Не секрет, что нередко врачам в знак благодарности пациенты дарят подарки и конверты, но всегда ли это вызывает положительные эмоции у врача?
Обычный рабочий день подходил к концу. День как день, и не остался бы в памяти Женьки, если бы не одно обстоятельство: в тот день выписывалась Мария Федоровна.
Мария Федоровна была бы самой обычной пожилой одинокой женщиной, если бы не один значимый факт: из-за редкого неврологического заболевания у нее были атрофированы кисти рук. Ее кисти беспомощно висели на запястьях, не способные к движению. Да и сама Мария Федоровна их не чувствовала, будто бы их и не было у нее вовсе. Так она и жила, «запястьями». Запястьями брала чашку и ложку, запястьями надевала одежду.. Стоит только это представить и становится шокирующе не понятен быт этого человека: пуговицы, молнии, ключи, телефон – столько простых и недоступных вещей. В общем, Женьку глубоко поражала эта пациентка своей судьбой одинокого человека, который даже не может включить газовую плиту и сварить себе пищу без помощи соцработника, которая, кстати, приходила к ней всего на пару часов в день.
Женьку позвали в палату. Вызывала Мария Федоровна. Женька привычно села на уголок кровати рядом с женщиной, ожидая, что ей, видимо, нужно ответить еще на какие-то вопросы перед выпиской. Но Мария Федоровна, по-доброму улыбнувшись, просто попросила приподнять краешек ее одеяла, посмотрев на него таким теплым взглядом, будто бы под ним спрятано какое-то сокровище, что-то нечто ценное и сокровенное. Там Женька и обнаружила то, что ввело ее в абсолютный ступор. Под одеялом лежала одна тысяча рублей.
- Это вам, я безмерно благодарна вам за лечение и внимание ко мне, купите себе что-нибудь от меня, пожалуйста.
Внутренний голос Женьки четко воспротивился этому. Сопротивление изнутри было жестким, безапелляционным и молниеносным. Женька просто не могла взять деньги у этой женщины. Это она, Женька, должна помогать таким людям, а уж никак не брать у них что-то. Это было очевидное и единственно верное решение, соответствующее Женькиной картине мира.
Но на этот отказ у Марии Федоровны появились едва заметные слезы. Она начала говорить. Спокойно и размеренно. Будто бы заранее готовясь к этой речи. Глядя Женьке в глаза прямо, с оттенком внутреннего благородства и достоинства:
- Евгения Александровна, вы унижаете меня. Если бы у меня были родственники, я бы попросила их купить вам на эти деньги цветы и конфеты. И вы бы приняли их. Если бы у меня были полноценные руки, я бы сама сходила в магазин и купила бы вам чай и кофе. И вы бы и в этом случае приняли мой подарок. Но у меня нет таких возможностей. А вы своим отказом лишь указываете на мою ущербность. А понимаете ли вы, чего мне стоило это? Запястьями открыть кошелек, языком подцепить купюру, подсунуть ее под одеяло? Это целое мероприятие для меня. И ради чего я это делала? Ради того, чтобы вы меня унизили, посмотрев на меня как на неполноценную? Чтобы вы косвенно подчеркнули, что я такая юродивая, что от меня и благодарность то даже стыдно принять? Евгения Александровна, никогда так не делайте. Никогда не унижайте этим людей.
Сказать, что Женька была растеряна – ничего не сказать. Мария Федоровна говорила с ней так, как мудрец со своим учеником. Как мать с провинившимся ребенком. Женька не знала, как правильно поступить.
Она извинилась, попросила прощения, что-то еще промямлила и вышла, сунув в карман халата тысячу рублей. Ей было невыносимо стыдно. Невыносимо. И за то, что она унизила этого человека, и за то, что взяла все-таки деньги.
Эту тысячу рублей Женька отложит и потом еще долго не будет тратить, пока история про женщину, которая «жила запястьями», не останется просто воспоминанием, заняв свое место в какой-то ячейке памяти. Пройдут годы, а Женька так и не сможет ответить себе на вопрос, как правильно она должна была поступить.
