Я пошёл впереди. Слава Богу, мой приказ нарушил только Эрвин. Если тут, правда, засада, никому лучше не высовываться, пока я за считанные минуты не придумаю что-то путное.
– Умоляю Вас, капитан, – Эрвин непрерывно осматривался, торопясь следом за мной. – Там эти твари, Вам туда нельзя…
Впереди, на том месте, где копал Штюц, чернела палка. Это была воткнутая в снег лопата, а на её верхушке… Что же там, на её верхушке?
– Капитан, – Эрвин старался не вопить, но его шипящий шёпот был хлеще вопля.
Страха не было. Он не появился и тогда, когда я приблизился к тому месту и увидел на черенке лопаты голову Штюца. Его тело лежало, искромсанное, тут же, а под ним виднелся знакомый синеватый уголок. Я вытащил его. Эрвин за моей спиной ахнул: это была знакомая листовка с портретом Белобрысой Бестии.
Тело девушки она похоронила: возвышался свежий холмик с крестом из палочек. Я ни слова не произнёс.
– Она, что, была её сестрой? – причитал Эрвин. – Она ведь не вернётся, капитан? Когда уже это кончится?
– Иди, построй наших.
Звание Эрвина позволяло сделать это.
– Капитан, а Вы, что, здесь останетесь? – кажется, он собирался ослушаться.
– Ты ещё со мной пререкаться будешь? – сказал я сквозь зубы, что всегда означало для моих ребят зарождение в буквальном смысле уничтожающего гнева.
Эрвин не двигался с места. В тот момент, параллельно другим нужным мыслям, я окончательно понял, что этот человек станет моим другом. Я даже подумал: "Жаль, что ты мне не брат".
– У нас приказ к отступлению. Иди, построй, я сейчас объявлю.
Эрвин тревожно осмотрелся. Он боялся, что дивизия останется без меня. Я хладнокровно снял голову с черенка, положив к телу, и начал копать яму. Эрвин наблюдал, сглатывая от страха.
Я пошарил по карманам Штюца и, пробежав глазами по строчкам, передал помощнику два письма и какой-то брелок – что-то вроде талисмана.
– На, его родителям отправишь.
– Яволь, капитан.
Эрвин ушёл, наконец. Голос у него был сильный – я слышал, как он отдал приказ на построение, и в лагере поднялась беготня.
Вскоре рядом с маленьким холмиком вырос новый. Я сделал крест.
– Мы тоже христиане, – сказал я вслух.
Пусть теперь думают, что свои тут лежат. Пусть их враг и убийца станет своим неизвестным героем. Отличная месть... Неизвестным героем? Я, действительно, так подумал?
Я прислонился к дереву, чтобы перевести дух. Лес вокруг оставался таким же прекрасным. «Ну, и где же ты?» – думал я. – «Вот я, перед тобой, как на ладони». Зачем я ждал её? У меня и оружия-то не было с собой, только лопата.
Я постоял так минуты две, но ничего не случилось. Взбесил ли меня её поступок? Она впервые показала не только неуёмную фантазию в изобретении ловушек, но и кровожадность. Неужели шестнадцатилетняя мартышка, с которой я любовался неземной красотой земли, докатилась до таких зверств? Да, наверное, она изменилась. Я не видел её целый год. Война – не санаторий. Моя-то психика сформирована, да и то очень многое выбивало из колеи: и грязь, и кровь, и бесконечные отвратные приказы, а некоторые из них я сам отдавал.
А она – подросток. Она видит всё максимально: в основных цветах радуги, безо всяких оттенков. Судит обо всём так, как видит, а не так, как взрослые, которые научились не замечать то, что портит их психику. И что она делает на этой войне? Ей бы дома сидеть с книжкой в обнимку.
Да когда же её, наконец, кто-то выключит из этой жизни? Не лезли бы в голову всякие непотребные мысли.
***
Снова был грязный март. Машины вязли в бесконечных колеях, лошади без конца спотыкались.
Со снабжением становилось всё хуже – часто мои бойцы засыпали голодные. Ну а что я мог сделать? Моё дело – организовать захват, сохранив максимальное количество жизней, а набить пустые желудки – здесь мои компетенции заканчивались. Нас сейчас вообще можно было без боя взять одними сосисками. Но, видно, и русским приходилось несладко. Приманка в виде еды – а что, в этом есть смысл!
Я невольно облизнулся.
Мы раскинули лагерь в хорошем месте. Заметить нас было трудно, а мы сами могли без помех наблюдать, откуда лезут враги. Нас окружал дремучий синий лес.
Первым делом я всегда сам осматривал окрестности, несмотря на то что без доклада разведчиков мы вообще не обосновывались в новом месте.
На этот раз я взял с собой подкрепление: Эрвина и молоденького унтера. Мы ползли по грязным листьям: я был противником ходьбы, которую не считал удачной идеей для разведки. И за эти месяцы понял, что был абсолютно прав, сохранив жизнь не одному бойцу. Я приучал людей ползать.
Вот и сейчас, мне кажется, нас выручил только этот манёвр. Я подал знак – двое за мной замерли. Они тоже учуяли это. Запах. Нет, аромат. Чудесный аромат… Я махнул – мы поползли на него. У моих ребят слюни буквально лились. Они их слизывали, но рот снова становился влажным.
Мы заползли под высокую ель, нижние ветки которой сломались от собственной тяжести. Кто-то выводил носом незатейливую песенку. Мы переглянулись и затаились между разлапистых веток.
Вот так встреча! Мои ребята даже дёрнулись от неожиданности, но я вовремя дал им знак умолкнуть. Прямо перед нами, метрах в трёх, сидела на пеньке Белобрысая Бестия и жарила над маленьким костром кусочки мяса.
Я осмотрелся: она, что, тут одна? Где её команда? Где партизаны, солдаты? Их следов здесь не было и в помине. Неужели эта шмакодявка действовала в одиночку? А если она сама и есть на сей раз приманка для нас?
Я сжал автомат.
Она надевала на палочку новую порцию мелких кусков – наверное, это была птица, – как вдруг медленно поднялась в бледном ужасе. На нас она не смотрела, что же случилось? Она стояла ни жива ни мертва, уронив и палочку, и мясо под ноги.
Мы втроём сжались и перепугались не хуже неё: навстречу девчонке не спеша шли громадные волки. Я готов был выстрелить в любой момент, ребята только и ждали моего знака. Но я наблюдал. Бестия воздела к небу полные отчаяния глаза, после чего их зажмурила: видно, прощалась с жизнью. Она не шевелилась.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь:
А здесь - начало этой киноистории: