"По дороге с ветром" 6 / 5 / 1
Марийка пыталась освободить свою руку, но новый знакомый не отпускал.
— Иди лучше со мной, — сказал он. — В такой ночи, да в такое время под присмотром лучше быть. Ты барышня видная. Пусть думают, что мы брат с сестрой. Тебе лет-то сколько?
Марийка пугливо озиралась по сторонам. Вспоминая, что творилось на её родине, стала бояться. Мысленно согласилась с Дмитрием Михайловичем.
— Годков сколько набежало? — повторил вопрос следователь.
— Сегодня четырнадцать от рождения, — голос Марийки был дрожащим и писклявым.
— Охо-хо! Так у тебя праздник! — присвистнул Дмитрий. — В мои детские годы матушка пекла праздничный пирог, скручивала листочки мяты и вставляла в них свечи.
Какой был запах! Какой был запах! Я вырос, матушка заболела, потом ослепла и больше не печёт пироги. Но если мы вместе с тобой испечём под её руководством, это будет праздник. Марья! Пойдём ко мне!
Дмитрий Михайлович говорил воодушевлённо и так возвышенно, что Марийка опять вспомнила его аристократическую внешность.
Он как будто прочитал её мысли и поспешил оправдаться:
— О, я не следователь вовсе. В эти три дня я замещаю своего старшего брата Генку. Он уехал куда-то по делам. А у нас с новой властью тут всё перемешалось. Людей много, опрашивать некому. Вот он меня и попросил. Завтра ты бы меня тут уже не встретила. Правда ведь, вовремя Муська тебя припугнуть решила.
Дмитрий засмеялся как-то ехидно, Марийке стало неприятно.
Все его слова, произнесённые до этого хихиканья, как-то померкли.
Девочка всё же освободила свою руку и твёрдо сказала:
— Прошу вас отпустить меня домой. Гриня будет волноваться. Я никогда так поздно не возвращалась.
— А давай мы твоего Гриню заберём, ко мне приведём и все вместе приготовим пирог. Ну прошу тебя, милая барышня, уж очень сильно хочется матушкиного пирога.
Марийка кивнула.
Она и не знала, хочется ли ей в чужой дом.
Её четырнадцатилетие и не намечалось как праздничный день.
Утром Григорий подарил ей ромашку и поцеловал в щёку.
Пожелал доброго дня и ушёл на работу.
«День как день», — думала Марийка по пути в хлебный магазин.
А в былые времена отец всегда звал в этот день её крёстных. Все вместе они шли на речку и варили уху. Варил её всегда только отец.
После трапезы и медовухи разморенные взрослые вели беседы, обсуждали ситуацию в стране.
Крёстный Марийки купец Лопатин Василий Егорович всё уговаривал родителей Марийки уехать за границу. И делал он это каждый раз, сколько помнила свои именины девочка.
Но родители не хотели менять кормящую их землю на неприветливые чужие страны.
Марийке было скучно слушать взрослые разговоры.
Она подсаживалась к своей крёстной, та могла ненадолго уделить девочке внимание.
Её крёстная Казакова Юлия Фёдоровна была вдовой. Потеряв мужа ещё в Русско-японскую войну, она больше не вышла замуж, хотя от женихов не было отбоя.
Юлия Фёдоровна была очень набожная. Детей не родила, перешедшее ей после мужа наследство распределила по женским монастырям, оставив себе небольшие накопления на существование.
Марийка видела крёстную только один раз в год на свой день рождения. В другие дни та была в паломничествах по святым местам.
Юлия Фёдоровна учила Марийку вязать. У девочки не получалось. Крёстная была терпеливой и добилась-таки своего.
На прошлый день рождения принесла Марийке деревянный сундучок с разными спицами, иголками, бусинами и мешок с пряжей.
В тот же день она и попрощалась с семьёй, решив эмигрировать в Италию.
Прошёл год.
Марийка с тоской вспоминала отцовскую уху, крёстную Юлию Фёдоровну и крёстного Василия Егоровича.
Он незадолго до смерти родителей приходил прощаться. Уговаривал отдать ему Марийку хотя бы на летние месяцы. Божился вернуть, но отец девочки был непреклонен.
А теперь Дмитрий Михайлович так настаивал на празднике, что девочка колебалась.
Подойдя к дому, где она жила с Григорием, остановилась.
Дмитрий стоял сзади.
— Я пойду у Грини спрошу, отпустит ли он меня.
— Я с тобой, — Дмитрий Михайлович как будто чувствовал неладное.
Марийка не стала сопротивляться.
Поднялись на второй этаж.
Девочку удивило то, что из квартиры доносится шум. Обычно в это время Григорий читал, он сам по себе был всегда спокойный. После чтения ложился спать.
Девочка понимала, что шум может быть связан с тем, что Гриня её ищет и с кем-то обсуждает поисковую операцию.
Ведь Марийка никогда так поздно не возвращалась.
Войдя в квартиру, она ахнула.
Первое, что испугало — густой табачный дым. Второе — громкий женский смех.
Дмитрий Михайлович сказал на ухо Марийке:
— Вот это у тебя пристанище. И как тебе ещё удаётся оставаться при этом такой милой и нетронутой. Маска? Приманка? Что ты хранишь за грустными глазами, барышня?
Марийке стало неприятно от такого недоверия.
Пробравшись через клубы дыма в комнату, она с трудом разглядела Гриню.
Свет от тусклой керосиновой лампы, разбавленный табачными облаками, не давал представить полную картину происходящего.
Дмитрий Михайлович усмехнулся:
— Да уж… Гриня у тебя что надо.
Услышав незнакомый голос, Григорий вскочил на ноги, оттолкнув от себя полуголую девицу.
Он был пьян. Пьян настолько, что, пройдя три шага, отделявших его от Марийки, смог упасть четыре раза и при этом пел:
— О, моя царица!
Не даёт напиться!
Спрашивать не буду,
Выгоню зануду!
— Это ты зануда? — удивился Дмитрий.
Марийка только пожала плечами.
Девица при этом облачилась в Марийкину сорочку, кое-как натянув её на себя.
Упругая грудь никак не хотела умещаться в нужное место. Девица засмеялась, туго затянула завязочки и подошла к Дмитрию Михайловичу.
— При-со-е-ди-ни-те-сь… — она тоже была нетрезва.
Дмитрий Михайлович оттолкнул её от себя, топнул ногой.
Григорий, лежавший на полу, поднял голову и тут же устало опустил её.
Уснул.
Марийка вдруг задрожала. Слёзы душили её.
— Мы тут отмечаем свадьбу, — пролепетала девица и прилегла рядом с Гриней. — Горько… Ох как горько нам сейчас. А Гриня говорил, что гостей не будет. А они пришли. А он обещал, что сестричка его в участке ночь проведёт по доносу. А может это и не сестричка вовсе…
Дмитрий Михайлович схватил рыдающую Марийку на руки и выбежал из квартиры.
— Никогда, больше никогда не отпущу тебя в эту клоаку! Слышишь?! Ни-ког-да!
Марийка плохо помнила, что происходило дальше.
Какая-то женщина добрыми материнскими руками гладила её по голове и говорила кому-то:
— Ох, ну пахнет как табаком! Ну сил моих нет.
И тут голос Дмитрия послышался:
— Раздень её, ма! Я найду одежду.
