Часть 4. «Деньги – нерв войны».
Ключевой вопрос любой революции – это деньги. Поднявшие мятеж колонисты могли говорить сколь угодно много красивых фраз, но формирование армии и флота, создание администрации, и т.п. – все это требует денег, которые нужны здесь и сейчас. Вот что писал спикер ассамблеи Массачусетса Джеймс Уоррен Джорджу Вашингтону: «Всё упирается в деньги. И главный вопрос: как добыть их? Налоги, даже очень высокие, не поступают достаточно быстро; занимать мы не можем, потому что никто не даст нам в долг, пока над армией висит угроза голода или роспуска. Если увеличивать налоги, те самые люди, которые раньше были готовы отдать половину своего имущества, если не всё, на пользу своей стране, сегодня могут поднять восстание, если у них потребуют всего две сотых их состояния. Может возникнуть такое напряжение, которое расколет наш союз. С другой стороны, если не увеличить налоги, это может означать конец нашей борьбы. Эти трудности усугубляются успехами неприятеля, вгоняющими в уныние армию и народ. Но я не отчаиваюсь. Одна энергичная и успешная военная кампания может принести славное завершение войны. Нужно только напрячь наши усилия. Нам придётся выбирать между славой, честью и счастьем, с одной стороны, или позором, бесчестьем и горем — с другой».
Как мы с вами помним по предыдущим частям, налогообложение в колониях было микроскопическим, да и те налоги, которые ввела метрополия, были впоследствии отменены. Так почему же восстание началось? Американский историк и публицист Ларри Сауэрс (Sawers, Larry «The Navigation Acts Revisited.» - Economic History Review, 45, no. 2, 1992) считает, что, скорее всего, самым важным было не прошлое или настоящее бремя налогов, а ожидание усиления будущего бремени. Грубо говоря, колонисты боялись, что все издержки построения Британской империи повесят на них.
То есть с одной стороны – отсутствие представительства в английском Парламенте, с другой – Декларативный акт, прямо утверждавший за Парламентом право повышать налоги в колониях по своему усмотрению, и стали теми факторами, которые заставили поселенцев довольно мрачно смотреть в будущее.
Восстание и независимость, таким образом, позволяли избежать будущих трат на пребывание в Британской империи.
Но вот революция началась. Из состава Великобритании вышли, армию-флот создали, а… чем платить всему этому великолепию? Еще в мае 1775 года Континентальный Конгресс приказал… включить на полную мощь печатный станок, чтобы напечатать бумажные деньги в таком количестве, которого бы хватило на оплату армии, флота, администрации и т.д. Проблема была в том, что эта эмиссия бумажных денег совершенно не была обеспечена товарами и твердой валютой, в результате началась инфляция. По идее, чтобы инфляции не было, нужно было конечно же повысить уровень налогообложения, но… для чего тогда восстали-то? Те немногие, кто предложил повысить уровень налогов, были высмеяны и проигнорированы. Следующим этапом после эмиссии банкнот стали векселя под сбор будущих налогов, но, как мы помним, налогообложение в колониях было маленьким, платили их далеко не все колонисты, да и сама налогооблагаемая база была просто микроскопической, поэтому внутренний долг страны начал расти стахановскими темпами.
Новая валюта, континентальный доллар, в мае 1775 года была объявлена равной 1 испанскому песо. Уже к декабрю 1776 года доллар «похудел» на 2/3 и был равен 0.3 песо. Казалось бы – надо остановить печатный станок, навести порядок в финансах, создать твердую валюту. Вместо этого штаты сделали бумажные валюты (до кучи – у каждого штата была своя валюта) законным платежным средством для всех долгов и покупок, установили директивный контроль над ценами и напечатали еще больше денег. Колонии приказали считать преступлением отказ от бумажных денег, требование обмена бумажных денег на серебряные или обмен бумажных денег на любую валюту ниже объявленной ее стоимости. Наказания включали публичное унижение, штрафы, тюремное заключение, а также конфискацию товаров или имущества.
Местные комитеты общественной безопасности стали обычным правоохранительным органом. Кроме того, делегаты из штатов Новой Англии встретились в конце 1776 года, чтобы установить предельные цены на широкий ассортимент товаров и принять меры по контролю за заработной платой, поскольку высокие цены, уплачиваемые трудящимся, препятствовали призыву на военную службу. Делегаты из «срединных» государств (Вирджиния и пр.) встретились в марте 1777 года, чтобы ввести контроль над ценами и заработной платой в своем регионе. Хотя с помощью подобных ценовых соглашений никогда не удавалось сдерживать цены, делегаты продолжали собираться каждый год до 1780 года. Штаты также приняли законы, запрещающие «опережение» и «захват» - термины, описывающими практику хранения больших запасов продуктов питания или товаров впрок, в выжидании на них лучшей цены, дабы потом продать. Требовалось продавать их по установленной цене в бумажных деньгах. В 1775 году Массачусетский провинциальный конгресс издал декрет, согласно которому любой, кто требовал обмена бумажных денег на серебро, объявлялся «врагом государства» (enemy of the state).
Понятно, что благодаря этим подзаконным актам бесчисленное количество фермеров и торговцев просто разорились, ибо инфляция прогрессировала, и получать постоянно обесценивающиеся бумажные деньги за свою продукцию было экономически невыгодно. Дело мог спасти бартер, но в слабо развитом промышленном обществе, коим и являлись Тринадцать Колоний, подобное было невозможно – фермерам были нужны английские товары.
Понятно, что фермеры в таких условиях стали выращивать ровно столько, сколько необходимо для прокорма себя и своей семьи. Но армии нужен был провиант и далее, в строгом соответствии с законами жанра, началась… «продразверстка по-американски», а именно – принудительное изъятие товаров и провианта в обмен на… долговые расписки штатов, обещающие оплатить изъятое когда-нибудь потом, после победы революции, в отдаленном будущем.
В ответ фермеры целыми деревнями бежали в леса или горы, прятали там свое имущество, скот, зерно, дабы избежать конфискаций. Часть из них продавала свое добро и результаты труда англичанам за полновесные фунты стерлингов, и это вызвало дичайший гнев Континентального Конгресса, который издал акт «О предотвращении вывоза тех предметов снабжения, которые необходимы для вооруженной борьбы с Англией».
Кроме того, экономические законы не обманешь. Бумага под названием «доллар» продолжала дешеветь, и деньги все так де были нужны. Поэтому сначала принялись за «раскулачивание» лоялистов. Американский историк Роберт Калхун писал: «Согласно оценкам исследователей, число взрослых белых лоялистов составляло от 15 до 20 процентов населения. Приблизительно половина колонистов европейского происхождения пыталась избежать участия в восстании на той или другой стороне – некоторые из них были убежденными пацифистами, другие – недавними иммигрантами, а так же просто аполитичными людьми. Патриоты же получили активную поддержку не более чем 40-45 процентов населения». Так вот, поняв, что лоялистов маловато, и прибыль от «раскулачивания» слишком мала, в их лагерь стали записывать и… пацифистов, что вызвало массовое бегство людей на подконтрольные англичанам территории.
Понимая, что денег нет, но держаться все-таки надо, 18 ноября 1776 года Континентальный Конгресс решил провести национальную лотерею, которая бы позволила собрать так необходимые деньги для вооружения и оснащения армии. Было выпущено 100 тысяч лотерейных билетов, по 20 долларов за штуку, и ожидаемая прибыль составляла примерно 1.5 миллиона долларов. Лотерея началась 1 мая 1776 года. К 1 мая 1778 года было распродано… всего 20 тысяч билетов. Поняв, что американский обыватель не стремится трудовым долларом проголосовать за Независимость, решили устроить насильственный выкуп лотерейных билетов, прежде всего среди лоялистов. На 27 мая 1778 года продали их всего 36 500 штук. Далее на лотерейки сбросили цену до 10 долларов, и продали еще 16 тысяч штук, и это был максимум, который Конгресс смог продать. Чистая прибыль от затеи составила… 100 тысяч долларов, что, конечно же, было недостаточно для финансирования армии.
Отцы-основатели не понимали, что творится, Джон Адамс на полном серьезе обвинил всех колонистов в алчности, эгоизме и отсутствии патриотизма, которые могут «уничтожить революцию».
Франклин, словно не замечая реальности, вещал с трибуны, что инфляция – это хорошо, это просто своего рода справедливый «налог на войну и свободу», а печатный станок – «замечательная машина, которая оплачивает и снабжает армию», и к тому же – быстро окупается.
Американский историк Самнер в своем труде «Финансист и финансы Американской революции» писал, что эти объяснения более похожи «на лепет ребенка». Инфляция не помогла выиграть войну, она привела к социальному параличу. Эффект гиперинфляции по своей сути аналогичен отсутствию денежных средств вообще. Каналы денежного обращения забиты цветной бумагой, а все реальные деньги сосредоточены в других странах.
По сути, государство, включив на полную мощность печатный станок, расписалось в том, что у него нет никаких ресурсов и товаров, и что все, что оно может получить, будет приобретено либо насильственным захватом, либо принуждением. Более того, все национальные товары и ресурсы ушли в тень, став вне досягаемости от правительства.
Но может быть печатный станок действительно помог колониям создать и оплатить хотя бы Континентальную армию? Давайте посмотрим.
Одной из самых главных ошибок 1775 года было решение набрать армию только на год. И главным сторонником этого решения был Джон Адамс. В 1775 году он писал, что боится, что постоянная армия станет «вооруженным монстром», состоящим из «самых подлых, бездарных, самых беспощадных и бесполезных» людей. К осени 1776 года, однако, Адамс изменил свое мнение, отметив, что, если не будет увеличена продолжительность призыва, «неизбежным последствием этого решения будет полное наше уничтожение».
Итак, в мае 1775 года колонии Новой Англии смогли набрать в войска 16 тысяч человек. Однако вскоре колонисты обнаружили, что служба – это далеко не только подвиги, а еще и сложности и опасности, и энтузиазм масс резко ослаб. Многие мужчины предпочитали остаться дома, как говорил Вашингтон – «в углу дымохода». Уже в 1776 году Вашингтон пишет, что он отчаялся «пополнить армию с помощью добровольного призыва». После того, как прошли эмоции, писал генерал, те, кто готов служить «из веры в правоту нашего дела» составляют лишь «каплю в океане».
И уже в 1776 году многие колонии были вынуждены заманивать военнослужащих предложениями высокого денежного вознаграждения, предоставлением одежды, одеял, продолжительных отпусков, или призывом на срок менее 1 года.
На следующий год, когда бегство из армии стало просто повальным, Конгресс постановил, что люди, завербованные в войска, должны в обязательном порядке переподписать контракт на три года, или вообще на весь период конфликта, в зависимости от того, что наступит раньше. Но денег не было, и волонтерам посулили землю после войны.
Уже в апреле 1777 года Вашингтон настаивал, что нужно «прибегнуть к принудительным мерам вербовки». И Конгресс с ним согласился. И уже к концу 1778 года принудительная вербовка стала обыденностью.
Ставка оплаты в день для солдат составляла 6 долларов, для капитанов – 20 долларов. На 1775 год на комплектование 30-тысячной армии было выделено 2 миллиона долларов, однако уже на следующий год стало понятно, что этой суммы совершенно недостаточно, особенно с учетом инфляции. В 1776 году Конгресс «забронировал» на войска уже 6 миллионов долларов, но, как мы помним, инфляция обесценила доллар на 2/3, поэтому… это фактически те же 2 миллиона долларов. Ситуация была безвыходной и безрадостной.
Начиная с 1777 года штаты Новой Англии, а потом и все северные штаты начали вербовку негров в армию – практика, которую Конгресс первоначально вообще запрещал. За все время войны за Независимость в войска попали до 5000 негров, это 5% от общего числа солдат. Афроамериканцы внесли важный вклад в победу Америки, поскольку они, как ни странно, оказались самыми боеспособными подразделениями. Так, в 1781 году барон Людвиг фон Клоузен писал: «лучшим полком Континентальной армии был тот, в котором негры составляли до 75 процентов».
Вообще войско Вашингтона в 1775-1776 годах – это в основном свободные фермеры, но уже к 1777-му состав армии начинает меняться – те, кто владел небольшими хозяйствами, не были готовы служить в течение долгого времени, опасаясь потери их имущества. Дело в том, что от налогов и арендных выплат этих фермеров никто не освобождал, земля без возделывания прибыли не приносила, и их поля в результате вполне могли забрать (и забирали) за долги.
Таким образом, в 1777 году армия состояла из молодых, одиноких мужчин, не имеющих собственности, и часто – даже гроша за душой, одним словом – из люмпенов. Эти люди шли в армию, чтобы получить какое – никакое денежное вознаграждение, а после войны – земельные наделы.
Вообще 1777 год – это кризис Континентальной армии. На нее было выделено всего 5 миллионов бумажных долларов, снабжение было просто ужасным, административная структура и управление еще находились в зачаточном состоянии, поэтому армия часто голодала. Так, рядовой 8-го Коннектикутского полка Мартин вспоминал, что осенью 1776 года несколько дней у него на день была только горсть каштанов, и немного костей жаренной овцы, причем овечье мясо – это остатки еды приготовленной для «офицеров-джентльменов», которые он украл. Эбенезер Вильд, солдат из Массачусетса, свидетельствовал, что несколько дней в зиму 1777 года он прожил «вообще без еды». Доктор Альбигенс Уальдо отмечал, что многие солдаты спасались так называемыми «огненными пирогами» (лепешка из крутого пресного теста, запеченная на углях). Вообще во время зимовки в Велли-Фордж умер каждый седьмой солдат, чаще всего от голода и холода. И здесь отдельное спасибо стоит сказать генерал-квартирмейсетру Джеймсу Вилкинсону, который вошел в сговор с местными торговцами и воровал широко и с размахом, а так же пенсильванским купцам, поставлявшим в армию совершенную некондицию и тухлятину.
Ситуация резко изменилась в 1779 году, когда из Франции прибыло столько одежды и провианта, что Вашингтон не мог найти склады, где бы разместить излишки.
Отдельно стоит упомянуть о колониальной милиции. Милицейские подразделения в американской армии призывались на военную службу и высылались на линию фронта для усиления регулярных формирований обычно на срок не более 90 дней. Вашингтон милицию не любил совершенно, он писал, что «ставка на милицию делается тогда, когда в армии не функционирует институт офицеров». Он добавлял, что милиционерам не удалось продемонстрировать «свои мужество и отвагу» ни в боях на Лонг-Айленде в 1776 году, ни на Манхэттене. При Камдене, о котором речь еще будет впереди, милиционеры ударились в панику и обратились в бегство, и таким образом были ответственны за одно из самых страшных поражений американцев войне за Независимость. С другой стороны при Конкорде и Банкер-Хилле милиционеры вполне себе явили образцы и отваги, и воинского духа, точно так же как при Трентоне или Саратоге. Пожалуй, лучшую характеристику американским милиционерам дал их враг, генерал Корнуоллис: «Я не буду много говорить об их милиции, но список британских офицеров и солдат, убитых и раненных милиционерами, доказывает, что презренным сбродом назвать их нельзя».
Скорее тут есть смысл говорить о том, что Вашингтон, заигравшись в построение регулярной армии, не принимал в расчет милицию и до конца войны так и не научился использовать ее сильные стороны. Что касается других генералов – например, Арнольда, Грина или Моргана, они вполне себе использовали преимущества американской милиции для победы над англичанами.
В книге Эрны Риша (Erna Risch) «Снабжение армии Вашингтона» (Supplying Washington’s army) подробно рассмотрена служба снабжения Континентальной армии, структура подчиненности и организация как тыловых ведомств, так и собственно войсковых. Выводы можно сделать неутешительные. Вплоть до 1780 года американские войска больше напоминали большой партизанский отряд, без нормального питания и обмундирования, без горячего питания, без стандартизированного оружия и припасов.
Это и позволило Хоу развить успех. 6000 британцев под командованием Генри Клинтона и Хью Перси без сопротивления захватили 8 декабря 1776 года Род-Айленд и его столицу, Ньюпорт. Остальные же силы под началом Корнуоллиса продолжили преследование Континентальной армии, которая в начале декабря пересекла реку Делавэр и вступила в земли Пенсильвании. На середину декабря войска Вашингтона насчитывали не более 5000 человек, изможденных и голодных. Перспективы войны виделись совершенно мрачными. 30 ноября адмирал Хоу, брат командующего, объявил амнистию всем, участвовавшим в мятеже, при условии, что они принесут клятву верности Британии и Георгу III.
На следующую весну британцы планировали произвести концентрический удар от Канады к Нью-Йорку, соединиться с силами Хоу и тем самым отрезать Новую Англию от других штатов. Далее планировалось развивать наступление срединные и южные колонии.
