- Добрый день, Мария Александровна!
- Здравствуй, здравствуй, моя милая…
- Как вам спалось сегодня?
- Ты же знаешь, Заремочка, что я всегда прекрасно сплю на сытый желудок. А твоя сменщица Ленка, будь она неладна, все мои запасы повыкидывала!..
Престарелая Мария Александровна, пациентка отделения восстановительной терапии, выглядела никак не на свои без малого девяносто два. Её осанке могла бы позавидовать любая семидесятилетняя женщина. Она была высокой и статной, возраст ничуть не портил её, наоборот – придавал солидность и некий благородный шарм.
Старушка занимала палату-люкс, за которую её дочь платила порядка десяти тысяч в сутки. Зарема очень радовалась, что у Марии Александровны любящие и заботливые дети, потому что девушке нравилась словоохотливая бабуля. В перерывах между уборками Зарема приходила в её палату, где могла часами просто слушать рассказы о её молодости, которая началась в блокадном Ленинграде.
Мария Александровна восхищала девушку своими манерами и невозмутимой стойкостью, с которой переносила даже самые болезненные уколы и неприятные процедуры. Но особенно поразительным было её отношение к хлебу. Старушка собирала его после каждой трапезы в течение дня, а потом подсушивала на подоконнике. Вечером эти сухарики, завёрнутые в бумагу или в салфетку, перекочёвывали к ней под подушку. По всей видимости, Лена, сменщица Заремы, из соображений гигиены убрала весь хлебный запас пациентки, поэтому и впала к ней в немилость.
- Не злитесь, Мария Александровна, - улыбнулась Зарема, поправляя простыни, - я вам из столовой принесу целую буханку хлеба. Мы её порежем на мелкие кусочки, высушим на подоконнике и сложим в красивый бумажный пакетик. Будете кушать, когда и сколько захотите, а если что останется – заберёте домой, когда выпишетесь.
- Точно принесёшь? – лицо старой женщины просветлело.
- Конечно!
- Ну, беги тогда, делай свои дела, а потом с хлебушком приходи ко мне, чаю попьём. Мне моя Лизонька, доча, целый термос травяного чая принесла. А зятёк пообещал приехать и моими любимыми финиками меня побаловать. Беги, девочка моя. Да про хлебушек не забудь!
Зарема вышла из палаты с улыбкой до ушей, благо под маской её никто не видел.
Приведя в порядок вверенную ей территорию, девушка спустилась на первый этаж, в буфет, где купила для Марии Александровны свежую, ещё тёплую буханку ржаного хлеба. Потом добежала до цветочного киоска – там не только продавали букеты и растения в горшочках, но и упаковывали подарки. Зарема в двух словах объяснила женщине-цветочнице, что и для кого хочет купить. Та, сочувственно покачивая головой, выложила перед девушкой целый ворох ярких подарочных пакетиков. Вдвоём они выбрали из этой груды небольшой бежевый пакет с нежно-розовыми пионами. К нему продавщица прикрепила степлером серебряный бантик. И наотрез отказалась брать с Заремы деньги.
Старая женщина очень обрадовалась её приходу.
- Я уж подумала, что ты до вечера не придешь ко мне.
-Ну что вы, Мария Александровна! Я же обещала, – улыбнулась Зарема, снимая маску. Старушка удовлетворённо кивнула.
…Впервые она заставила молоденькую санитарку снять маску три недели назад, когда только легла на лечение. У девушки даже руки дрожали от боязливого стыда, но она не могла ослушаться мягкого настойчивого голоса пациентки. Было в этом голосе что-то такое…
- Сними свой намордник – пусть лицо подышит. Снимай, снимай. Меня ты не удивишь, я и похуже видела…
Собравшись с духом, Зарема одним движением стянула маску с лица.
- Ну, так же лучше, правда? – дружелюбно заметила Мария Александровна. – И тебе самой легче…
Ни единым словом, ни единым жестом женщина не показала, что ей открылось безобразное зрелище. Её улыбка оставалась доброжелательной, а голос – ровным. Это спокойствие вызвало у Заремы искреннее уважение и доверие к новой знакомой.
- Наливай чай, Заремочка. – Старушка пододвинула к гостье небольшую изящную чашечку с причудливо изогнутой ручкой и дивной красоты росписью – полевые цветы на перламутровом фоне. Девушка знала, что эти чашки дочь Марии Александровны специально привезла из дома, чтобы мама не пользовалась безликой больничной посудой. «Твои «виноградовские», мамуль. Ты всегда говоришь, что в них чай вкуснее». Зарема понятия не имела, что значит «виноградовские», но чашечки ей очень нравились. Они создавали какой-то особый уют в палате.
– А финики сегодня запаздывают – не иначе проблемы с прямыми поставками из Африки, – пошутила старая женщина. – Ну, не беда. Мы люди не гордые, мы и с конфетами попить можем, правда? – Она кивнула на початую коробку рядом с термосом - четвёртую на памяти Заремы. Как и прежние, эта коробка была обита шёлком цвета слоновой кости с золотым тиснением на крышке: обнажённая дева с длинными, до пят, волосами ехала верхом на лошади. Под картинкой была надпись GODIVA. Зарема уже знала, что каждая конфета из этой коробки представляет собой изумительно вкусное произведение искусства ручной работы, и лишний раз порадовалась, что дети Марии Александровны стараются баловать маму, как только могут.
Девушка разлила чай из термоса по чашечкам и подала одну старушке, которая полулежала на кровати, опираясь спиной на подушку у изголовья.
- Ты не стесняйся, детка, бери конфет побольше… Я их особо-то не люблю, но дочку обижать не хочется. А ты когда-нибудь пила чай вприкуску с сухофруктами?
- Не-а, - Зарема отпила маленький глоток травяного чая. – М-м-м... Какой душистый… Вкусный!
- Я тебя обязательно напою таким, с сухофруктами, – пообещала старушка, с улыбкой глядя на девушку. – Вот выпишусь, позвоню тебе, зятёк мой за тобой своего шофёра пришлёт… Мы с тобой и попьем, и поедим, и побеседуем. Приедешь ко мне, Заремочка?
- Обязательно приеду, Мария Александровна! Может, всё-таки конфетку возьмёте? А то мне неловко одной есть…
Мария Александровна взяла из коробки крохотную шоколадную ракушку с орешком-жемчужиной внутри. Покрутила её в пальцах и положила обратно. По губам старой женщины скользнула грустная улыбка.
- У меня сестренка младшая была. Вот она конфеты любила…
- А почему была?
Ойкнув, Зарема прижала ладошку к губам. Вопрос действительно был не очень-то деликатный, и девушке стало неловко.
- Да не красней ты так… Умерла она давно. Еще в блокаду…
Женщина надолго замолчала. Потом, отпив глоток чая, начала рассказывать.
- Когда я была молодой и красивой, то успевала и в школу бегать, и по кружкам всяким, и в музыкальной школе училась... Всё пыталась понять, к чему же у меня на самом деле душа лежит. И была у меня сестрёнка младшая, Лиза. В её честь я свою дочку назвала… Так вот, Лиза, в противоположность мне, была очень целеустремлённой. Спортом занималась – первый юношеский разряд по художественной гимнастике, да. Пять лет разницы между нами было. Родители наши были «партийной интеллигенцией», как часто говорили их друзья. Перед самой войной мама возглавила партком на Кировском заводе, папа работал там же инженером. По командировкам часто разъезжал… Эта война… Будь она проклята!.. Всю мою жизнь перевернула...
Продолжение следует...
