Я был в тот день дежурным по бараку, выметал грязь. Не все бараки могли гордиться той чистотой, что была у нас. Я наклонился над чьей-то койкой, просунув веник в щель между стеной и железной ножкой. Камень не поддавался. Я залез туда пальцем – и вытащил маленький свёрток, а в нём сверкал золотой кулон. Чья это койка? Я готов был тотчас убить выродка. Чья же это койка?
Я бросил веник и пошёл с бешеными глазами искать вора. Но ребята разбрелись кто куда, ведь был выходной.
Часа три я сидел и ждал, пока все вернутся после обеда спать. Я даже отказался от обеда. Я только сидел и ждал, как изваяние.
Когда Эрвин блаженно растянулся, собираясь уснуть, над ним навис бывший друг.
– Откуда это?
Он показал ему кулон. Эрвин усмехнулся:
– А что?
– Думаешь, я не знаю, чьё это?
– Мне это подарили.
– Ты даже не выходишь за пределы лагеря, сволочь. Где ты это взял?
Эрвин разозлился и сел на койке.
– Я же сказал: мне подарили.
– Это было в шкатулке её тётки, единственная память о семье! Кто тебе мог подарить это?
Эрвин попытался забрать украшение, но Герхардт схватил его за ворот и прижал к стене. Вокруг собиралась толпа.
– Она и подарила! Дай сюда! – Эрвин ударил соперника по руке, в которой тот зажал кулон.
– За что же? За какие заслуги?
– Скоро узнаешь!
– Ах ты, тварь! – Герхардт набросился на него.
Саркастически посмеиваясь, Эрвин схватил Бройта за запястье, и кулон, наконец, выпал. Узники ахнули: ничего себе сокровища!
– Я видел все её прелести, – подначивал Эрвин.
Герхардт не помнил себя от ярости, как вдруг раздались крики, обоих подхватили под руки и потащили – в карцер, конечно.
***
Из карцера Эрвина сразу повели на допрос. Показали портрет Бестии. Он единственный, кто промолчал, увидев его.
– Не узнаёте?
– Вы показываете портрет девчонки, у которой мы ремонтировали дом, и спрашиваете, кто на рисунке?
– Сбавь свой сарказм! – приструнил его майор. – Что она делала на войне?
– Вы меня спрашиваете о вашем герое?
Эрвин был, действительно, крепкий орешек.
– Мы подозреваем её в шпионаже.
Борис, следователь и молчаливый психолог-созерцатель переглянулись. Провокация была вынужденная.
– Поэтому нам нужны веские доказательства, любые серьёзные улики. Если ты, конечно, не желаешь прокатиться до Сибири.
– Доказательства, улики… – Эрвин не скрывал насмешку. – Можно ли считать уликой голову нашего унтера, которую она отрубила лопатой после того, как тот изнасиловал местную девчонку? Эта голова красовалась на черенке лопаты, а тело, изрубленное вдоль и поперёк, лежало рядом. Правда, эта улика осталась навсегда где-то в Смоленской области.
Описание ужаснуло присутствующих – следователь прекратил запись и поднял глаза на узника.
– Или ещё… Пятерых послали в разведку, а потом их тела нашли в яме на кольях. Они не увидели яму, смерть была мучительной. Она подвязывала к деревьям камни и свешивала верёвку, за которую хоть один наш дурень обязательно дёргал из любопытства. Или вместо камней кипящее масло в котелке, а однажды пошли в ход осиные гнёзда.
Слушатели Эрвина Шнаакера потеряли дар речи, глядя на докладчика пучеглазыми, огромноглазыми, неподвижноглазыми совами.
– Официально – три сотни врагов, убитых ею в одиночку. В одиночку. Эти факты привёл один из ваших предателей моему начальству перед допросом.
– Перед каким допросом? – промямлил следователь.
– Значит, её поймали? – встрепенулся психолог.
– Да, единственный раз. В апреле сорок четвёртого. Пытки, которым она подверглась, описать невозможно.
Майор вспомнил шрамы на её ногах, которые не мог прикрыть короткий больничный халат, и похолодел.
– Кто это может подтвердить? – эти трое не верили ушам.
– Любой, кто выжил из дивизии капитана Герхардта Бройта. А также он сам.
– Это тот самый? – перемолвились сидевшие.
Майор курил у окна.
Когда Эрвина вывели, навстречу ему шла Наташа. Девчонка очень удивилась при виде него: она была беременна. Эрвин с усмешкой развёл руками: мол, извини.
– Иди, иди давай. Руками он тут машет! – ткнул автоматом конвой.
Эту сцену застал майор, который вышел из кабинета. Он давно не видел её: живот девчонки сбил его с толку.
– Пройдёмте сюда, – он открыл Наташе совсем другую дверь, чтобы она не увидела тех двоих с канцелярскими физиономиями.
Он не сразу заговорил. Она смиренно ждала, разок приложив к животу руку.
– Знаете, давно не виделись.
– Да, давно, – согласилась она.
– На самом деле, я хотел вас пригласить не на допрос, а на концерт в эту пятницу. Местная самодеятельность тут на высоте.
– Правда, на высоте.
Сейчас она выглядела совсем не так, как в начале лета. Тошнота уже не мучила её, волосы отросли, черты лица успокоились, глаза мягко светились.
– Вы составите мне компанию? – попросил майор.
– Зачем? Чтобы пустое болтали?
– Только один раз. Обещаю, что других концертов не будет.
Она пожала плечами.
И они пошли на концерт, который, вопреки ожиданиям, готовили вовсе не местные таланты, а пленные артисты.
Сначала майор со своей спутницей стояли в самом конце зала, поскольку немного опоздали. Но потом Борис повёл её к центральным рядам и попросил подняться двух заключённых, сев с Наташей на их места. Она осторожно искала глазами, время от времени поглядывая на сцену, но искомого нигде не было – личико погрустнело.
– Всё в порядке? Вы хорошо себя чувствуете? – обеспокоился майор.
Она кивнула, не поднимая головы.
Девчонка не могла видеть Герхардта: он сидел позади, и, как только она опустилась на стул, не сводил с неё глаз. Он принципиально не желал участвовать в концерте. Нацист, развлекающий коммунистов, – чересчур, вам не кажется? Но он поднялся, как только подошёл к концу чей-то номер, и заскочил на сцену. Шепнул что-то ведущему – тот кивнул.
Наташа, сидевшая с опущенной головой, встрепенулась. Чайковский из Бреста – это был он. Он! И Герхардт. Герхардт снова на сцене.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: