушли, а Комов, оставшись один, сел за стол и, уставившись в одну точку, подумал – действительно, почему молчит этот проклятый звонок? Что ж, вероятно, время его еще не наступило…
У Валентины не было подобного сигнала. У нее было другое – настрой. Музыкант настраивает свой инструмент, чтобы звучала музыка. Она же настраивала свой разум, ощущения, свои ассоциативные воспоминания, чтобы выбрать правильный путь поиска. Разумеется, она бы не отказалась от многих технических средств исследования, и в первую очередь от электронного микроскопа, который был у Комова в управлении и умел совершенно невидимые глазу пылинки превращать в улики… Но такие дорогостоящие вещи ей не по карману… Настрой же чаще всего происходил в ее неизменном коллективе у Маргариты Сергеевны, и поэтому Валентина рассказывала там о каждом своем новом деле. Что это было? Коллективный разум? Единый порыв, желание помочь? Проба сил каждого члена сообщества в сыскной практике? Наверняка все вместе, плюс еще много-много благородных и хитроумных желаний, стремлений – каждый хотел проявить свою изобретательность, чтобы выявить мотивы преступления и самого автора. И потому она всегда так спешила в теплый, гостеприимный дом Маргариты Сергеевны…
На снимке - картина Петра Солдатова.
