2007 год, село Лисичкино
Вместо будильника отец завел петуха. Эта проклятая птица будила меня всякий раз, когда посреди ночи в родительской спальне зажигался свет. Я всегда знал, что там происходит, слышал шаги мамы по комнате и успокаивающий шепот отца. Та ночь была одной из сотен похожих.
— Милая, ну всё, тише, тише. Снова Ваньку и Еву разбудишь.
— Нет, сейчас — совсем не так… Сейчас… Горыня! Подожди, дай отдышаться.
Сколько себя помню, мама страдала паническими атаками. Целыми днями она переписывала рукописи отца, заляпанные жирными от сала пальцами и пеплом. А когда темнело, прямо за стенкой открывался филиал ада. В холодном поту мама вскакивала с кровати, хваталась за горло и носилась из угла в угол, нашептывая молитвы. Они не помогали — помогал отец. Он всегда просыпался вместе с мамой и раз двадцать за ночь укладывал ее спать на своем плече, словно грудного ребенка.
Усилиями отца в нашем доме ночевали лучшие врачи со всей округи. Но их квалификации хватало лишь на одинаково бесполезные рецепты — успокоительные травы и покой. Мы с отцом, как могли, пытались оградить маму от потрясений и даже скрыли от нее смерть бабушки, жившей в соседней деревне. Отец соврал, будто бы поселил ее в приличный пансионат в ближайшем городе.
Для поддержания легенды я каждые выходные собирал большой мешок продуктов, брал деньги на автобус и трогательную записку от мамы. А как только наш дом скрывался за толпой массивных сосен, садился на траву и сжигал с любовью выведенные слова. Часть предназначенной для бабушки еды я съедал по дороге, а остальное отдавал ребятам нашего соседа-пчеловода. Дядя Миша постоянно пропадал на пасеке, за стаканом медовухи жалуясь на жизнь своим вымирающим день ото дня подопечным. На Леню и Павлика у него совсем не оставалось сил, поэтому они ждали меня куда больше, чем отца, и уничтожали мясо с картошкой еще до того, как я успевал рассказать любую из своих историй.
Когда еда и истории заканчивались, ребята вешали на себя забитые письмами сумки, запрыгивали на велосипеды и уезжали. А я оставался один посреди волосатого душного поля. На поездку до пансионата и обратно уходило бы не меньше пяти часов, поэтому каждый раз мне приходилось придумывать, как убить это воскресное время. Я репетировал сальто на сене, делал «секретики» из полевых цветов и принесенных ветром фантиков, читал письма для родителей, переданные благодарными за обед братьями, и выбрасывал те, где учителя жаловались на мои проделки. А потом, уставший, возвращался к маме с приветом от бабушки.
Еве приходилось гораздо сложнее. Ей было всего семь, поэтому мы с отцом не посвящали ее в семейные драмы. Каждый вечер сестра забегала в спальню родителей и, забравшись с пыльными пятками на кровать, протягивала маме пожелтевший сборник народных сказок:
— Маааам! Почитай про Колобка!
— Ева, попроси Ваню! Маме нездоровится, ты же видишь,— отвечал отец, помешивая чай в металлической кружке.
Ева влетала в свою комнату в слезах и зарывалась в подушку. Я ненавидел читать вслух, поэтому вместо сказок она слушала вялые утешения.
— Почему мама такая? Она что, меня не любит? — всхлипывала сестра.
— Не говори глупости. Просто она у нас… Ну… особенная.
Я и подумать не мог, что особенной вскоре станет и Ева, пока одной ночью меня разбудил ее визг...
[Продолжение]
#книги