Чем мог ответить Вашингтон? Да только партизанскими действиями. Налет на Трентон в ночь с 25 на 26 декабря и атака гарнизона Принстона 3 января 1777 года заслужено могут войти в учебники по партизанской войне, ибо продемонстрировали эдакий «Денис Давыдов-стайл». Акция при Трентоне вообще один в один напоминает налет партизанских отрядов Далидовича и Павловского на Копаткевичи 17 января 1942 года. Точно так же, пользуясь метелью, партизаны неожиданно атаковали гарнизон Копаткевичей, взяли противника, что говорится, на испуг, в результате 17 гитлеровцев было убито, а русские взяли множество провианта и боеприпасов. Сравним с Трентоном – 2400 американцев, пользуясь метелью, атаковали примерно 1000 гессенцев, расположившихся на зимние квартиры в городке Трентон. Атакованные с трех сторон, немцы быстро потеряли дисциплину, и капитулировали. 22 гессенца было убито, 896 – попали в плен. В Копаткевичах русские захватили около 600 тонн зерна, в Трентоне американцы – 120 тонн муки, а так же несколько сотен бочек эля, сушеного мяса, и т.д.
Принстон – изначально атака Мерсера была неудачной, его полки британцы опрокинули, сам Мерсер был убит, преследуя остатки разбитых полков англичане приоткрыли фланги и были атакованы с обоих сторон Вашингтоном и Салливаном. Далее капитуляция британских сил Мохуда (Mawhood). И опять сравнимые с Копаткевичами потери – 18 убитых британцев, и трофеи – зерно, фураж, боеприпасы, и кроме этого – 70 тысяч фунтов стерлингов монетой, зарплата британских войск.
Но, как мы с вами понимаем, это было неприятные, но всего лишь булавочные уколы для английской армии. Нужно было что-то значительное, дабы американцы сформировались как нация, и поверили в свою победу. И такая победа пришла, причем совершенно неожиданно. И да, с Вашингтоном она никак не связана вообще. Стоит понять, что Вашингтон был по сути свадебным генералом, его назначение главнокомандующим было только формальным, отряды в тех же южных штатах, или на границе с Канадой и в Вирджинии действовали абсолютно обособленно.
Но сначала давайте о британских планах. Я уже говорил выше, что изначально предполагался концентрический удар с севера и из Нью-Йорка, который бы отрезал Новую Англию от остальных колоний. Далее Хоу планировал двинуться на юг и захватить Филадельфию. Однако в середине января план был пересмотрен, и теперь главной своей целью Хоу сделал именно Филадельфию. Эти данные получили в Канаде 23 февраля 1777 года. 28 февраля генерал Бургойн предоставил секретарю по делам колоний Жермену план вторжения по озеру Шамплейн. По сути, это была модификация плана Хоу, но теперь на помощь Нью-Йорка не рассчитывали, удар должен был производиться только со стороны Канады на Олбани.
План Бургойна был одобрен, он получил под свое начало 8000 человек, еще 2000 канадцев под командованием Барри Сент-Леже шли к форту Осуэго, а оттуда к форту Стенвикс и далее на Олбани для отвлечения сил и проведения диверсии.
Северным подразделением американской армии командовали генералы Горацио Гейтс и Филипп Шайлер. Американцы, как это ни странно, вообще не имели представления о планах англичан, и на севере имели примерно 7000-8000 человек, при этом их силы были размазаны от форта Стенвикс до реки Ришелье.
Бургойн двинулся в путь 5 мая, при этом организация похода оказалась вообще никакой. Внезапно выяснилось, что лодок нет вообще (а большую часть пути предполагалось проделать по воде – сначала спуститься по реке Ришелье, а потом пересечь озеро Шамплейн), поэтому было решено пойти пешком, вдоль реки. Для этого началась реквизиция телег. Как мы с вами понимаем – с точки зрения логистики пеший путь требует гораздо больших припасов, чем морской. Во-первых, движение идет медленнее, во-вторых, лошади и извозчики тоже хотят есть, а это дополнительные запасы провианта. 13 июля войска Бургойна достигли форта Сент-Джонс на реке Ришелье, они насчитывали 7000 солдат при 130 орудиях и некотором количестве кугурновских мортирок. 8 июля после недельной осады Бургойн захватил форт Тикондерога, и далее… остановился. По идее, предпочтительным был путь по воде, через озеро Джордж к форту Эдвард, но Бургойн почему-то решил пойти к форту по суше, наведя деревянные настилы, чтобы тащить пушки. Эта задержка на две недели стала роковой.
Сент-Леже осадил форт Осуэго, но неудачно. Уход его индейских союзников (примерно половина войск) сделал продолжение осаду невозможным, и он отступил. Потом он все-таки двинулся вдоль реки Мохаук к Олбани, на поддержку основной армии, но сделал это слишком поздно.
Впереди же войск Бургойна шли пробританские индейцы, которые организовали кровавый террор на американских землях. Это привело к резкому увеличению поддержки патриотов в пику лоялистам. 17 июля Бургойн получил письмо от Хоу, из которого узнал, что помощи не будет – командующий британской армией в Нью-Йорке пересек Чесапикский залив и начал осаду Филадельфии. И вот тут уже начал играть фактор логистики – как мы помним, изначально планировалось спуститься по озеру Шамплейн по воде, то есть операция должна была быть молниеносной. Однако тяжелый, почти полуторамесяный переход, и далее топтания у Тикондероги и форта Эдвардс сократили припасы Бургойна до критического предела. Пополнить их было негде, разве только – отменить цели экспедиции и всей армией заняться охотой или рыболовством. Начался падеж лошадей и волов.
В результате было принято опрометчивое решение – отправить полк Филиппа Баума в Массачусетс с задачей добыть провиант и тягловый скот. Полк этот 16 августа у Беннингтона наткнулся на превосходящие его силы Джона Старка и Сета Уорнера (кстати, все – так ненавидимые Вашингтоном милиционеры), завязалась жестокая схватка, где колонисты, опять-таки - следуя партизанской тактике, нанесли англичанам жестокое поражение. Бой продолжался всего полчаса, и за эти полчаса Баум потерял 207 человек убитыми из 800-т, то есть почти четверть своих сил! Более того, после этой битвы индейские союзники покинули Бургойна в полном составе, объявив о своем нейтралитете. Мол, вы, белые, сами между собой разбирайтесь.
В это время Гейтс, командующий войсками на севере, находился… в Филадельфии, выступая с критикой Вашингтона и требуя его смещения с поста главнокомандующего. Он даже удостоился похвалы Джона Адамса: «мы не добьемся успеха, пока не расстреляем хотя бы одного генерала». То есть в самый сложный момент командование Континентальной армии занялось интригами друг против друга и политической борьбой. 10 августа Гейтса чуть ли не насильно отправили командовать вверенными ему войсками, в помощь послали полк Дэниэла Моргана и советовали слушаться Бенедикта Арнольда.
19 августа Гейтс прибыл в Стиллуотер и принял командование у Шайлера. 7 сентября американская армия, насчитывавшая до 9000 человек, двинулась на север, к Саратоге. 18 сентября там они наткнулись на войска Бургойна.
Обстановка в войсках патриотов была просто ужасная – Гейтс разругался с Арнольдом, Арнольд – с Линкольном, в результате координация была фактически никакой. 19 сентября состоялось сражение у фермы Фримана, причем началось оно удачно для американцев – милиционеры Моргана обстреляли англичан на поле к северо-западу от Бремис-Хайтс, британцы пришли в замешательство, и Морган послал Джеймса Вилкинсона к Гейтсу за подкреплениями. На помощь пришли 4 полка колонистов, снайпера Моргана отступили в лес и начали отстрел офицеров и артиллеристов противника, причем так удачно, что британцы фактически не могли использовать в бою пушки. Англичане понесли тяжелые потери, ход битвы переломить им помешала наступившая темнота, которая и развела сражающихся.
В общем, ведя бой от обороны, Гейтс добился тактического успеха. Но чтобы успех перерос в стратегический, нужно было генеральное сражение. Пока же Бургойн получил письмо от командующего войсками в Нью-Йорке Генри Клинтона, что тот может организовать отвлекающий удар на форт Монтгомери «как только позволят время и обстоятельства, но не позднее, чем через 10 дней». Это заставило Бургойна остаться на месте на две недели, пока 3 октября не стало ясно – никакой помощи от нью-йоркцев не будет. 3 октября британская армия перешла на половинные пайки. Бургойну срочно нужна была победа, дабы уйти в более населенные места, и с помощью реквизиций и закупок пополнить запасы провианта. В результате 7 октября произошло генеральное сражение, которое решило очень многое в судьбе американской революции.
Удар, нанесенный ночью, между 2.00 и 2.30, был силен – левый фланг американцев был на грани краха, и держался только благодаря харизме Моргана, и тут… к Моргану прибыл высосавший в одного почти бутылку виски Бенедикт Арнольд с двумя полками (drinken fury). Он прокричал Моргану, что атакует, и если тот не трус, то его поддержит.
Два факта. Первый – Арнольд из-за конфликта с командующим был отстранен от участия в сражении, то есть его действия были полным нарушением субординации и приказов. Второй – Арнольду несказанно повезло, он провел атаку параллельно редутам англичан, но те совершенно не ожидали атаки, и фактически не стреляли по американцам, а далее он вклинился между редутами и фактически разрезал оборону Бургойна надвое. Вслед за Арнольдом туда устремились солдаты Моргана. В результате редут Бреймана был взят, сам Брейман убит, Арнольд получил пулю в колено, а в обороне англичан организовалась брешь.
В это время Гейтс, не знавший о самовольных действиях Арнольда, уже собирал коня и бумаги, и писал письмо Конгрессу, что его войска потерпели поражение.
Бургойн же вернулся на исходные позиции, но проблема провианта никуда не делась. И 17 октября 1777 года 5350 английских солдат во главе с Бургойном сдались генералу Гейтсу. Альтернативой было только умереть от голода.
Таким образом, Морган и Арнольд, на двоих вопреки всему организовавшие победу при Саратоге, вывели американскую революцию на совершенно новый уровень.
А далее… Началось «награждение непричастных и наказание невиновных».
Ливень почестей и наград пролился на Гейтса, который показал себя в кампании при Саратоге очень скверно.
Дэниэл Морган, один из творцов «чуда при Саратоге», так и остался полковником, а в 1779 году был буквально выпровожен на пенсию. Призвали его обратно под знамена армии США только в октябре 1780 года, когда на юге была ситуация, которую Джефферсон характеризовал «хуже чем критическая».
Бенедикт Арнольд, безусловно, один из подлинных героев Саратоги, провалялся пять месяцев с ранением, и далее, словно в насмешку, был назначен военным комендантом Филадельфии. Дело в том, что Вашингтон не любил Арнольда, побаивался его харизмы и военного таланта, поэтому и услал подальше из действующей армии к черту на кулички. В Филадельфии Арнольд погряз в политических и финансовых склоках, чувствовал себя обделенным, и в результате пришел к тому, что начал сотрудничать с англичанами.
Бенджамин Линкольн, не сыгравший вообще никакой роли под Саратогой, чьи полки, можно сказать, самоустранились от активных действий, был ранен шальной пулей, стал генералом, переведен в южные штаты, где потерпел ужаснейшее поражение под Чарльстоном. Именно благодаря Линкольну в 1779-80 годах американская революция была поставлена на грань поражения.
