Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой.
Не пылит дорога,
Не дрожат листы.
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
Ребекка читала Гёте. Герхардт вцепился в ручки кресла, будто его хотели из него вырвать, и едва сдерживал слёзы:
– Пусть твой Гёте и отдыхает. А я не хочу отдыхать! Просто жить нормально. Просто нормально жить. Без титулов, без родословной…
– Думаешь, будь мы простой семьёй, она относилась бы к нам иначе?
– Я вообще не оставлю потомков. Назло проклятому роду! – Герхардт снова сжал ручки кресла.
Ребекка вздохнула:
– Глупый братик… А я так люблю детишек.
– Ты их видела хоть раз? – младший усмехнулся.
– Да, из окна.
В комнате Ребекки всегда было много солнца. Даже в пасмурные дни можно было прийти к ней, посидеть – и это солнце потихоньку загоралось в груди и в мыслях.
– Они и сейчас там играют, – сказала она.
Герхардт смотрел на лиловый от поздней травы соседский двор.
Заскрипело инвалидное кресло – сестра расположилась рядом.
– Тебе хорошо видно? – спросил он.
Она кивнула, но коляска не давала ей вплотную приблизиться к окну. Герхардт взял её на руки. Теперь они вместе наблюдали за детьми.
Младший оглянулся – на полках отсутствовала добрая часть книг.
– Что, Вилли постарался?
– Ничего. Надо – значит надо. Я их все и так помню.
– Правда, что ли?
У Ребекки был чарующий голос. То есть, самый обычный, но когда она читала вслух, можно было с такой лёгкостью оказаться в волшебном измерении её девичьей души.
Герхардт улёгся на живот и, обняв золотую бархатную подушку, слушал голос сестры. А она, облокотившись о круглый столик, смотрела в пустоту и читала наизусть незнакомый младшему текст одного из запретных писателей.
– Жалко, что у тебя нет ног, – вздохнул брат.
– Они у меня есть, – улыбнулась Ребекка.
***
Улицы в этом районе Берлина были освещены отвратительно. Старый Уфер терпеть не мог тёмный переулок между Розенштрассе и Блауэнштрассе, в конце которого в тусклой ауре света стоял его домик.
Одинокий Уфер частенько захаживал на ужин к брату, где его всегда радушно принимали. Единственное, что омрачало мысли старика, – этот переулок, который после ужина ему предстояло пройти, а там постоянно что-то случалось. До сих пор Бог миловал его, но сегодня сердце колотилось от противного, как драный кот, предчувствия.
Уфер тихонько шёл по краю улицы, как вдруг протяжный свист прижал его к стене. Следом – другой, такой же пронзительный, раздался где-то у его домишки, там, вдалеке. На старика с двух сторон побежали возбуждённые толпы юнцов с красными и свастиковыми повязками – последние размахивали здоровенными дубинами и камнями. Ещё одна свастиковая толпа стала быстро просачиваться с двух концов Розенштрассе, и юнцы в красном оказались в ловушке. Из толпы в форме гитлерюгенда вышел высокий безоружный парень, который в мирное время мог бы сразить одной своей красотой.
– Ну, что, краснолобые, может, хватит уже ломаться? – крикнул он.
– Чего вам надо? – из толпы напротив вышел рыжеволосый с самой широкой красной повязкой.
– Мира.
– Мира? – захохотал Рыжий. – С кем? С выродками Рейха?
Безоружный ступил ближе – толпа красных ощетинилась. Рыжий оставался на месте.
– У вас последняя возможность примкнуть к нашей могущественной армии, – продолжал высокий.
– С какой стати? Чтобы вместе с вами терять человеческий облик? Жечь сокровища мирового искусства? Убивать всех, кто имеет собственное мнение и индивидуальность?
– Индивидуальность? – рассмеялся голубоглазый. – Интересно, в каком же месте у коммуняк эта индивидуальность? В обществе, где все равны.
– В нашем равенстве таланты расцветают, а в вашем их щёлкают, как гнид! Вот ты, Бройт. Мы учились в одном классе. Ты был незаурядным музыкантом и рисовал, как Бог. Тебе пророчили персональные выставки… И что стало, когда ты ушёл к ним? – Рыжий махнул на толпу за спиной предводителя. – Посмотри на себя! Жестокий урод, как все они, которому интересна только вербовка и истребление неугодных. А где ты сам?
– Я сам, – чеканил Герхардт каждое слово, – лучший солдат армии фюрера, который для меня выше родного отца. Которому я как сын.
– Ты больной? Приди в себя! – фыркнул Рыжий. – Ты нужен ему, чтобы утвердить свою тёмную власть в нашей несчастной Германии. Включи же мозги, наконец!
– Мозги-то я включу, а вот тебя, урод, давно бы уже пора выключить!
Лидер гитлеротряда бросился на Рыжего, после чего три толпы свалились в одну вопящую кучу, и улица стала быстро уливаться кровью.
Рыжий бежал к дому Уфера. Ловкий Герхардт запрыгнул на него со спины, отвешивая удар за ударом. «Ничтожество ходячее», – шипел он. Рыжий был очень сильным малым – оба катались по дороге, не переставая избивать друг друга.
– А ведь были лучшими друзьями, – смеялся сквозь кровь Рыжий.
– Что было – то прошло, тварь. Ты посмел своим поганым ртом осквернить имя фюрера!
Рыжий терял силы, а у противника они, казалось, только прибавлялись. Герхардт потерял счёт ударам, и ярость его росла, так как Рыжий улыбался ему в лицо.
– Герхардт, Герхардт, стой уже!
Кто-то удержал его руку. Он опомнился и увидел себя сидящим на бесчувственном теле Рыжего, чьё лицо уже невозможно было узнать.
– Отродье чёртово! – Герхардт встал, плюнув на асфальт.
– Он мёртв! – испуганно пискнул кто-то.
– Туда ему и дорога.
Только сейчас он заметил в зажатом кулаке одноклассника раскрытый карманный нож.
– По домам! – скомандовал лидер.
Все разбежались. Шатаясь, Герхардт побрёл по красным камням переулка, который сегодня почему-то в первый раз был хорошо освещён. Он собирал улики гитлерюгенда – разбросанные в потасовке повязки со свастикой и пилотки. У стены в странной позе лежал бездыханный Уфер: его смяли в толпе.
Человек шесть раскинулись без сознания. Герхардт растолкал одного и свалил у его с трудом поднимающегося тела всё, что собрал:
– Сожги.
Тот едва понимал, где он, и Герхардт освежил его крепкой пощёчиной:
– Ты солдат или тряпка? Сжечь, я сказал.
Лежали в глубоком обмороке подростки-коммунисты. Может, кто-то был мёртв. Это было уже неважно.
Герхардт пошёл домой, и одна-единственная мысль не давала ему покоя: почему Рыжий ни разу не пустил в ход нож? Один удар мог бы всё закончить. Что его остановило? Что? Это спасло бы ему жизнь.
С тех пор Герхардт больше не приходил в комнату сестры. Они встречались только за завтраком и обедом, когда традиционно собиралась вся семья.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь:
А начинается роман так: