Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) был учёным-энциклопедистом. Он оставил свой след в физике, химии, астрономии, геологии. Предметом особого интереса академика была русская история.
Начало норманнской концепции
За разработку вопросов истории Ломоносов принялся сравнительно поздно и занимался ею как бы в перерывах между основной работой. К этой деятельности его побудило выступление немецкого учёного Российской Академии наук Герхарда Миллера (1705-1783).
На день ангела императрицы Елизаветы Петровны 5 сентября 1749 года в Академии готовился торжественный доклад Миллера «О происхождении народа и имени российского». Миллер считался авторитетным специалистом. Он первый начал научное исследование древнерусских летописей. Собранные им документы составили объёмистый «портфель Миллера». Несмотря на огромное значение этого собрания источников, он до сих пор ещё не полностью описан и систематизирован.
Однако по части концептуальных разработок Миллер полностью следовал в русле, проложенном до него его соотечественником Готлибом Байером (1694-1738) – одним из первых академиков Российской Академии наук. Его концепцию историк Василий Осипович Ключевский описывал так: «Он сосредоточил своё внимание на одном пункте – факте призвания князей из варягов… Он прежде всего опровергает появляющееся в наших летописных сводах с XVI в. сказание о призвании Рюрика из Пруссии; далее, он не согласился и с мнением Герберштейна о происхождении варягов от вагров, славянского племени из Голштинии… Вывод Байера лёг в основу учения норманской школы».
Как видим, до начала XVIII века вовсе не общепринятым, даже на Западе Европы, было мнение о происхождении русских князей из Скандинавии. Но трудами Байера и Миллера именно этой теории было дано главенствующее направление. Миллер в своём докладе к именинам императрицы взял за основу трактовку Байером начальной русской истории.
Доклад Миллера и его критика Ломоносовым
Доклад Миллера имел печальные для автора следствия. Ещё на стадии рецензирования против него выступили Ломоносов и Василий Тредиаковский. Биограф Петра I Пётр Крёкшин агитировал против речи Миллера вне стен Академии, при дворе. Всем не понравилось то, как Миллер трактует предмет, взятый им для темы доклада. «Готовиться сказать по случаю тезоименитства государыни на торжественном заседании Академии, — писал Ключевский, — что шведы дали Руси и народное имя, и государей, едва ли значило украсить торжество».
Особенно негодовал Ломоносов: «Речь Миллера не может послужить к чести Российской Академии и побуждать российский народ на любовь к наукам». Миллер не получил слова на торжественном заседании, его доклад было постановлено не печатать. Автора лишила поста ректора академического университета и разжаловали из профессоров в адъюнкты с жалованьем 360 рублей в год вместо 1000. В дальнейшем его, однако, простили, вернули звание и оклад, но Ломоносов добился перевода Миллера из Академии в Москву.
Вряд ли Миллер сознательно хотел опорочить русскую историю. Он писал то, что ему в тот момент казалось наиболее обоснованным по источникам.
Торжество норманнской теории
В ту эпоху разработка источников по русской истории только начиналась. Для серьёзных концептуальных выводов, наверное, было ещё слишком рано. Однако норманнская теория Байера и Миллера стала с того времени господствующей. Если Елизавета Петровна благоволила Ломоносову, то немка Екатерина II, особенно после смерти Михаила Васильевича, снова подняла на щит своих соотечественников. Она стала спонсировать деятельность ученика Миллера – Августа Шлёцера (1735-1809). Шлёцер в 1766 году уехал из России, не выполнив обязательства по контракту перед русским правительством. В 1800-1809 гг. он выпустил в Германии пятитомную монографию по русским летописям. В ней он педантично обосновал норманнскую теорию, заодно изобразив древних славян диким и ужасно отсталым народом, которому только германцы дали свет цивилизации.
Норманнская теория в изображении Шлёцера была некритически заимствована Николаем Карамзиным и стала определяющей в русской историографии. А ведь могло быть совершенно иначе, если бы русское правительство активно поддержало Ломоносова.
Концепция Ломоносова
Именно в то время, когда научные школы русской истории ещё только складывались, от выбора концептуального направления зависело дальнейшее развитие историографии. Ломоносов чувствовал это и прилагал усилия к тому, чтобы русская историческая школа была патриотической, возбуждала гордость за Россию и русский народ. По его мнению, древняя русская история только потому неизвестна, что ещё не получила достойного изложения. Здесь он повторял мысли хорватского учёного монаха Мавро Орбини относительно славян, издавшего в начале XVII века сочинение «Славянское царство». Этот труд был переведён на русский язык по указанию Петра I, и с ним Ломоносов, очевидно, ознакомился.
Труды Ломоносова в этой области вылились в написание «Древней российской истории». Ломоносов планировал несколько томов. Первый том был написан в 1763 году, но напечатан уже после смерти академика – в 1766-м. Есть известия, что Ломоносов успел вчерне написать ещё два тома, но куда делись их рукописи после смерти академика – неизвестно.
Интересно, что Ломоносов не знал об изысканиях в ранней русской истории Василия Никитича Татищева (1686-1750), первый том «Истории российской» которого вышел в свет только в 1768 году, по иронии судьбы – усилиями Миллера. Но оба учёных в ряде случаев пришли к схожим выводам.
Характеризуя труд Ломоносова, Ключевский писал: «Ломоносов читал летописи без выписок; он хотел мгновенным вдохновением уловить дух русской истории… Потому и история Ломоносова вышла риторической, где размышления самого автора смело ставятся в ряд с историческими событиями».
Ломоносов считал скифов и сарматов славянами. Примечательно, что версию тождества славян с сарматами принимал английский историк конца XVIII века Эдуард Гиббон, автор авторитетных работ по истории падения Римской империи.
Ломоносов находил место славянам среди народов древности, упоминавшихся античными историками и воевавшими с Римской империей. Варягов он считал балтийскими славянами. Эта сторона его концепции получила впоследствии наиболее аргументированную обработку в трудах историков XIX (Степан Гедеонов) и ХХ вв. (Аполлон Кузьмин).
Конечно, интересно, как бы развивалась русская историография, да и вообще русское самосознание, если бы на протяжении двух веков Российской империи в умы внедрялось бы чувство исходного великого значения русской народности, а не её приниженного положения по сравнению с Западом, как следовало из норманнской теории. Но верх в формировании исторической концепции России после Ломоносова взяли совсем другие силы.
