— Да, Пётр Семёнович, — согласился я. — Сейчас всё под контролем рулнов. Нас могут запеленговать и приказать сбить. Тогда плану конец. А летают на наших вертолётах, суки.
— Что есть, то есть, — кивнул Никитин. — А почему решил в Советскую Гавань?
— Товарищ у меня там. Надеюсь, жив.
— Полагаюсь на тебя, — шумно выдохнул профессор.
Побег удался. Невероятное везение, или рулны уверены, что мы сдались? Думал, Каш, напугались?! Я усмехнулся, поднимая надежду из обломков перьев и костей, говоря ей, всё у нас получится.
«Птичка» застыла на проплешине между деревьев. Никто нас не встретил, никто не ждал. С одной стороны, это хорошо. С другой — без связи, без воды и пищи мы долго не протянем. Как выяснить, где ближайший посёлок? Я глянул на карту, захваченную с вертолёта, водил по ней пальцем и спрашивал Никитина, где же взять оружие.
— У меня патроны закончились. Пистолет бесполезен. А где тут раздобыть что-то? — Он пожал плечами.
— Я тоже пуст, — вздохнул я. — Серёга жил раньше в Октябрьском, идти до посёлка сутки примерно. Даже в заброшенных селениях можно что-то отыскать. Поэтому до заката у нас время есть.
— Если только рулны не ищут нас, — несколько пессимистично отозвался профессор. — Холодно.
— Это да, — согласился я, поёжившись.
Мы в тюремной робе, не спасавшей от холода и сырости, босые, что непременно приведёт к переохлаждению. Осенний лес неприветлив. Ветра хоть нет и дождя, что хорошо. Шли осторожно, чтобы не поранить ноги. Тут нет мусора и стекла, но под ноги смотреть надо. Быстрый шаг и голод гнали вперёд, надежда упорно согревала. Мысли настойчиво бились в голове, что никто нам не поможет и никого здесь в живых не осталось.
Когда вышли к посёлку, решили идти осторожнее. Наши серые робы сливались с голыми деревьями в буром лесу. Однако стоило опасаться дронов, если рулны хозяйничали в этой деревне.
Нас встретила тишина. Брошенные дома, вещи, мусор под ногами. Чувство безысходности вернулось. Мы шли между домами, видя, что двери многих распахнуты. Там гулял ветер, и наверняка поживиться здесь уже нечем. Однако проверить стоило, чем мы и занялись, веря, что мародёры обошли этот посёлок стороной.
Солнце упорно катилось к западу. Время летело, но нам удалось найти одежду, и главное — обувь. Обходя дом за домом, отыскали ножи, пусть и кухонные. На первое время пойдёт. В одном из погребов обнаружили запасы, отчего обрадовались как дети. Решили переночевать в подполье, здесь сухо и есть свечи, и даже керосинка. Относительная безопасность успокаивала. Необходимо собраться с мыслями и решить, что делать дальше. На сытый желудок думалось лучше, хотя ели мы мало. После длительной голодовки хотелось съесть всё и сразу, но каждый из нас по тому или иному опыту знал — это опасная радость. Решили взять с собой засоленное сало и несколько банок домашней тушёнки. Видимо, хозяева дома, спешно покинувшие жилище, не сумели взять припасы с собой, оставили на разграбление мародёрам. Сегодня мы стали ими, но стыдно не было. Голод и холод заставили нас стать похитителями чужого добра.
Возможно, поэтому мы уснули быстро. Возможно, из-за усталости не услышали, как в погреб спустились двое. Нас разбудил окрик женщины. Я открыл глаза, закрываясь рукой от яркого света фонаря. Словно нас застали за воровством.
— Что вы тут делаете, уроды? — рядом с крепко сложенной бабой стоял парень лет двадцати пяти. Нацелил на меня ружьё и смотрел с презрением.
Я толкнул в бок профессора и поднял руки вверх.
— Пётр Семёнович, мы, кажись, влипли.
Никитин открыл глаза и, глянув на меня и парочку с оружием, зачем-то начал оправдываться:
— Извините, но мы не ели почти неделю…
— Только дёрнись, — парень сплюнул сквозь зубы и поднял ствол, направляя на меня.
— Ребят, ну, пристрелите нас, какой толк с того? — я пытался быть убедительным и не вызывать агрессии. Да, в этой обстановке сделать это сложно. — Только ушли от рулнов…
— Может, вы одни из них? — прошипела женщина. Её длинные волосы свисали на лицо, делая его узким, похожим на морду ласки. — Пустить вам кровь или сами справитесь? — бросила она.
Я, не опуская рук, кивнул и поднялся. Меня тут же осадили криком:
— Куда встал! Сидеть!
— Мы люди, — спокойно проговорил я. — Не стреляй. Кто потом пули вытаскивать будет, а мужики крепкие вам пригодятся, если вы из сопротивления.
Медленно вытащил нож и, показывая его хозяевам дома, полоснул себя по ладони. Больно и неприятно, а что поделать.
— Хорошо, — одобрительно кивнула она. — А дружок твой? — женщина направила дуло винтовки на Никитина.
Пришлось и ему порезать руку, чтобы убедить женщину с оружием — мы люди.
— Откуда вы? — бросила она, не выпуская из рук винтовку.
— Сбежали из тюрьмы, — хрипло отозвался профессор Никитин, зажимая рану на ладони. — Рулны хотели, чтобы мы работали на них.
— А вы? — спросил парень.
— Отказались, — ответил я. — Твари ещё какую-то личинку ему хотели всунуть в глаз.
Женщина опустила ружьё и сказала, что всё равно не доверяет нам.
— Это правильно, — ответил я, — только как нам доказать…
— Никак, — оборвал меня парень. — Хотите выжить, ждите. Сначала проверим, не куклы ли вы?
— Куклы? — не понял я.
Парень кивнул.
— Про личинок вы интересно сказали. На самом деле рулны суют их в мозг человека, и любой становится послушной игрушкой, хотя на вид такой же, как и вы. Кто ж знает, что у вас там, — он постучал указательным пальцем по лбу.
Двинувшись к лестнице, они не опускали направленного на нас оружия и пообещали скоро вернуться.
— Мы не куклы! — крикнул вдогонку, почему-то ощущая обиду. Знал ведь, что с нами всё в порядке. Это правильно, если встать на их сторону, но доказывать, что мы не враги, как-то противно.
— Успокойся, Костя, — тихо проговорил профессор. — Давай спать, что-то устал я.
День только начался, а Никитина клонило в сон. Видимо, перенесённые трудности сказались на нём.
— Хорошо, Пётр Семёнович, — ответил я.
Спать не хотелось. Желудок скрутило, и я поморщился от боли. Недавняя радость от насыщения превратилась в мозжащее чувство внутри, как будто клубок копошащихся червей решил порезвиться в моих внутренностях. Лёг на мешок с соломой, поджав ноги к животу, и не заметил, как уснул. Мне снилась жуткая камера с насекомыми и топь под ногами. Я проваливался туда и звал на помощь. Открывал рот, кричал во всё горло, только вместо звука вылетала сдавленная тишина, как будто я надоедал кому-то своими воплями и меня выключили.
Когда я проснулся, Никитин сидел на ступенях лестницы, ведущей наверх, сосал кусок сала и говорил, что нас заперли.
Он зажёг керосинку, из щелей в полу в подвал уже не проникал свет. Сколько времени, непонятно, но наверняка солнце уже село. Я пожал плечами, ответив ему, что это в духе повстанцев, проверять пришлых, и это нормально.
Из одной тюрьмы попали в другую. Хотя здесь хоть что-то ясно, и тут люди, ненавидящие пришельцев.
— Сало будешь? — заботливо спросил профессор. Он мне казался каким-то потерянным и очень уставшим. Я кивнул, говоря, что не помешало бы сейчас хлеба. Он проткнул ножом жестяную крышку на банке с огурцами и протянул мне. — Рассольчика хлебни. Хотя лучше вода, но я ничего не нашёл здесь.
Так и поужинали. Через пару часов вернулись женщина с парнем, с ними ещё пять мужчин разного возраста. Среди них я, к радости, увидел Серёгу, вскочил со словами:
— Серый, не ожидал…
— Сиди, где сидишь, — осадил меня давний товарищ. — Проверим на вшивость, потом посмотрим, кто ты такой.
Странно, неужели и Серёга недоверчивым таким стал, обида влезла за пазуху и заскреблась коготками в груди. Немолодой мужчина, примерно возраста около шестидесяти, извлёк из чемоданчика необычный прибор и пригласил меня жестом к себе.
— Не сопротивляйтесь только, голубчик, процедура неприятная, но всех червей уничтожает махом.
Хотелось возразить, что нет у меня никаких личинок в голове, но толку спорить нет. Хочешь оставаться с людьми, надо пройти проверку.
Послушно лёг на земляной пол, скрестил руки на груди и ждал. Рядом присели мужчины и, кивнув друг другу, развели мои руки в стороны и прижали к земле. Думают, что если сопротивляться буду, это поможет, усмехнулся про себя.
— Давай, Док, начинай, — проговорил с нетерпением в голосе Серёга. Я бросил тревожный взгляд в его сторону и закрыл глаза.
В ухо мне вставили какую-то хрень. Металлический щуп или проволоку. Он вошёл глубоко, слово миновал перепонку. Я сжался от ужаса, что, если эта штука проткнёт мне мозг. Боль взорвала голову и вспыхнула красным светом.
