Весна бывает короткой. Наша с Наташей продлилась всего шесть дней. Эта глупая девчонка, которую вырастила война, ничего сейчас не понимала. Она ходила к председателю и спрашивала, почему больше не чинят её дом. Ей отвечали сдержанно: пленных перебросили на другие работы. «На какие?» – хлопали наивные глаза. «На такие!» – буркнул председатель. – «Не твоего ума дело!».
Она взялась бродить вдоль ограждения из колючей проволоки, конвой отгонял её. Удивительно, как о ней не доложили, ведь почти каждый вечер она простаивала у лагеря для военнопленных. Но однажды её всё-таки заметили.
– Наталья Александровна, вы!
К ней приближался, широко и красиво улыбаясь, товарищ майор.
– Что вы здесь делаете?
– Смотрю.
Девчонке было тягостно от его вида. И приятная улыбка, и лихая военная выправка, и искреннее внимание этого человека – она ловила себя на том, что всё это должно бы ей нравиться. Но первое желание, которое вспыхивало, как спичка, как только она видела майора, – поскорей от него удрать.
– Хотите попрактиковать немецкий? – пошутил начальник лагеря.
– Ну, вот вы любите зоопарк?
– Да, в Ленинграде не раз посещал до войны.
«Все слова у него какие-то правильные», – пронеслось в Наташиной голове, она поневоле зевнула.
– Потому и смотрю.
Улыбка майора слетела, как осенний лист с ветром.
– Так мой лагерь для вас вроде зоопарка?
– Почему «вроде»? – нахмурилась она.
Шутит она или всерьёз? Но разве можно было ожидать что-то серьёзное от молоденькой особы? И он снова улыбнулся.
– Никогда не думал, что возможно такое сравнение. Но я вас на всякий случай предупрежу: пленным запрещено приближаться к нашим девушкам. А если вы сами с ними заговорите, это может быть расценено как шпионаж или заговор. За такое – на Соловки или на Колыму, Наташа.
– Заговор? Против кого? – не поняла девчонка.
Майор резко стал серьёзным. Она, что, в школе не училась или у неё изначально не так много ума? Неужели, действительно, первое впечатление обманчиво? В их первую встречу эта красавица дурочкой ему не показалась.
– Стоять здесь нельзя. Убедительно прошу, по-дружески.
Стоять нельзя. Искать нельзя. Что же осталось?
Заныл пустой живот, и Наташа пошла к лесу. Майор удивлённо провожал её глазами: дом девчонки был совсем в другой стороне.
Спустя минут двадцать она склонилась у дерева: в силке трепыхался перепел. Прошла ещё немного: вторая ловушка тоже оказалась с добычей.
А если Герхардт её забыл? Прошло больше месяца с тех пор, как она видела его. А если он болен? А если с ним случилось ужасное? Где же он?
С фотографии на стене смотрела её семья. Мама – такая красивая и молодая. Мама, где ты? Ты найдёшь меня? Ты приедешь? Почему ты так долго ищешь меня, мама? Я здесь, у тёти Маши, ты же должна догадаться. Приезжай скорее, я обниму крепко-крепко тебя и Димку. Он, наверное, стал такой большой. Ему целых семь лет!
Мама, я снова встретила Герхардта, ты его помнишь? Но, наверное, я его больше никогда не увижу. Мам, что же мне делать?
Нина, хоть ты не молчи! Где тебя носит? Уж ты бы догадалась быстрее мамы, где я сейчас живу! Почему вы все так долго едете сюда? В нашей квартире в Ленинграде живут уже совсем другие люди, ну, а тётю Машу вы рано или поздно должны проведать! Вы ещё даже не знаете, что она умерла. Зато тут я! Мама, Нина, Димка, я тут! Тут! Я жду вас!
Мама... Я полюбила Герхардта... Я не виновата...
Папа... Прости.
***
На уроке ребята тихонько хихикали, заговорщицки переглядываясь.
– Так, я, вроде бы, дала конкретное задание, – отвлеклась от проверки каракулей в диктантах их учительница.
Ребятам она нравилась. Она не была похожа на других учительниц, слишком строгих, слишком старых, слишком правильных. Когда Наталья Александровна смеялась, следом за ней поневоле покатывался со смеху весь класс: она очень заразительно смеялась.
О ней говорили не самые приятные слова их мамы и соседи: мол, какая подозрительная девушка! Она не просто так приехала из прекрасного Ленинграда в это захолустье. Хотя что сложного – благодаря погибшему родителю-генералу получить кучу льгот и остаться в лучшем городе мира? Она никому не рассказывает, где отсиделась в эвакуации. Хотя что сложного – назвать конкретный город? Она никогда и ничего не рассказывает о родных, что с ними стало во время войны. Хотя что сложного – поведать об их судьбе?
Ясно одно: молодая учительница что-то скрывает, и это никому здесь не нравилось. Кроме того, эта племянница усопшей директрисы обучает детей немецкому! Ещё надо выяснить, учила она немецкий до войны или... Или? На это «или» ответ мог быть только один.
Главной же уликой для – как пить дать, бабоньки! – справедливых обвинений была Наташина красота. По достоверным слухам, такие барышни становились лёгкой добычей фашистов, служили им, жили с ними – пусть и не по своей воле, но главное – таскали им всё новые и новые сведения о русских войсках, партизанах и бунтарях!
А сегодняшней новостью для ребят стала вот эта:
– Наталья Александровна, а правда, что Вы того...
Учительница отвлеклась от проверки каракуль:
– Что – того? Ну, говори, Саша.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой истории: