Биография Оскара Уайльда, которую написал Александр Яковлевич Ливергант (р.1947), читается – просто залпом.
В первых главах рассказывается о родителях Уайльда и о его раннем детстве, затем о путешествии в Америку, о его женитьбе, о «Портрете Дориана Грея».
Читая главу о путешествии Уайльда в Америку с лекциями об эстетике, я только удивлялась тому, как мало изменился мир. Представляя себе Уайльда, разряженного ярко и эпатажно, ведущего себя манерно и самовлюблённо, пытающегося всех учить, как надо одеваться и украшать своё жилище, я думала о том, что и сейчас полно таких личностей, только теперь они получили в своё распоряжение ещё телевидение и интернет.
Интересные факты, почерпнутые лично мною. Оказывается, дядя матери Уайльда, то есть его двоюродный дед, писатель Чарльз Роберт Метьюрин, написавший “Мельмота-скитальца”, вдохновил
«и Вальтера Скотта, и Бальзака, и Бодлера, а впоследствии и самого Оскара Уайльда - последнего, правда, не на художественное произведение, а на определенный образ жизни».
Интересные цитаты:
О чтении лекций в Америке:
«В лекционных залах, где Уайльд выступал, по меньшей мере шесть раз в неделю, и не только вечером, но порой и утром, бывало “разом густо - разом пусто”. В Чикаго, например, зал был набит битком, собралось, если верить Уайльду, три тысячи человек, и никто не ушел раньше времени. Уайльд писал матери, что “на него” приходит больше людей, чем полвека назад приходили на другого ничуть не менее знаменитого британского гастролера - Чарльза Диккенса. Пишет, что с ним обращаются, как с наследным принцем. Порой теряет чувство юмора и превращается в Хлестакова.
“Бывая в обществе, я становлюсь на самое почетное место в гостиной, - пишет он жене своего лондонского приятеля Джорджа Генри Льюиса, - и по два часа пропускаю мимо себя очередь желающих быть представленным. Я благосклонно киваю и время от времени удостаиваю кого-нибудь из них царственным замечанием, которое назавтра появляется во всех газетах... Вчера мне пришлось уйти через служебный выход: так велика была толпа”.
“Во всех городах открывают после моего посещения школы прикладного искусства и учреждают общедоступные музеи, прося у меня совета относительно выбора экспонатов”».
О том, как его принимали в Америке:
«Приемов такого размаха, пожалуй, больше не было, но развлекали устроители Уайльда изо всех сил, упор, понятно, делали на американской экзотике. В оперу водили редко, куда чаще - по злачным ночным клубам. Возили, как читатель уже знает, на Ниагарский водопад, устраивали встречи с индейцами, рудокопами, которым Уайльд рассказывал о картинах Боттичелли, опускали в рудник под названием “Несравненный”, где был уже накрыт банкетный стол. Эстет простому народу понравился: “Малый не промах”, - равно как и простой народ - эстету: “Каждый из них поэма!...они свободнее и артистичнее остальных американцев, потому что следуют за Природой”. В Солт-Лейк-Сити познакомили с бытом и обычаями мормонов, которые его обрадовали, сказав: “Мы даем вам для лекции наш самый большой зал - на тридцать человек”. В Небраске облачили в горняцкую одежду и повели в местную тюрьму, в камеру смертника, где приговоренный к высшей мере, не обращая внимания на посетителей, преспокойно читал приключенческий роман. Еще больше удивила гастролера общая камера, где Уайльд обнаружил среди стоявших на полке книг том Данте в переводе Шелли; знал бы он, что спустя каких-нибудь тринадцать лет он и сам будет читать за решеткой “Божественную комедию”»
О «Портрете Дориана Грея»:
«…написал роман Уайльд о себе. О себе в трех лицах. Автор романа является прототипом сразу трех главных действующих лиц. Об этом, собственно, говорит и сам Уайльд. Спустя три года после выхода “Портрета” он пишет Ральфу Пейну: “В книге много от меня самого. Бэзил Холлуорд - это я, каким я себя представляю; лорд Генри - это я, каким меня представляет свет; Дориан - каким бы я хотел быть, возможно, в иные времена”. Да, всех трех главных героев Уайльд писал с себя - до известной степени, естественно. Сказал же Бэзил Холлуорд, что всякий портрет, написанный с чувством, - это портрет самого художника, а не его модели.
Художник Бэзил Холлуорд, как и Уайльд, - воплощение высокого служения искусству, эдакий “гений чистой красоты”, за что он и поплатился жизнью, - определенная аналогия с Уайльдом просматривается и тут… У Холлуорда, впрочем, есть и еще один прототип. Если верить Ричарду Эллману, это некий Бэзил Уорд, тоже художник, которому Уайльд позировал в 1884 году. Закончив портрет, Уорд якобы сказал Уайльду: “Вот было бы прелестно, если бы вы остались таким же, как сейчас, а портрет ваш состарился”. И брошенная вскользь фраза легла в основу романа. В паре “Холлуорд - Дориан Грей” Уайльд словно предвидел свои неравные, унизительные отношения с юным сэром Альфредом Дугласом. “Иногда, - признается Холлуорд лорду Генри, - он [Дориан. - А. Л.] бывает ужасно не чуток, и ему как будто очень нравится мучить меня. Я на всю жизнь пленен Дорианом”. Пройдет несколько лет, и признание Холлуорда растянется в многостраничную исповедь Уайльда “De Profundis”. С самим же Дорианом Холлуорд и вовсе говорит почти теми же словами, что Уайльд - с Бози: “Я обожал вас. Стоило вам заговорить с кем-нибудь - и я уже ревновал к нему. Я хотел сохранить вас для себя одного и чувствовал себя счастливым, только когда вы бывали со мной”. Так и кажется, что читаешь “Тюремную исповедь”.
Лорд Генри Уоттон, как и Уайльд, - воплощение эстетства, гедонизма, эпикурейства. И праздности - оба превозносят праздность как норму жизни. Полностью первоначальное название программного эссе Уайльда “Критик как художник” звучало так: “Истинные задачи и назначение критики с некоторыми замечаниями о том, как важно ничего не делать”. “Возведенное в культ безделье представляется мне достойным занятием для мужчины” - это написал в письме в “Скотс обсервер” Уайльд, но с тем же успехом мог бы обронить, лениво развалившись в кресле, и лорд Генри».
«Не обратили внимание критики и на то, что Уайльд… многое позаимствовал из иноязычных литератур. Когда читаешь “Портрет”, напрашиваются сравнения и с “Шагреневой кожей” Бальзака, и с романом “Наоборот” современника Уайльда, французского эстета и декадента Гюисманса, которым, как мы помним, Уайльд зачитывался в Париже во время своего медового месяца. И, конечно же, - с “Фаустом”, ведь изначальная идея романа фаустовская: молодой человек продает душу в обмен на вечную молодость. Не обнаружили критики в романе и излюбленной, выношенной идеи Уайльда о том, что искусство выше жизни. Писатель выстраивает столь свойственную его афористическому дару парадоксальную формулу: герой сохраняет молодость и красоту внешне, зато стареет в душе, что отражается на его портрете. То есть суть его порочной натуры дает себя знать не в жизни, а в искусстве - стало быть, напрашивается вывод: искусство выше, проницательнее, реальнее жизни».
Этот материал ранее был размещён мною здесь.
