В сороковых годах (здесь 1840-х) в Петербурге можно было встретить высокого сгорбленного старика, еще довольно бодрого, в капитанском мундире екатерининских времён, с золотым очаковским крестом на груди. Это был Щегловский (Василий Романович).
Он начал свою службу еще при императрице Елизавете Петровне рядовым в Кексгольмском полку. В Семилетнюю войну он получил под Кольбергом тяжелую рану и попал в плен. По возвращении в Россию, он снова вступил в службу и участвовал в штурме и взятии Бендер, в Крымском походе служил во второй армии и находился при взятии Перекопа, Керчи, Еникале и пр.
В 1771 году Щегловский был в том отряде, который в Судакских горах мужественно выдерживал в продолжение 18 дней беспрерывные атаки турок. Здесь он получил рану в шею, был задет стрелой в голову, ранен кинжалом в руку и захвачен в плен вместе с майором Зоричем (Семен Гаврилович).
Пленники были отправлены в Константинополь, откуда Щегловского отвезли в Архипелаг, и на островах он находился в работах четыре года. По заключению мира, вернувшись на родину, он был зачислен на службу корнетом в Ахтырский гусарский полк и находился в числе лиц, сопровождавших императрицу Екатерину Алексеевну в ее поездке из Киева в Херсон в 1787 году.
В следующем году Щегловский принимал участие в переправе наших войск через Буг и во взятии Березани (здесь остров). В этих делах он отличился и получил от Потёмкина (Григорий Александрович) награды: саблю, капитанский чин и Георгиевский крест. Другой крест получен им за Очаков. Наконец, в 1789 году Щегловский участвовал в сражении при Фокшанах, где была захвачена неприятельская главная квартира и взято в плен двое пашей и 960 нижних чинов.
Пленники были отданы под присмотр Щегловского. По предписанию светлейшего прибыв в Ольвиополь, Щегловский в 1790 году получил от князя из Молдавии приказ сдать пленных поручику Никорице, а самому следовать в Яссы. Вскоре по приезде в этот город Щегловский получил рапорт поручика о том, что девять человек турецких офицеров бежали из плена.
Он немедленно донес об этом главному дежурству в Яссах. Через несколько дней прибыл офицер с командой. Щегловский за побег пленных был без всякого допроса и суда был арестован и в кандалах отправлен в Сибирь.
Причина гнева Потемкина заключалась, по словам Щегловского, вовсе не в побеге пленных офицеров, а совсем в другом обстоятельстве: "он имел счастье, или скорее несчастье, понравиться одной польской княжне, за которою ухаживал светлейший". Так объяснял это дело Щегловский.
Известно, что Потемкин и среди военных тревог ревностно упражнялся в "науке страсти нежной", и именно к 1790 году относится письмо графа Чернышева (Григорий Иванович) из лагеря под Измаилом к князю Сергею Федоровичу Голицыну:
"Кроме общественных балов, бывающих еженедельно по два или по три раза, у князя каждый день собирается немноголюдное общество в двух маленьких комнатах, великолепно убранных; в оных красуется вензель той дамы, в которую князь влюблён. Там бывают одни приглашенные; даже адъютанты и приближенные князя в это время не могут заседать в приемной; до такой степени важно это святилище. Впрочем, Бог знает, чем все это кончится, ибо ждут Браницкую (Александра Васильевна), и уже послан офицер встретить ее.
Г-жа Л. должна приехать, она везет с собою молоденькую девушку, лет 15 или 16, "прелестную, как амур". Говорят, что это П., но не знаю, которая; не П. ли это, жившая при дворе вместе с М.? Как бы то ни было, князю готовят жертву, которую добыл генерал Львов (Сергей Лаврентьевич)".
Щегловский исчез моментально, и с тех пор о нем не слыхали. Его увезли так поспешно, что не дали даже собрать пожитков: он едва успел захватить свой дорожный погребец, а остальное имущество и в том числе драгоценные подарки, полученные от Императрицы, было брошено.
Пятьдесят лет прожил Щегловский в Сибири, сначала в Тобольске, а потом в Иркутске. Каково было там жить, можно судить по следующему.
В Иркутске проживал поручик Любавич, сосланный в Сибирь графом Румянцевым (Петр Александрович). Щегловский познакомился с ним. Однажды, когда Щегловский был в гостях у городничего, последнему доложили, что Любавич скоропостижно умер. Щегловский, который еще накануне был у Любавича, заподозрил убийство и потребовал, чтобы тело было подвергнуто освидетельствованию.
При осмотре на теле покойного была найдена рана, тщательно замазанная свинцовыми белилами. Оказалось, что квартирный хозяин убил Любавича, польстясь на его деньги. После этого случая жена городничего уговорила Щегловского поскорее жениться, чтобы не подвергнуться участи своего приятеля. Щегловский женился.
И действительно, жить в Иркутске одному было небезопасно. В погребце у Щегловского хранилось около 6000 червонных и серебро. По приезде в Иркутск он купил себе землю и дом. Раз, собираясь что-то купить, он хватился погребца, но погребец был украден. Вора не нашли. Прошло с тех пор несколько лет.
Однажды знакомый Щегловскому вахмистр пригласил его к себе за каким-то делом. Щег ловский пошел к нему и увидел перед домом вахмистра собравшуюся толпу народа. Оказалось, что вахмистра и его жену удавили. В комнате, куда вошел Щегловский, все вещи были разбросаны, и среди комнаты он увидел свой погребец, раскрытый и пустой.
Следствие обнаружило, что сторож, живший у вахмистра, привел к себе накануне гостей, которые убили и ограбили хозяев. Сторож тоже был найден в лесу убитым, а разбойники скрылись. Имущество убитых было взято в суд, но во время производства следствия также было украдено.
Оставшись без денег, Щегловский занялся, по совету одного аптекаря, разведением и приготовлением табаку. Приготовивши табак, он ходил по улицам и останавливал прохожих, спрашивая их: "А нюхали вы мой табачок?" Табак пришелся по вкусу жителям; вскоре его стали выписывать и в другие города. Щегловский открыл семь лавочек в разных местах Иркутска и разжился. Но введение откупа на табак снова разорило его.
Прожив пятьдесят лет в ссылке, и, следовательно, будучи уже в глубокой старости, Щегловский все еще не терял надежды на освобождение. Нередко замечали, что старик, оставаясь один в комнате, обращался к портрету Государя, висевшему на стене, и со слезами говорил: Государь! освободи меня. Безвинно страдаю!
Когда младший сын Щегловского подал прошение о поступлении на службу, дошло, наконец, до сведения высшего начальства, что в Иркутске живет уже около пятидесяти лет сосланный в 1790 г. по ордеру генерал-фельдмаршала князя Потемкина Таврического за упущение 9-ти человек турок, капитан Щегловский.
По докладу графа A. X. Бенкендорфа, император Николай Павлович, 22 марта 1839 года, повелел: "Сосланного в Сибирь и лишённого чина бывшего капитана Щегловского оставить свободным и, во внимание к нынешнему похвальному его поведению, по бедности его, пожаловать ему тысячу рублей ассигнациями".
Щегловский хотел было лично благодарить Государя; но лета, недостаток средств и расстояние в 6000 верст удержали его от путешествия в Петербург. Но когда в Иркутск дошла весть о том, какие монаршие милости получил казак Назимов, пришедший из Сибири видеть Царя, Щегловский решился ехать.
Пребывание в столице было торжеством для старика. Государь прислал ему полную майорскую форму екатерининских времён, сшитую по указаниям известного знатока А. В. Висковатого: светло-зеленый мундир с красными отворотами и золотым эполетом на левом плече, красный камзол с широким золотым галуном, треугольную шляпу с белым коротким султаном, полусаблю, шпоры, майорскую трость, белый суконный плащ и напудренный парик с буклями.
В этой форме Щегловский несколько раз являлся во дворец. На вопрос покойного государя Александра II-го (тогда великого князя) о том, за что его сослали в Сибирь, Щегловский отвечал: "Если ваше высочество дозволите сказать откровенно, всем бедам на свете одна причина, и все люди терпят за одну вину: Адама и Еву. Я потерпел за Еву".
Щегловский был на майском параде (здесь на Марсовом поле 22 мая 1843 года?) в своем старинном мундире, и зрители с удивлением смотрели на этого "представителя прошедшего столетия". Как "елизаветинский столетний рядовой", он получил во сто раз более чем другие участвовавшие в параде. Подарки сыпались отовсюду на Щегловского: он сделался предметом общего внимания.
Известный в то время литератор Борис Михайлович Федоров собрал сведения о Щегловском, записал слышанные от него воспоминания и рассказы и издал все это в 1844 году особой книжкой под заглавием: "Стосемилетний старец в Петербурге".
Щегловский хорошо помнил, как Елизавета Петровна в 1744 году приезжала на богомолье в Киев. Ему было тогда лет десять. Он с другими мальчишками бежал по улице за Государыней, которая ласково кланялась народу и раздавала детям конфеты и яблоки.
С гордостью рассказывал старик, как он, в 1787 году, сопровождал Екатерину II в поездке из Киева в Херсон, танцевал на балу и в малороссийской мазурке переменил четырёх дам. Государыня аплодировала ему и подарила золотую табакерку.
При переезде из Кинбурга (здесь крепость), на обратном пути, Екатерине пришлось ехать через Сиваш. Буря снесла мост, и надо было построить скорее новый. Государыня спешила выехать, а еще неизвестно было, готов ли мост. Потёмкин послал Щегловского справиться об этом. Щегловский в три часа сделал 54 версты, загнал несколько лошадей и успел вернуться, пока Государыня останавливалась для обеда. Пойдя в столовую, Щегловский, едва переводивший дыхание, доложил Потемкину:
- Ваше сиятельство! Мост готов.
- Как? - с удивлением спросила Государыня: - Он уже успел съездить?
Она так была довольна быстрым исполнением поручения, что сняла с руки бриллиантовый перстень и подарила его Щегловскому.
Про "фаворита" Екатерины, Зорича, с которым Щегловский был вместе взят в плен турками, он рассказывал следующее:
"Храбрый майор Зорич был окружен турками, защищался мужественно и решился дорого продать свою жизнь. Многие пали от руки его; наконец, видя необходимость уступить и поднятые над собою сабли, он закричал, указывая на грудь свою: - Я капитан-паша!
Это слово спасло ему жизнь. Капитан-паша у турок, полный генерал, почему и отвезли Зорича в Константинополь, где он был представлен султану, как "русский генерал". Его ум, важный вид, осанка, рассказы о его мужестве, все побуждало султана отличить его, и он даже предложил Зоричу перейти в турецкую службу, с тем, чтобы он переменил веру.
Обещаны почести и награды; Зорич отверг их. Султан обратился к угрозам и строгим мерам, но ничто не могло поколебать Зорича. Наконец, политические обстоятельства переменились, и султан, желая склонить Императрицу к миру, согласился на размен пленных, и в письме своем поздравлял Императрицу, что она имеет столь верных подданных, как "храбрый Русский генерал Зорич", который отверг все его предложения.
Государыня велела справиться, "какой русский генерал Зорич был в плену у турок"? Ей донесли, что был взят в плен майор Зорич, а генерала Зорича ни в службе, ни в списках не значилось. Наконец Зорич, возвращенный в Петербург, был представлен Императрице.
- Вы, майор Зорич? - спросила его Государыня.
- Я, Ваше Величество, - отвечал он, не запинаясь.
- С чего же, - продолжала Императрица, вы назвались "русским капитан-пашой"? Ведь это полный генерал.
- Виноват, Ваше Величество, для спасения жизни, и чтобы еще иметь счастье служить Вашему Величеству и Отечеству, я назвал себя полным генералом.
- Будьте же вы полным генералом, - продолжала Императрица, - турецкий султан хвалит вас, и я не сниму с вас чина, который вы себе дали и заслужили (здесь рассказ верен в "целом", судьба Зорича отдельная "история" (ред.))".
В мае 1843 года Щегловский съездил за пятнадцать вёрст от Петербурга в Рыбацкую слободу, в дом поэта Федора Никифоровича Слепушкина на свадьбу, пробыл там до 5 часов утра, рассказывал о своих приключениях и даже принимал участие в танцах.
Музыканты сыграли в честь его самый старинный марш, какой могли припомнить, а Щегловский спел песню, которую сложили его солдаты на взятие Березани:
Станем, братцы, веселиться,
Русских славу прославлять!
Вы ребята боевые,
Пойте песни удалые!
За баталию была
От Царицы похвала.
На Косу мы выходили,
И всех Турок победили;
Там Щегловский капитан
Нас вперед повел на стан.
Ну, ребятушки, ступайте,
И штыками прогоняйте!
Турки видят удалых,
Призатихла наглость их.
Турки, бросив свои шанцы,
Побежали, словно зайцы.
Мы прогнали их полки.
Сильны Русские штыки!
Траншементы мы отбили,
И пашу мы полонили;
Там Щегловский капитан,
Нас с победой поздравлял.
Вы, ребята, делом. храбры
И в России стали славны;
Окончаем песню тем:
Было страху Туркам всем.
Щегловский собирался ехать обратно в Сибирь, где его ждала семья. Но смерть захватила его. Он погребен в Петербурге, на Лазаревском кладбище Александровской Лавры, где и теперь еще можно прочесть на его могиле: "Щегловский Василий Романович, гвардии капитан, жалован двумя орденами за одержанную победу под Очаковом и Бендерами. Был в Сибири 49 лет и, по прибытии в С.-Петербург, скончался в 1845 году. Памятник ставила дочь его Ольга Щегловская".
без указания автора