Ну а самую интересную карьеру сделал Джеймс Вилкинсон. Он с 1775 года участвовал в войне за Независимость. Служил под началом Натаниэля Грина, потом Бенедикта Арнольда, а чуть позже — и генерала Гейтса. Именно Вилкинсон прибыл в Конгресс с официальной депешей Гейтса о победе при Саратоге в 1777 году, за что получил чин бригадного генерала. При этом в самом сражении он проявил себя довольно блекло. И чин генерала ему присвоили очень интересно, история великолепная.
В общем, когда Гейтс и Арнольд победили под Саратогой — письмо о победе Конгрессу вызвался отвезти Джеймс Вилкинсон. Ему был вручен отчет Гейтса о битве, и Джеймс отбыл в Филадельфию. Только по прибытии у него почему-то оказалось две бумаги — собственно отчет Гейтса, а так же письмо Гейтса, в котором он рекомендовал произвести полковника Вилкинсона в бригадные генералы. Конгрессмены конечно покривились столь неприкрытой протекции, но бумаги подписали, и Вилкинсон в 20 лет стал генералом. Конгресс же отписал Гейтсу, чтобы впредь тот поспокойнее разбрасывался званиями, ибо нас тут, понимаешь, еще много побед ждут, что же мы это, тут всю армию в генералы возведем? Получивший эту отповедь Гейтс был обескуражен — он никого ни о чем не просил, за что же его ругают-то?
Среди американских историков до сих пор идут споры – был ли Вилкинсон назначен генералом по какой-то тайной протекции Гейтса, или просто написал сам на себя прошение о повышении в чине от лица командующего северной армией. Ну а потом Вилкинсон пришелся ко двору Вашингтону и стал генерал-квартирмейстером Континентальной армии, что позволило воровать ему в эпических масштабах.
Однако вернемся к последствиям этого знаменательного сражения.
И первое, что можно отметить – победа под Саратогой показала несостоятельность Вашингтона как полководца. Это нехотя признавал и сам Вашингтон. Так, в письме Конгрессу в 1776 году он признавался «в недостатке опыта для действий крупными контингентами войск», и в «своих ограниченных знаниях по военным вопросам». В августе 1776 года разгром при Лонг-Айленде произошел из-за пренебрежения разведкой, неумение видеть поле боя и принимать быстрые решения привело к потере Манхэттена и непонятным результатам при Уайт-Плейнс. Но при этом Вашингтон никогда не брал вину на себя, постоянно ссылаясь «на недостаточную подготовку войск».
Но ведь в этом смысле Гейтс, Арнольд и Морган имели войска с совершенно такой же подготовкой, что и главнокомандующий – и при этом одержали великолепную победу при Саратоге.
Надо сказать, что и дальше Вашингтон либо предпочитал слишком осторожные действия, либо просто не умел читать поле боя. При Брендивайне в сентябре 1777 года – опять совершенно нерешительные действия. Далее буквально стратегическая ошибка – полное презрение к южному театру военных действий, которое поставило дело независимости на грань краха. Даже Йорктаунская кампания – это плод размышлений графа де Рошамбо, прибывшего в Америку с французским контингентом. Вашингтон в сотый раз собирался осаждать Нью-Йорк.
В 1796 году уже знакомый нам Томас Пейн опубликовал «Письмо Джорджу Вашингтону», в котором он утверждал, что большинство декларируемых достижений генерала Вашингтона были «мошенническими». «Вы проспали все свое время где-то в поле» после 1778 года, заявил Пейн, утверждая, что генералы Арнольд, Гейтс и Грин внесли гораздо более весомый вклад в победу Америки, чем Вашингтон. И в этих словах была большая часть правды, но не вся. Как стратег Вашингтон безусловно провалился, но вот как администратор и менеджер армии он был на голову выше всех остальных.
Теперь о политических последствиях Саратоги.
До Саратоги даже сами колонисты воспринимали себя как мятежные подданные, и не думали, что смогут победить. После Саратоги мысль о том, что Штаты вполне могут победить Англию, прочно засела в мозгах. Саратога оказалась стратегической победой и по другой причине – теперь к американцам стали относиться серьезно и извечные противник Британии – Франция и Испания. Те не забыли горьких поражений в Семилетней войне и теперь назначили американцев своим оружием отмщения.
Вообще, решение Франции вступить в войну было очень тяжелым.
Начать с того, что сам Людовик XVI был англофилом. Ему нравилась Англия, он ежедневно читал по-английски газеты, отчеты заседаний Парламента, он бредил морем, торговлей, в том числе и мировой.
Кроме того, он считал, что Франция достигла максимального территориального расширения, и дальнейшее расширение ее не имеет смысла. Единственное, что буквально глодало короля - это позор 1763 года, проигранная Семилетняя война, вынесенный в одну калитку французский флот, и отказ от Канады и Индии.
Если в войне за Испанское наследство, да и за Австрийское – тоже, чаша весов склонялась то в одну сторону, то в другую, то в Семилетку счет был просто разгромным. Еще никогда французский флот не падал так низко. И именно поэтому в 1771 году морской министр Пьер-Этьен Буржуа де Буэн приказал организовать Эволюционную эскадру (escadre d'évolution). Это было особое образование – матросов в Эволюционной эскадре было мало, те, что присутствовали – почти все с флагманских кораблей. Офицеры – цвет флота. Задача Эволюционной эскадры – отработка и разработка тактических приемов в войне на море. По сути, признав, что в ближнем бою французы не в силах догнать и превзойти англичан, была творчески переработана идея Павла Госта о бое в подветренном положении на средней и дальней дистанции. Этому нимало способствовала концепция развития французского флота с 1715 года, в которой практически отказались от судов в 90 и 100 пушек, сделав становым хребтом флота 74- и 80-пушечники. Дело в том, что на дальней и средней дистанции третий дек не играет особой роли – пушки, расположенные на квартердеке и форкасле, малых калибров, либо обрезанные гаубицы (позже карронады), предназначенные для ближнего боя. В бою на средней и дальней дистанциях 74-пушечник и 100-пушечник вооружены примерно одинаково.
Идея была проста – отдать англичанам инициативу при сближении, и начинать обстрел в дальней дистанции, держа сомкнутую линию (часто бушприт одного корабля практически лежал на корме другого).
Поскольку враг сближался под углом – он не мог использовать всю свою артиллерию, что еще более благоприятствовало французам. Как только англичане сближались на дистанцию ближе средней – следовал сигнал «Поворот оверштаг» и или «Поворот фордевинд» (самое главное – от противника) и корабли французов разворачивались к противнику незадействованным в бою бортом, а так же опять отходили во время поворота на дальнюю дистанцию и снова начинали обстрел сближающихся с ними английских кораблей.
Эта тактика, прозванная адмиралом Роднеем «тактикой напуганных», как ни странно казалась достаточно эффективной. Всю войну на Независимость (за очень редкими исключениями, о которых мы еще расскажем) англичане никак не могли приблизиться на свою излюбленную дистанцию пистолетного выстрела, где благодаря подготовке комендоров и довольно многочисленным трехдечникам не имели себе равных.
Да, у англичан потери в кораблях были смехотворными. Да, ни о каких решительных победах с такой тактикой не могло быть и речи. Но – для выполнения задач она работала. У этой тактики была особенность – если английская тактика ближнего боя требовала исключительной подготовки от комендоров, то у французов в голову угла становились марсофлоты и их унтер-офицеры. Именно от управления парусами зависела успешность и филигранность выполнения тактических приемов. В принципе, течение войны за Независимость показало, что французы вполне себе справились с подготовкой своих марсофлотов.
Однако вернемся к политическим событиям.
Еще в 1773 году уволенный в отставку министр Шуазель де Праслен написал королю записку, которую можно назвать пророческой. Он говорил, что американские колонии в Америке бурлят, и что скоро они попытаются отделиться от Англии.
Прошло ровно полтора года - и слова Шуазеля полностью сбылись. И французские госсекретари разделились на две фракции. Одни считали, что надо вступать в войну с Англией. Вторые говорили, что надо сохранить статус-кво и не вмешиваться в борьбу англичан с колонистами. В первую фракцию входили секретарь по иностранным делам Вержен, секретарь по флоту Сартин, секретарь военного ведомства Сен-Жермен. Вторую группировку возглавлял секретарь по финансам Тюрго, который говорил, что экономика Франции большой войны не выдержит.
Государственный секретарь Морепа замечал, что если Франция вступит в войну - то война эта решится на море. Несмотря на бодрые доклады морского министра Сартина, продолжал Морепа, французский флот слабее, нежели английский, поэтому в войну вступать есть смысл только совместно с Испанией. Соединение испанского и французского флотов даст полуторный перевес над Роял Неви.
В результате началось осторожное зондирование испанской позиции. Король Испании Карл III тоже горел идеей реванша за Семилетку, а его министр Флоридабланка озвучил условия вступления Испании в войну - это Гибралтар и Менорка.
В 1776 году в Париж прибыл представитель Континентального Конгресса Сайлас Дин. Он произнес всего два слова – «Оружие и порох!». Без боеприпасов революция обречена на провал.
Людовик сомневался, стоит ли поддерживать американцев, но после мучительных раздумий все-таки решил помочь мятежникам. Началось создание фиктивных компаний, одну из которых возглавлял известный литератор, шпион и авантюрист Пьер Огюст Карон Бомарше. Сначала в Америку идут три корабля, потом еще девять. Для защиты от английских каперов Бомарше покупает 64-пушечный «Гиппопотам», который переименовывает во «Фьер Родриге». К 1779 году торгово-транспортная компания Бомарше разрастается до 30 торговых и 10 военных кораблей. За два года поставляется до 50 тысяч мушкетов и ружей, 67 пушек, порох, ядра.
В декабре 1776 года в Париж прибыл Бенджамин Франклин. Он покорил дворянское окружение короля чуть более чем полностью. Всех, кроме Людовика. Тот подозрительно относился к американскому эмиссару.
И далее Франклин сделал гениальный дипломатический ход - он допустил утечку данных о компании Бомарше и роде ее деятельности. Все газеты Европы перепечатывают эту сенсацию, Англия в шоке. Лорд Норт сразу после подтверждения этой новости приказывает полностью вооружить английский флот. Сартин, боясь попасть в ситуацию начала Семилетней войны, так же отвечает мобилизацией, во французский флот призываются 24 тысячи моряков. Офицеры Эволюционной эскадры рвутся в бой, они многому научились, они разработали и отработали новую тактику, они готовы смыть позор 1763 года.
Новый министр финансов Неккер, поведя итог контрабандной торговли с американцами, констатирует, что взамен на вооружение и припасы через Мартинику и Гваделупу прошло колониальных товаров на 2 миллиона 275 тысяч ливров. И Неккер произносит роковую фразу - в случае войны он может взять достаточно кредитов, чтобы вести войну на них, не повышая налоги.
4 декабря 1777, приходит новость, которая звучит как удар грома. Одна английская армия - более 6000 солдат - сдалась со всей артиллерией у Саратоги, в северной части штата Нью-Йорк. В Париже считают, что все это достигнуто благодаря поставкам французского вооружения. Крепнет мнение, что американцам наконец-то удалось создать армию из милиции.