Я увидел лицо дочки. Она улыбалась и махала мне рукой:
«Папочка, я люблю тебя. Возвращайся скорее. Мы будем тебя ждать».
Вспомнил день нашей последней встречи, и грудь сжала тоска. Мне так хотелось вернуться и обнять Вику, зарыться в её густые светлые волосы и вдохнуть запах своего ребёнка. Хотелось плакать, и ощущение, что у меня забрали эту возможность, злило. Я сжал кулаки и провалился в темноту.
***
Очнулся, лёжа на спальном мешке. Костёр догорал, угли то разгорались, то гасли. Я смотрел на них с каким-то горьким чувством. Думал о Петре Семёновиче и, сжав кулаки, держался, чтобы не застонать от досады.
— Не переживай, Костя, — услышал голос Серёги. — Поэтому и проверяем всех. Сейчас никому верить нельзя. Ты же сам это понял. — Вместо ответа я кивнул.
Никогда бы не подумал, что Никитин оказался засланной куклой от рулнов. Спящим агентом. Как же я не разгадал его? Что он хотел выведать? И зачем этот спектакль в кабинете инспектора? Наверняка они хотели, чтобы я привёл Никитина к повстанцам. Воспоминания о днях, проведённых с ним в камере, казались тёплыми, и я даже скучал по игре шахматы и обучению в Го.
— Не знаю, что сейчас с моей дочкой. Остался ли кто в живых?
— Узнаем, Костя, обязательно узнаем, — вздохнул Сергей. Закурил. Предложил мне, а я отказался. — Тут Док передатчик настраивает. Вспомнишь координаты, и на какой волне сидела ваша группа, свяжемся непременно, и там решишь, что делать.
Я молча кивал и смотрел на искры костра. Они летели мотыльками в тёмное небо. Вспомнилось прошлое, как раньше мы ходили с женой и дочкой в поход. Началась война, и походная жизнь перечеркнула романтику ночёвок в лесу и песен у огня. Воздух тут чистый. Не как в городе. Лес кругом, словно и не было вторжения рулнов, как будто мир прежний. Зацарапало в горле, и тут я услышал тихую песню. Её пела та женщина, что обнаружила нас в погребе.
— Что она делает? — спросил Серёгу.
— Обычно она поёт им после ликвидации. Ведь когда-то и они были людьми. Не веря, что стали куклами, они даже пытались сопротивляться. Доказывали, что ни о чём не знали. Мы сталкивались с такими спящими агентами. Это опасные противники. Черви пускают в мозг щупальца, как рассказывал Док. Срастаются с нейронами, и удалить паразита уже невозможно. Никитин уже давно заражён, поэтому пришлось... — Серёга вдруг умолк, повернулся в сторону поющей женщины. — Зина поёт погребальную песню — колыбельную для кукол.
Добраться домой сейчас нереально, я понимал это, и принял новых товарищей, оказавшихся хорошими людьми. Наш мир разграблен, наши близкие убиты, и планета сожжена почти дотла. Зина говорила, что раньше её муж командовал отрядом, но погиб. Теперь она руководила лагерем. Мы искали выживших, прятали детей в землянках и готовили план наступления. Для этого надо вернуться в Советскую Гавань, обезвредить штаб рулнов и уничтожить станцию, покрывшую, словно купол, довольно-таки обширную территорию полуострова.
— Тогда, — говорил Док, — мы найдём способ связаться с твоим лагерем. Если остался кто, то и дочку отыщешь.
Сейчас для меня это стало самым важным. Дни сливались в одну большую и бурную реку. Жил, стрелял, учил и спасал на автомате. Навыки службы в МЧС пригодились, и благодаря Серёге мне было с кем поговорить, вспомнить прошлое. Ведь без воспоминаний мы станем умеющими ходить и говорить зомби. Порой собирались у костра, и каждый рассказывал свою историю. Люди улыбались, плакали, иной раз злились. Мы понимали — никто не должен быть забыт, ничто не будет забыто.
Взятие лагеря рулнов оказалось первой победой. Уже не боялся, не стремился отомстить за всех, кого потерял, нет, я даже не ненавидел пришельцев. Разгромив станцию, вдруг понял, как нас много, скольких мы спасли и заставили поверить, что человек не слаб и не глуп. Вместе мы сила. Не сегодня, но завтра мы обязательно вскроем этот гнойник. Главное – не сдаваться и идти к цели. Режим Калур падёт, и Земля снова будет нашей. Я верил в это. Мы надеялись, что будущее будет принадлежать нам!
Ждал, что придёт время, и передатчик заработает. Услышу голос Вики, и она скажет: «Папа, я люблю тебя. Скорей возвращайся домой!»
конец
