Дед Андрей по привычке проснулся с первыми петухами. «Что за чертовщина плелась мне ночью? То ли сон, то ли явь. Будто старец, похожий на отца Амвросия, прорицал о каких-то бесконечных войнах, которые поглотят весь мир, а страна, в которой мы живём, счезнет. Куда она счезнет-то? И будто бродили мы с ним по каким-то руинам, и старец, голосом отца Амвросия нашептывал в ухо мне, будто сынок мой вернулся и ждет, когда я возвращусь домой. Не отталкивай его, не стыдись его, прими сына таким, каков он есть, и от меня, мол, зависит, станет он человеком или нет. Потом вместо старца появился эсэсовец со штыком, и снова пришлось утихомиривать его сапёрной лопатой. Что за ерунда? Что за ересь? Где это моя душа ночью мытарствовала? Надо же такому пригрезиться? К добру ли, или к худу?»
* * *
На углу улицы, у старой хаты под соломенной крышей, где коротал свой век дед Андрей, его с превеликим нетерпением ждала озорная, чумазая, местная детвора. «Прокати нас, дедка! Дадим тебе котлетку!» - дразнилась орущая, босоногая орава. Дед Андрей напускал на себя сердитый вид, а в его потухших глазах, начинали блестеть весёлые искорки. – Ну, садитесь, бесенята! - как бы нехотя сдавался он, и гремящий, по булыжной мостовой экипаж, чинно катил по улице вниз, там разворачивался в густой пыли, и снова громыхая колесами, полз вверх. Детвора радовалась, гладили Звездочку по бархатистой морде, и угощали её сахаром, а деду Андрею перепадали пряники и карамель «Подушечка».
Сегодня все пошло не так. Была, конечно, и детвора, и традиционные дразнилки. Только в этот раз у ворот его встречала, только, Настёнка. У Фомича всё внутри оборвалось.
-Настюня, что стряслось? Где мать?
- Папка, Витька приехал, маманька с ним сидит. Гутарят, тебя дожидаючи. Насовсем вернулся, - выпалила Настя отцу. - Вчера, поздно вечером, мы с мамкой повечеряли и слышим, барабанят в калитку, а там… братка, ровно бандит какой- то, и сивухой от его смердит.
«Свят, свят! Сон-то, в руку! Вещий! Вот и не верь опосля такого чудесам», - мелькнуло в голове у Фомича.
* * *
Витька сидел, развалившись на сундуке, развязно, как-то по блатному улыбаясь. Во рту проглядывалась золотая фикса. - Часик в радость, батя, чо в дверях-то застрял, как не родной? Чай не рад честному бродяге?
- Здорово, сынок. Отчего ж не рад? Родное дитё завсегда отцу в радость!
- Ну, тогда, маманька, накрывай поляну, гулеванить будем! Счас кенты подвалят. Эх, душа праздника просит, - сообщил Витька.
Фомич хмуро посмотрел на сына, вальяжно развалившегося на сундуке, потягивавшего из чашки мелкими глотками крепкий чай.
- Погодь, сынок, праздновать - то. Сказывай для началу, где пробавлялся, чем жил. А праздновать пока рановато, да и нечего. Мы с матерью все глаза проглядели, да все слёзы выплакали сынка дожидаючись. А ему домой без спеху. Мать с Настеной счас стол накроет, за ужином и расскажешь.
Витька ловким движением извлек из сумки поллитровку «Московской» и торжественно воодрузил на стол.
- А, ну кось, убери, назад зелье! Не ко времени!
- Батя! Да не кипишуй! За встречу полагается!
- Полагается всыпать тебе, сынок, по самое «не могу», да больно ты бугаистый стал, а я уже стар, не осилю.
- Да ладно тебе, батя, ну, мотал я срок, и чтоб ты знал, не один. Так получилось. Чо ж, убить меня теперь? А ты-то, батя, куда глядел, когда я бедокурил по молодости? Тогда и надо было «всыпать». А после драки кулаками не машут. Потом на северах деньгу зашибал, чтоб не с пустыми руками к вам ехать.
- А чего же ты в тюрьме-то не работал?
- В тюрьме, батя, не работают, а сидят. А я в лагерях срок мотал и работать мне было в лом, масть у меня не та. Не позволяла. В авторитетах я ходил. Освободился и подался на вольные хлеба, золотишко мыть. Думаю, мотоцикл, «Ижак» тебе купить. Хватит Звездочку по базару маять. Старая она. На ней же ещё царь Горох скакал, а потом Буденный шашкой размахивал. На пенсию ей пора. Жениться я, батя, надумал. Внуков вам нарожать. Хату рядом построю, Настьку в няньки возьму. Как? Не прогонишь? Или я, уже, здесь лишний?
- Мели, Емеля. Отчего ж лишний-то? Коль решил за ум взяться, честь тебе и хвала. Какой родитель супротив будет?
- А чего, батя, нищету развёл? Не пьёшь ведь, мать сказала, а хата под соломой, телека нет, стены голые, без ковров?
- А много мне надо? Мне хватает. Может в кармане и вошь на аркане, зато душа не бедная.
- Душа, душа! Душой сыт не будешь! Люди как люди, живут, богатеют. Время, бать, сейчас такое. Бери, тащи в закрома всё, что где плохо лежит, а у вас время остановилось.
- Остановилось, сынок, твоими стараниями. Знаешь, что я тебе скажу, Витя? Я тоже хочу жить под железной крышей, смотреть телик, читать книжки, но я не ворюга. Пока ты «масть» свою берег как зеницу ока, я со Звездочкой на базаре корячился, добывая на хлебушек. На мне вон, мамка твоя, сердешница, сестрица твоя слабоумная, а ты по тюрьмам да по ссылкам, а нынче пеняешь мне на нищету. А нам, сынок, хватает. Есть, что одеть-обуть, перекусить чего, тоже имеется. С суседями в ладах. Настя им помогает, кто чего попросит, сделает. А люди не звери, кто денежку даст, кто одежонкой подмогнет. И на паперти мы не сидим.
- Да уж! – Вдруг разозлился Витька.- Напомогалась сеструха! В обносках шляется, перед людьми стыдно! Вчера весь вечер уши прожужжала и цацками своими хвалилась, из дерьма сделанными! Дура! Горшки за Матвеевной тягает, а они ей: то безделушку, то хлеба кусок чесноком натёртый. А у неё и рот до ушей. Как же! Заработала! Монету за сиделку пусть платят!
- Эх, ты! Витя, Витя! Скаредная твоя душа! Они такие же, как и мы. А сходить один раз бабку в обед покормить, да лясы с ней поточить, это не труд. Это богоугодное дело.
- Да пошли вы, благодетели! – как ужаленный подскочил Витька, и выскочил во двор. Вытащил помятую пачку «Беломора», закурил. «Совсем у бати «кукуха» поехала. И ничего тут не попишешь. Разве, что сдать в дурку вместе с Настькой. А маманьку куда? Та тоже недалеко ушла. А может, и прав батя? Я всему виной? А сам, выходит, белый да пушистый?
* * *
Астматически дыша, во двор вышел Фомич. По фронтовой привычке заскорузлыми пальцами скрутил толстую цигарку, выпустил клуб вонючего сизого дыма. - А выходит, старец во сне был прав!
-Батя, какой старец, в каком сне? У тя, чо, маразм приключился?
- Эх, сынок, сынок! Не к нам ты ехал. Зачем тебе такое грузило? Не нужны мы тебе вовсе. Ты вот, стоишь и гадаешь, как избавиться от этой оравы, не ведаешь того, что избавившись от нас, душа твоя никогда не будет под сенью Божией. Ты по дури пьяной человека жизни лишил?
- Бать, чья б корова мычала. Сам-то скольких людей сгубил?
- А никого я не губил. То война была. И людями они не были. Чистые звери. И не звал я их сюда. Дураком ты, Витька, был, и ничему так и не научился. Я Родину защищал, а такие как ты, её проматывают. И промотаете. Нет у таких как ты, будущего. Вот тебе моё слово, сын. Или ты живёшь с нами, начинаешь новую жизнь, а я помогу тебе, чем смогу, или ступай себе с Богом. Так, как было раньше, не будет, пока я живой.
- Гонишь меня, батя? Значит ты чистенький, а я вошь парашная? - Витька сплюнул сквозь зубы. - Грешки замаливаешь? Иконами хату обставил. Да пошли вы все! Уеду, к чертям собачьим. Приняли сына. Я к ним с душой, а они полкана спускают!
- Ты не строй тут из себя обиженку!
- Батя!! Следи, старый, за базаром!!
- Да остынь, блатарь, и истериев тут не разводи! У матери сердце холонет, от твоих воплей. Я сказал всё. Думай. Сваляешь дурака, сгинешь, - жёстко произнес Фомич.
* * *
Витька, как неприкаянный полночи бродил по двору. «Беломор» закончился. Зашел в сенцы, взял махорку. Долго кашлял и плевался. Заглянул в стойло. Звездочка тихо заржала, словно приветствуя исчезнувшего на долгие годы друга своей молодости. - Ну, что, Звездочка, не спится? Вот и мне смурно. Видишь, как оно в жизни бывает. Хотел бате мотик купить, а ему, видишь ли, и на фиг не надо. Решил тебя по базарам до смерти затаскать. Бедность ему по душе. Так что, не видать тебе спокойной старости в теплом стойле. А скажи мне, может я, и вправду такой гад?
Лошадь фыркнула, покачала головой, как бы подтверждая Витькины слова.
- Ну, вот тебе и раз! И ты против меня? А я, вот решил: остаюсь. Осточертело скитаться по баракам да балкАм. Хоть здесь и прёт нищета со всех сторон, зато не барак, вертухаев нет, на душе покой. Да и рад я, если честно, что старики ещё живы. Правда, батю вальты накрыли. Старца какого- то приплёл, буром прёт, да думаю, из - за меня. Ничего, остынет. Мужик он, что надо. Помню, гонял он меня нещадно за школьные дела, хотел, чтоб я инженером был, а я связался с блататой , как же, романтика! Нравилась мне их ухарская житуха. Теперь всё. Завязал наглухо! Пришло время собирать камни. Ладно, Звездочка, не горюй, -поглаживая лошадь по шее произнёс Витька. -Мотоцикл я, бате все равно сварганю. Отдыхай! Надеюсь, приживусь. А нет, снова умотаю на Бодайбо золотишко мыть. Бродяга я, видать, по жизни.
Кто забыл поставить лайк?
Уважаемые читатели и гости канала! Не забывайте оценивать рассказ лайком, он очень необходим как для автора, так и для рассказа).
Для тех, кто не читал предлагаю Вашему вниманию рассказ
