Сокровища
Глава четвёртая
Деревня. Баня
Часть третья
В предбаннике было чисто и, даже несмотря на небольшое окошко, достаточно светло, потому что стены и потолок предбанника были обшиты плотно пригнанными друг к другу свежими досками, которые и создавали своеобразный световой эффект.
В углу стоял огромный чан с водой, потрогав которую Бородин убедился, что она холодная.
Раздевшись, Бородин открыл такую же массивную дверь, как и входная, в другую часть бани и прошёл туда.
В лицо пахнуло жаром и запахом свежих распаренных берёзовых веников, которые лежали в деревянной шайке, поставленной на одной из полок, выстроенных вдоль стен.
Напротив небольшого окна располагалась печка, обёрнутая железной сеткой, в которую плотно были уложены голыши средних размеров.
Сейчас дверца печки была слегка приоткрыта, и через эту щель в топке просматривались красные, прогоревшие угли, ещё мерцающие сполохами пламени.
Увидев взгляд Бородина на печку, Юра, вошедший вслед за ним, пояснил:
— Я, как только узнал, что вы приедете, так и начал топить её. Кажись, она протопилась. — И, взяв с одной из скамеек ковшик, предостерёг Лёшку и Бородина: — А ну, поберегись! — и, зачерпнув воду из огромного чана, стоящего на печке, плеснул её на голыши.
Жар от моментально испарившейся воды резко обдал Бородина, отчего он невольно приоткрыл рот и, закрыв глаза, отвернулся от печки.
Но Юра на этом не остановился, он плескал и плескал горячую воду на стенки печки. Сухой пар сразу заполнил помещение бани и заставил Бородина присесть, осторожно вдыхая раскалённый воздух через рот, прикрыв его ладонью.
Убедившись, что температура в бане поднялась до приемлемого, по его понятиям, уровня, Юра перестал обдавать водой печку.
— Ну, кажись, и попариться можно, — громогласно заявил он, посмотрев на своих гостей, которым хотел доставить максимум удовольствия.
Но Лёшка с Бородиным сидели на корточках в самом дальнем углу от печки и, прикрыв ладонями рты от обжигающего пара, еле дышали.
— Что? — Юра рассмеялся. — Жарко? — И тут же добавил: — Вы тут привыкайте, а я с вениками разберусь.
Он вынул из шайки замоченные веники и начал разминать их в горячей бурой, пахнущей берёзой воде.
Убедившись, что веники в норме, он тут же скомандовал:
— Давай-ка, Лёш, — он махнул рукой чуть ли не распластавшемуся на полу Лёшке, — как бывалый посетитель, ложись первый, — и указал на место, предопределённое Лёшке. — Я тебя немного взбодрю, — потряхивая над печкой вынутым из шайки веником.
Капли воды с веника, падая на раскалённую поверхность голышей, издавали злое шипение, а по бане разнёсся невероятный берёзовый аромат.
Лёшка нерешительно поднялся с пола, но, повинуясь Юриному приказу:
— Ложись здесь, — растянулся на одной из лавок.
Уж как только Юра не изгалялся над бедным племянником, охаживая его с ног до головы то хлёсткими, то поглаживающими прикосновениями веника, от которых вначале Лёшка только поскуливал, а в конце, от бессилия громко выкрикнув: «Всё! Больше не могу», соскочил со скамьи пыток и бросился из бани.
— Ты сразу ныряй, — только и успел крикнуть ему вслед Юра, а потом, со смехом взглянув на Бородина, шутливо предложил:
— А ты чего там притаился? Занимай свободные места, — показал он на лавку, с которой только что сбежал Лёшка. — Ложись.
Делать было нечего. Бородину не хотелось показывать свой страх перед предстоящей экзекуцией, и он послушно растянулся на лавке.
***
Хотя в такой бане он был не впервые. Ещё мальчишкой он познал таинство русской бани на таёжных приисках, а когда работал механиком на ледоколе, то тоже бывал не раз в ней.
Но там была финская сауна. Она была чистой и прилизанной, а печку с дровами заменял электрокамин, и веников там не было. Их просто за Полярным кругом было негде достать. Можно было, конечно, наломать ветки карликовых берёз при кратковременных стоянках в порту. Но разве они заменят веники из обычной берёзы или приморского широколистного дуба?
Рядом с сауной находился бассейн. В бассейне по желанию трудящихся морскую воду можно было сделать и тёплой, но любители острых ощущений иной раз заказывали воду без подогрева, которая была за борто́м. А за борто́м были ледяные поля. Так что иногда в бассейне даже плавала шуга. В такую воду после стоградусной сауны с какой скоростью ныряешь, с такой и выныриваешь. Ощущения были непередаваемые. Вот и сейчас Бородин приготовился вспомнить то незабываемое ощущение бани, которое частенько испытывал на ледоколе.
***
Юра вновь обмакнул веник в шайку, потряс им над печкой, и тут тело Бородина пронзило тысячами иголок, кожа от пара пылала, но при лёгких прикосновениях веника и поглаживания им по всему телу от пяток до макушки ему становилось всё приятнее и приятнее.
Юра овеял веником распластавшегося на скамейке Бородина, а когда тот полностью расслабился, то принялся за интенсивную обработку, нанося то хлёсткие, то скользящие удары. От каждого прикосновения веника у него из нутра непроизвольно вырывался то ли крик, то ли стон, а может быть, и рычание.
Бородин перестал контролировать все свои эмоции и ощущения. Он только ощущал прикосновения горячей листвы веника к своей спине, которые заставляли его то съёживаться, то расслабиться, то напрячься или выгнуться, но когда сил терпеть такое истязание над своим телом у него уже не осталось, то какая-то сила сдёрнула его с полки, и он с воплем: «А-а-а!» выскочил из парилки.
Краем глаза он увидел в предбаннике Лёшку, в бессилии прислонившегося к стене, и, открыв дверь, стремглав помчался по мосткам к долгожданной прохладе воды.
Уже ничего не соображая, он ринулся с мостков в реку.
Вот это было ощущение!
Тысячи иголок вновь пронзили кожу, как только он погрузился в холодную воду реки, но это были не иголки, причиняющие боль, это были иголки, ласкающие тело и приносящие невероятное блаженство.
Вынырнув, он саженками доплыл до берега и, не задерживаясь в воде, чтобы не переохладиться, вернулся в предбанник.
Лёшка по-прежнему сидел, распластавшись, как блин на сковородке, на одной из скамеек.
У него хватило только сил посмотреть на Бородина и еле слышным голосом выдавить из себя:
— Ну, как?
Слов, чтобы описать все свои ощущения и эмоции, у Бородина не было. Он был сейчас как та тень, что отображается на асфальте от дальнего фонаря. Его практически не было, он был расфасован на какие-то частички, каждая из которых пела от блаженства.
— Нормально, — едва выдохнул он, распластавшись на соседней скамейке.
Постепенно приходя в себя от произведённой процедуры, они безмолвно пялились в потолок.
Но тут дверь парилки распахнулась, и из неё с таким же воплем вылетел Юра, помчавшийся по мосткам в реку.
Тут же раздался всплеск воды, который, скорее всего, напоминал грохот Ниагарского водопада, и крик вынырнувшего Юры:
— Вот это кайф! Вот это да!
Вскоре он и сам зашёл в открытую дверь, сил закрыть которую ни у Лёшки, ни у Бородина не было.
— Чего разлеглись? — со смешком посмотрел он на двух сомнамбул. — А то, может, ещё разок повторим?
— Да ты что? — чуть ли не подскочили на лавке Лёшка с Бородиным. — Всё, всё, всё! Эксперимент закончен!
— Слабаки, — презрительно посмотрел на них Юра. — А я вот сейчас немного охолонусь и ещё разочек зайду, а там уже и домой вернёмся. Подвинься, — он толканул лежащего на широкой скамье Лёшку, — отдохну малость. А вы пока приходите в себя, — посмотрел он с высоты своего роста на два распластанных тела. — Что-то я, по-моему, с вами переусердствовал.
Лёшка с трудом пошевелился и освободил место для Юры.
Говорить ни о чём не хотелось. Все сидели и только безвольно дышали.
Юра ещё раз сходил в парную, искупался в реке, а уже потом, одевшись, они побрели в сторону дома.
Сил, взобраться на холм, на котором стоял дом, едва хватило, чтобы добрести до порога.
Медленно, как тени, они гуськом проникли в дом.
У Бородина было только одно желание — это растянуться на кровати и ни о чём не думать.
У входа в большую комнату, которая являлась и кухней, стояла Ира.
Она отошла из проёма двери и доброжелательно предложила:
— Проходим, проходим, ребятки. Нечего тут толпиться.
Бородину пришлось повиноваться, и он вошёл в большую просторную комнату.
В ней было две двери. Одна вела в комнату, где сейчас обитали Юра с Ирой, а слева — другая дверь, в комнату, где жила баба Маша.
Слева в кухне стояла большая печь, часть которой тыльной своей стороной выходила в комнату бабы Маши. Так что зимой её комната была самой тёплой.
А посередине кухни, приткнувшись к большому окну, находящемуся как раз напротив входной двери, стоял большой, широкий стол, вокруг которого стояли стулья, по всей видимости сделанные местным умельцем. А умелец здесь был один — это Юра. Так что стулья, как и сам Юра, были массивными и добротными.
— С лёгким паром, — пожелала Ира мужикам, когда они вошли в комнату. — Кваском охолонитесь, — предложила она и показала на большую трёхлитровую банку с тёмно-коричневой жидкостью, стоящую на столе.
Возле банки уже наготове стояли три кружки, которые она тут же наполнила.
Вот это был квас! Бородин отродясь такого кваса не пил. Он пах хлебом и на вкус был сладким с небольшой кислинкой и резким, да таким, что его пузырьки даже защекотали в носу.
Конечно, одной кружки было мало, и, выпив квас одним махом, Бородин вновь подставил её ожидающей с банкой в руке Ирине.
— Ну и как квасок? — поинтересовалась она.
— Лучше в жизни ничего не пил! — выдохнул Бородин.
— Очень рада, — довольно улыбнулась Ира. — Но это не я делала. Маманя сделала. У неё свой секрет, — она показала рукой на сидящую за столом бабу Машу. — А после баньки квасок — это первое дело.
Увидев, что разморённые после бани мужики справились с квасом, Ира тут же предложила:
— А чего вы тут столпились? Садитесь за стол, нечего тут посреди кухни торчать. Мы тут уже вас заждались, — и показала рукой на стол.
На столе стоял огромный чугунок с картошкой, а рядом с ним другой, поменьше, с мясом. Большая бутыль, очень похожая на те, что показывали в кино про белогвардейцев, высилась посередине стола, а в различных тарелках и горшочках были разложены квашеная капуста, мочёные яблоки, солёные грузди и нарезанный большими ломтями чёрный хлеб. Среди всей этой красоты затесался изящный пузатый графинчик с красноватой жидкостью.
— Никуда не расходимся и не разбредаемся, — властно приказала Ира, увидев, что Бородин после выпитого кваса собирается выйти из комнаты, — все быстро садимся за стол. А то вы и так задержались в баньке, а картошечка простывает. — Она чуть ли не силком затолкала разомлевших мужиков за стол. — Садитесь где понравится, да кушать пора начинать.
Волей-неволей Бородин вместо того, чтобы завалиться в постель и вздремнуть, вынужден был пройти к столу, сесть на один из стульев, который он с трудом сдвинул с места, и ждать дальнейшего развития событий.
Место он себе выбрал у окна, так что Лёшке пришлось сесть рядом с ним. Напротив него сидели баба Маша с Ирой, а возглавлял стол Юра.
Как хозяин, он сразу же разлил содержимое бутыли по гранёным стаканам, а женщинам плеснул из графинчика.
— А это смородиновая наливочка, — пояснил он, увидев заинтересованный взгляд Бородина. — Маманя её сама делает. Вот с прошлого года ещё и осталась.
— Сладенькая, — хохотнула Ира, — но много пить нельзя. Голова соображает, а ноги не ходят, — и отлила из бабкиной стопки половину себе. — А вам, мамаша, и этого хватит, а то в прошлый раз пришлось вас на руках до кровати нести.
Баба Маша на это замечание не отреагировала, а молча подняла толстостенную стопку из матового стекла и посмотрела на сына.
Увидев её жест, Юра тоже поднял свой стакан.
— Ну что? — посмотрел он на Бородина и Лёшку. — Как говорится, после баньки продай штаны, но выпей. Так мы и выпьем малёха, не ради пьянства окаянного, а здоровья для, — и, протянув свой стакан, чокнулся с парнями.
Стаканы жалобно задребезжали, и Юра первым опрокинул содержимое в себя.
В стакан было налито чуть больше половины, поэтому Бородин с недоверием посмотрел на Юру, как он справился со своей порцией, а потом и на Лёшку, который последовал его примеру.
Делать было нечего, надо было пить, тем более что и Ира, и баба Маша уже опорожнили свои стопочки. Бородин поднёс ко рту стакан, но самогонного запаха не почувствовал. Тогда он, как и хозяин дома, опрокинул содержимое стакана в себя.
Удивительно, но и тут он совсем не ощутил самогонного запаха, а во рту остался только какой-то приятный сладковатый вкус.
— Что? — весело посмотрел на него Юра, громко хрустя солёным огурцом. — Не понял, из чего сделано?
— Ты знаешь, честно говоря, не понял, — признался Бородин. — Что-то отдаёт берёзой. Но чувствуется, что крепкий, зараза, первачок этот. Но закусить надо, — и укусил за бочок мочёное яблоко, которое взял из глиняной миски, стоящей рядом с ним. — Как-то раз у нас один парень с Украины привозил такой, но это было, когда я ещё был курсантом. Больше такого никогда не пробовал.
— Во-во, — подтвердил мысль Бородина Юра. — Это маманя на берёзовых почках настояла да берёзовым соком развела, а то он вообще горел. А ты накладывай себе, накладывай, сколько хочешь, столько и положи, — показал он на чугунки с картошкой и мясом, — не стесняйся. Ты не смотри, что первачок сладенький, крепости он не потерял, — Юра весело посмотрел на жену.
— Точно-точно, — подтвердила его слова Ира. — Главное — это хорошенько закусить.
Бородина не надо было уговаривать. Он и в самом деле был голоден, ведь после завтрака в Питере они с Лёшкой ещё не ели, да и первачок начал кружить голову. Что-то такими дозами Бородин давно уже не пил.
Он положил себе полную тарелку картошки с мясом и принялся их уплетать, закусывая всем тем, что было на столе.
Обстановка за столом разрядилась, все стали вести себя свободно, начались разговоры.
Конечно, главным, о чём они все говорили, была завтрашняя работа по посадке картошки.
Юра уже начал работы на вспаханной земле, но один он много вскопать не успел, и теперь надежда была на подоспевшую рабочую силу.
Досконально обсудив всё и распределив обязанности, Юра принялся пополнять опустевшие стаканы, но Бородин прикрыл свой стакан рукой:
— Мне хватит, а то если ещё по столько же, то от меня завтра толку не будет. Я бы чайку выпил. Что-то пить здорово хочется.
— Так это мы сейчас, — тут же всполошилась Ира. — Сейчас и чаёк будет. Всё будет. Он у нас как раз на печке-то и парится. Ты как к тому, что я его на травках настояла? — она вопросительно посмотрела на Бородина.
— На травках — это замечательно! — тут же согласился Бородин, и Ира налила ему огромную кружку горячего, пахнущего какими-то травами коричневого напитка.
Прихлёбывая чай, они с Лёшкой вспомнили их первую встречу.
— А помнишь, — начал Лёшка, — как ты меня из-под стола вытаскивал?
