Ехали долго. Мирослава и не подозревала, как далеко забросила ее горькая неволя. На привалах Мансур не отходил от нее, берег, хоть и перебрасывались они лишь изредка ничего не значащим словом.
Постепенно, Мирослава начала узнавать родные края, природу. Сердце возрадовалось, когда увидела вдалеке черноту леса. Ели и березы, перемежались меж собой, звали и манили в свою прохладу. В том лесу путники остановились.
-Уже скоро! - сказал Мансур.
-Откуда ты знаешь? - спросила Мирослава, с замиранием сердца. Хоть и чувствовала родной воздух, а все же Русь велика! И как найти ту маленькую деревушку, где провела она свое короткое, но такое счастливой детство?
-Балха-хан рассказал, где тебя взяли. - пояснил Мансур. - К вечеру будем там!
Уже сегодня! Мирослава обрадовалась, но в тоже время сердце кольнула тоска. Значит сегодня уже он умчится в свою степь и судьба их навеки разведет, так же нежданно, как и свела вместе.
Они снова двинулись в путь. Перешли вброд речку и вдоль другого ее берега пошли медленно. Мирослава уже могла обойтись без провожатых. Сюда она ходила по грибы с матушкой! Узнавала знакомые тропки. Даже деревья примечала, мимо которых ступала ее нога. Вон причудливые ели, переплелись стволами в вечном объятии. Дальше будет дуб, могучий. Желуди хрустящим ковром лежали под ним. Мансур остановился, внимательно глядя на Мирославу.
-Оджин! Ты знаешь, где твой дом?
-Да! Тут рукой подать!
-Тогда нам нельзя дальше! Дойдешь сама, не заплутаешь?
-Нет! - ответила она, но ответ получился грустным.
-Пусть Боги пошлют тебе счастье! - сказал Мансур и Мирослава, готова была поклясться, что увидела слезы, блеснувшие в его глазах.
-И тебе, Мансур! - ответила она, чувствуя, как замирает в тоске сердце.
-Иди!
Мирослава пошла вперед. Несколько раз она оглядывалась. Мансур и его спутники стояли на месте, глядя ей в спину. Потом деревья скрыли их и Мирослава осталась одна. Подавив в себе желание вернуться к Мансуру и обнять на прощание, она шла вперед. Вот еще немного и откроется прогалина, на которой приютилась их деревушка! На краю леса Мирослава замерла. Это было то самое место, куда она так стремилась! Вот только домов не было видно. Густая трава, по пояс высотой, бурно застилала все пространство вокруг.
Мирослава побежала и увидела в траве и ползуне, обгорелый остов дома. Ее дома. Она повернулась и на месте дома Евдокии тоже увидела пепелище. Стояла оглушительная тишина. Мирослава бродила среди обугленных остатков домов и плакала. Ни одного дома не осталось! Никого здесь не было. Сердце готово было разорваться от горя! Она, с таким трудом добралась домой, а встретили ее только обгорелые головешки. «Маменька, отец! Где вы?» - Мирослава поняла, что прокричала это вслух. В ответ гробовая тишина. Она вернулась к пожарищу, которое осталось от ее дома, упала на колени и громко зарыдала. Одна! И куда ей теперь идти? Где искать родных, что делать? Одни вопросы и ни одного ответа.
-Оджин! - раздался за спиной тихий голос. Она резко подскочила и повернулась. Перед ней стоял Мансур.
-Это ты! - вдруг закричала Мирослава, - Ты сжег их!
-Оджин! Пожар был давно!
Он был прав. Пепелище уже захватывали в свой плен бурные растения. Это явно случилось не вчера, а наверное сразу, как только ее захватили в плен.
-Значит это он, тот Балха-хан, чьи люди украли меня! - выкрикнула она, словно обвиняя в случившемся Мансура.
-Я узнаю это, обещаю! - снова обещание!
-Ты уже обещал мне и вот, куда ты меня привез! - Мирославе необходимо было выплеснуть на кого-то свою боль и Мансур был самой подходящей мишенью.
Мансур понял это и, решительно шагнув к ней, заключил в свои объятия. Поначалу Мирослава вырывалась, как дикая кошка, но постепенно она выдохлась и только плакала, поскуливая, на его плече.
Глаза, опухшие от слез, горели огнем. Рыдания превратились в судорожные всхлипывания.
-Оджин! Я ведь еще кое-что обещал тебе, помнишь? - проговорил Мансур, почувствовав, что она успокоилась.
-Что? - удивленно спросила Мирослава.
-Ты будешь моей женой и я поставлю для тебя юрту!
Внутри Мирославы рос протест. Разочарование было слишком сильным. Тревога о судьбе родных затмевала доводы разума.
-Поедем домой, Оджин! - ласково сказал Мансур.
-Здесь мой дом! - выкрикнула Мирослава.
-Его больше нет. - мягко ответил он, - Но у тебя может быть новый дом, рядом со мной!
Мирослава вынула из узелка, что везла с собой из плена, ярко красную ленту и повязала на куст боярышника, который рос рядом с тем местом, где когда-то стоял ее дом, и медленно побрела к лесу рядом с Мансуром.
Они возвращались туда, где ждали Мансура нукеры с лошадьми. Он приказал им быть тут, а сам последовал за Оджин, чтобы убедиться в ее безопасности. Нукеры, если и удивились, что они вернулись вдвоем, вида не подали. Тронулись в обратный путь. Мирослава, поначалу, порывалась вернуться, в несбыточной надежде, представляя, что на пепелище вдруг возникнут отец и мать, а может Лучезар придет, почувствовав, что сестра вернулась. Но разум говорил, что этому не бывать! Она даже не знает, живы ли они еще!
Обратно они ехали медленно. Не было той бешенной скачки, которой упивалась Мирослава по пути сюда. Мансур тоже не торопился возвращаться. В его душе воцарилась весна. Его Оджин осталась с ним! Не иначе Небо сжалилось над ним, вмиг подарив шанс на счастливую жизнь, с которой он уже успел распрощаться…
Лучезар колол на дворе дрова. Мерно взлетал и опускался топор. Из-под него во все стороны летели щепы. Из неказистого домишки, на самой окраине Рязани, вышла Прасковья. Даже просторный сарафан не мог скрыть большой живот. Не смотря на беременность, Прасковья ловко управлялась с делами по дому. На плечах девушки было все хозяйство, а также свекровь, утратившая волю к жизни после того страшного дня. Лучезар поежился, вспоминая.
Мирослава еще не вернулась домой и отец велел Лучезару пойти за сестрой. Он распахнул дверь и в нос ударил запах гари. Повертев головой, Лучезар даже в темноте увидел столб дыма, поднимавшийся от сарая у дома Прасковьи.
-Пожар! - закричал он громко, и бросился к соседям, чтобы предупредить. Пламя полыхнуло жарко, едва он забарабанил в дверь соседского дома. Народ начал выбегать из домов. Понеслись к колодцам бабы с ведрами. Замычали жалобно коровы, запертые в стойлах. Собаки залаяли, почти завыли. Вмиг все наполнилось какофонией звуков, задвигалось беспорядочно. Долго, очень долго они сражались с огнем, но эта битва была проиграна. По земле и по воздуху пламя перебиралось от одного дама к другому. Дерево с готовностью вспыхивало и вмиг превращалось в огромный факел, подойти к которому не давал адский жар. Все жители деревни, сгрудились у реки. Скот, выпущенный из загонов разбежался. Только тут мать, испуганно озираясь по сторонам, спросила:
-А Мирослава где?
Она бросилась к Прасковье, всхлипывающей на плече у своей матери.
-Мирослава же у вас была?
-Ушла она, незадолго до пожара! - ответила Прасковья.
Кинулись на поиски, но девушки словно и след простыл. Страшная мысль, что Мирослава могла погибнуть в огне, никто не решался произнести вслух. Мать отчаянно плакала, отец стоя понурый. В его глазах плескалась такая боль, что и вообразить было страшно. Он потерял в одночасье все - дом, с таким трудом и любовью выстроенный, добро, годами наживавшиеся тяжким трудом, и дочь…
К утру погорельцы решили, что надо отправляться в Рязань, просить убежище у тамошнего князя. Авось приютят, не погонял. Свои же люди, русские, христиане! До Рязани добирались долго. Скот, который удалось собрать по лесам, гнали перед собой. Несколько уцелевших телег, заставили наспех сооруженными клетками с курами и гусями. Люди шли пешком, унылой, мрачной, оборванной вереницей. Лучезар видел, что отец с трудом переставляет ноги. Каждый шаг давался ему тяжело. А на пятый день пути, в самую жару, он внезапно осел на землю. Лицо его побагровело, дышал прерывисто. Пока суетились вокруг него, брызгая на лицо водой, смачивая пересохшие губы, он тихо вздохнул последний раз и навеки закрыл глаза.
Очередное горе доконало мать окончательно. Она села рядом с мужем на землю и молчала. Лучезар, обливаясь слезами, с помощью мужиков, вырыл для отца могилу. Лишь маленький холмик, в тени раскидистой ели, напоминал теперь о том, что тут расстался с жизнью человек.
Мать пришлось пристроить на телеге. Казалось, она умерла вместе с мужем. Она не говорила, не просила пить и есть. Лучезар с Прасковьей почти силой заставляли ее выпить несколько глотков воды, да проглотить кусочек пресной лепешки.
В Рязани не особо обрадовались пришлым, но все же помогли кое-как устроиться. Лучезар с матерью поселились в ветхом домишке на окраине, в котором доживала свой век одинокая старуха, почти слепая и путающая день с ночью.
Прасковья с родителями поселились на дворе попа, выполняя на его подворье всю черную работу, за скудные харчи. Прасковья сама заговорила о свадьбе. Лучезар, стыдившийся, хоть в том и не было его вины, что ни гроша за душой не осталось, не хотел обрекать девушку на бедную жизнь. Но она настояла. Поп скоренько провел свадебный обряд, в пустой церкви и Прасковья перебралась в лачугу к Лучезару. С ее появлением в домишке появился уют и покой. Она ловко управлялась по хозяйству, заботилась с дочерней нежностью о Любаве и старухе. По весне разбила во дворе маленький огородик, хоть уже и носила под сердцем дитя. Лучезар гордился женой, любил ее. Но мысли о случившемся с его семьей, омрачали его жизнь.
Послышался топот копыт, прерывая воспоминания. Лучезар отбросил топор и выпрямился, высматривая, кто это приближается к их дому.
На двор, сминая ромашки, высаженные Прасковьей вдоль дороги, въехали несколько княжеских дружинников.
-Мужики на дворе есть? - спросил один из них, у стоявшей на пороге Прасковьи.
-Есть! - ответил за нее Лучезар, выходя из-за поленницы.
-Князь созывает ополчение! Велено явиться всякому, мужу зрелого возрасту!
-Никак опять супостат на наши земли нагрянул? - воскликнул Лучезар.
-Балуют ханские молодчики! Князь хочет прочесать окрестности и да по вытравить нечисть из наших лесов.
Лучезар заметил, как страхом налились глаза Прасковьи.
-Имя глаголь!
-Лучезар я, Проклов сын!
-По утру у ворот городских будь! С собой харчи возьми, да чем бить поганых будешь!
-Нету у меня оружия... - грустно ответил Лучезар.
-Бери хоть топор да вилы, коли гол, как сокол! - дружинники расхохотались и были таковы.
Лучезар подошел к Прасковье, зажимавшей рот рукой, словно удерживая внутри крик.
-Не бойся! Не война-то! По лесам поброжу малость и вернусь.
Она наконец не выдержала и заголосила по бабьи, не отстраняясь от его утешающих объятий.