И тут же возникает страх, что шанс может быть упущен, сейчас англичане и американцы подпишут сепаратный мир, и... Франция останется с носом. А главный враг опять избежит ловушки. Идут срочные консультации с Голландией и Испанией. В срочном порядке собирается весь Совет Министров, а далее 30 января и 6 февраля 1778 года с американцами подписывается два соглашения. Первое - о свободе морей и свободной торговле с повстанцами. Второе - пока тайное - о скором вступлении Франции в войну с Англией.
20 марта 1778 года отношения с Британией прерваны, а Франклин официально принят в Версале как посол от Тринадцати Колоний.
Генерал Вашингтон, который редко делал оптимистичные заявления, восхищался тем, что известие о вступлении Франции в войну в феврале 1778 года привнесло «самый счастливый тон во все наши дела», поскольку «оно должно помочь получению независимости Америки и решить все проблемы».
Победа при Саратоге стала поворотным моментом войны за Независимость. Британия до нее вполне могла выиграть это противостояние, вообще – битва за Нью-Йорк дала англичанам прекрасную возможность быстрого подавления восстания. Хоу раз за разом ловил в ловушку войска Вашингтона, и раз за разом медлил с использованием исключительно выгодной для себя ситуации. То, что Вашингтону позволили ускользнуть – прямая вина британского командования в Америке.
В 1777 году победа Англии так же была вполне возможна – вместо того, чтобы отвлекать силы и средства на Филадельфию, стоило нанести сильный удар навстречу Бургойну, и тогда бы американская оборона в Мэриленде и Пенсильвании просто развалилась бы.
Были момент, когда англичане вполне могли выиграть, и позже. И об этом стоит не забывать, когда мы критикуем Вашингтона. В части исследований проскальзывает вообще крамольная мысль – и англичане, и американцы периода войны за Независимость в военном деле показали себя просто любителями. Раз за разом и те и другие упускали возможности, которые предоставлял им противник. И в этом смысле получилась, по меткому выражению Фридриха Великого, «драка косых с кривыми», где главным было не победить, а не допустить фатальной ошибки.
И опять-таки, при таком длительном противостоянии все решали деньги, проблема отсутствия которых для американцев была постоянной головной болью. Конечно, хорошо иметь товары на бартер, но закупать у Франции или Испании оружие в Европе – тут бобровыми шкурками, табаком или лесом не обойдешься, нужно серебро. И тут стоит сказать о вкладе нескольких стран.
Первая страна – это Испания. Еще в 1776 году она подарила США 2 миллиона турских ливров в серебре, именно подарила – не дала в долг. Чем спасла захлебывающуюся от недостатка серебра экономику Соединенных Штатов. Помощь шла через торговый дом Диего де Гардоку в Бильбао. Французские деньги в САСШ шли так же через Испанию – кто знаком с биографией Бомарше – знают, что торговый дом «Родриго Гонзалес и Ко» был совместной франко-испанской фирмой. С 1776 по 1778 годы было помимо этого переправлено в Америку 7 944 806 песо как беспроцентный кредит восставшим колониям.
Но была еще одна страна, без которой никакой Америки бы не случилось. Речь о Голландии.
Помните известный анекдот времен начала санкций по Крыму? «- Откуда у вас креветки? – Из Белоруссии». Вот голландцы на начальном периоде стали для США такой Белоруссией, легализовывавшей товары на Европейском рынке.
Голландцы, используя свой главный «оффшор» в Карибском море, остров Синт-Эстатиус (остров Святого Евстафия), наладили бойкую торговлю американскими товарами в Европе. Американская продукция попадала в голландские владения, далее там просто менялась этикетка, и запрещенные Англией американские товары внезапно становились вполне легальными голландскими. На голландских же базах отстаивались и сбывали награбленное американские корсары, в том числе и Джон Пол Джонс. За 13 месяцев 1777-1778 годов на Синт-Эстатиусе побывало 3182 американских корабля (приходили по 7-8 в день), которые поставили голландцам 12 тысяч бочек табака, 1.5 миллионов унций индиго, несчетное количество риса взамен получая военные товары и оружие. Почти вся американская армия и милиция носила голландские мушкеты «Dutch/Liege». Динамика поставок мушкетов такова: за 1774 год в Америку было завезено чуть более 4500 штук. В 1776-м голландцы поставили в США 18 тысяч мушкетов. В 1777-1778-м – еще 66 тысяч мушкетов.
До некоторых пор англичане были не в курсе этих махинаций, они открылись совершенно неожиданно – когда на задержанном голландском судне был захвачен Генри Лоуренс, представитель Континентального Конгресса, следовавший в Гаагу с дипломатическими бумагами. И именно в 1779 году голландцы первыми признали независимость США, за что поплатились войной с Англией.
Когда адмирал Джордж Родней в 1780 году напал на Синт-Эстатиус и захватил его – там были взяты в качестве призов 50 американских торговых кораблей и 2000 моряков. Кроме того, к англичанам попал богатейший архив, который показал, какие европейские купцы и страны причастны к торговле с США. В списке оказалось и… 57 английских фирм, против которых позже были возбуждены уголовные дела.
А что же финансовые дела в собственно Америке? Поправились ли они к 1778 году? Ответ будет однозначным – нет, еще более ухудшились. К этому моменту колонии уже не делали добровольных платежей в Конгресс, континентальный доллар стоил 20% от номинала, штаты во всю принялись печатать собственные деньги, обменный курс был вообще непонятен, кроме того, англичане устроили финансовую диверсию, вбросив на американский рынок большое количество фальшивых долларов. Но это не значило ничего, ибо, чтобы покрыть расходы, Конгресс опять запустил на полную мощность печатный станок, что обвалило курс валюты еще раз.
На этом мы закончим четвертую часть цикла, потому что далее нам придется немного отвлечься от американского театра военных действий, и посмотреть, какие события разворачивались в Европе.