— А чё бы и не помнить? — начал вспоминать тот случай Бородин. — Тебе лет семь было, когда мы у Сливинских встретились.
— Да, почти восемь, — поправил его Лёшка.
— Бабушки, мать твоя, тётя Оля сидят за столом, — продолжил Бородин, — а ты залез под него и не вылезаешь. Они, бедные, сидят, с тобой сделать ничего не могут, только подолами прикрываются.
— И что ему никто ничего не сказал? — возмутилась Ира.
— Да говорили они ему, но разве он кого слушал? Непослушный и разбалованный был, — Бородин хлопнул Лёшку по покатому плечу. — Лежит себе, бабок снизу разглядывает и только ногами дрыгает.
— Ой-ой-ой, — запричитала баба Маша, — и как же такое бесстыдство позволялось-то?
— А никак, — повысил голос Бородин, чтобы продолжить рассказ. — Взял я его тогда за ногу и вытянул из-под стола, а он верещит, извивается. Бабки да мать молчат, как будто ничего не происходит, а этот, — Бородин показал на Лёшку, — только орёт: спасите, да помогите, а они все отвернулись и делают вид, что чай пьют и ничего не слышат. Я понял, что они не против расправы, схватил этого охламона за шкварник и оттащил на кухню, — Бородин оглядел всех за столом. — А там врезал ему несколько подзатыльников да пообещал его вообще прибить, если он ещё будет подглядывать, — и Бородин замолчал, посмотрев на Юру и Иру.
— А потом что? — не выдержала Ира.
— Думал, что реветь будет, но он стойкий оказался. — От этих слов Лёшка гордо расправил плечи. — Молчал и сопел только.
— Ну ты, Леха, и даёшь! — рассмеялся Юра и хлопнул от души Лёшку по спине. От такого удара Бородина бы смело со стула, но Лёшка только слегка прогнулся. — А сейчас полезешь под стол подглядывать? — он весело заглянул Лёшке в глаза.
— Так я туда сейчас не помещусь, — рассмеялся Лёшка, — я его только на своей спине вынесу. Но Вовкина учёба пошла мне впрок, как маманя говорила, послушным я стал, перечить перестал и отца стал слушаться.
— Да, Лёха, никогда бы не подумал, что у тебя такой хороший воспитатель был, — покачал головой Юра и вновь, взяв бутыль, плесканул по стаканам. — Ну, давай за воспитателя, да надо уже и на боковую собираться. Завтра дел невпроворот.
Выпив и закусив, Бородин еле выполз из-за стола, но не из-за того, что перепил, а из-за того, что переел. Живот у него перевешивал, заставляя идти пригнувшись вперёд.
Увидев «страдания» брата, Юра рассмеялся:
— Вот раньше так работников и выбирали. Кто хорошо ел да выпивал в меру, того на работу и брали. А вы уж точно бы тогда без работы не остались. — И, поднявшись из-за стола, потянулся. — А теперь пора бы и поспать.
Этого приказа Бородину дважды повторять было не надо, он был готов хоть сейчас завалиться на кровать.
Свет в их тёмной комнате включался в коридоре, так что, включив его, Бородин первым разделся и занырнул под толстое пуховое одеяло на «своём» диване.
Высунув голову, он посмотрел на Лёшку.
— Морской закон: последний выключает свет, — ехидно прокомментировал он свои действия.
Лёшка был не против. Он медленно разобрал свою постель и, взбивая перину и подушку, незлобно ворчал:
— Ничего, ничего, поговори, поговори, может, легче станет…
Закончив с постелью, он выглянул в коридор, выключил свет, и Бородин только услышал, как Лёшка наощупь пробирался к своей кровати. В комнате стояла абсолютная темень, так что, как говорится, глаз выколи. В ней не было ни лучика света, а только по дыханию Лёшки можно было определить, что он добрался до кровати и как он устраивается там.
Но это было последнее, что слышал Бородин. Он моментально провалился в сон.
Конец четвёртой главы
Полностью повесть «Сокровища» опубликована в книге «Сокровища»:
