Бабку Василису в деревне Ключи знали все. Сухонькая, прямая как палка. Не как другие старухи её возраста расплывшиеся, в цветастых халатах производства "а-ля Китай" , вылинявших и растянутых. Всегда в тёмном, но аккуратно сшитом платье словно не для деревни. Застежка до горла, отложной воротничок и длинный рукав. Поверх кофта узорами собственноручно связанная. Из под низко повязанного платка колючий взгляд. Редко кто выдерживал его, сразу глаза отводили. Разговоры задушевные с ней тоже не вели. Не любила она разговаривать попусту. Смолоду молчаливая была. А дела с ней мало кто хотел иметь. Жила она в большом доме под шиферной крышей поросшей мхом. Дом окружал плотный забор из старых досок с высокими воротами и калиткой с крепким запором. Из своего дома выходила редко, только по крайней необходимости. Не как другие у которых все нараспашку и ворота, и рот, и душа. Если выходила в магазин или на почту получить перевод от сына, то встречные старались или перейти на другую сторону улицы, или, поздоровавшись, прибавляли шаг чтоб поскорее разминуться с ней. В деревне давно укоренилось мнение, что бабка запросто может сглазить или ещё какую беду навести. Все давно забыли как она появилась в селе, но всегда считали её "чужачкой". И то, что она поселилась у старой Авдотьи, которая в селе слыла знахаркой было определённым знаком. У кого ещё могла поселиться девка без роду - племени да с дитем малым на руках? Поначалу расспрашивали Авдотью, да и саму Василису, откуда она и что с ней случилось, где её родные или муж, но вразумительного ответа не получили. Василиса только сжималась в комочек, прижимала к себе ребёнка и сразу уходила от разговорчивых. Авдотья поступала проще - отправляла любопытных туда, куда любопытным отправляться не очень-то и хотелось. Сплетни тоже пресекала сразу. Все долго помнили как встретила Авдотья Нюрку Охвостину и просто пригвоздила первую сплетницу вопросом:
- Чо, Нюрка, типун на языке ишшо не вырос? Мотри, рожу перекорежит не являйся за подмогой. Пока по селу будешь "лапти плести" к воротам даже не подходи.
И вскоре у Нюрки случилась беда. Раздуло лицо как у поросёнка, но только с одной стороны. Кинулась в больницу. Ей на щеке чирей вскрыли да рядом другой тут же вылез. Ей и уколы ставили, и лампами всякими грели, а лицо только больше корежит. Сказала фельдшерица Нюрке намёком, что надо бы к бабушке Авдотье сходить. Она, фельдшерица, тут бессильна. Уж больно на "рожу" похоже. Мочи терпеть у болезной больше не было и пошла она с поклоном к Авдотье. Та молча её в кухню провела, перед иконой поставила:
- Клянись, что языком как помелом мести не будешь.
Бывшая комсомолка Нюрка истово на иконы перекрестилась, слезы вытерла и с мольбой на бабку смотрит. Говорить-то уже не могла, мычала только. Бабушка над ней чего-то пошептала, масло заговорила и наказала каждые полчаса куриным перышком больное место смазывать. Уже первую ночь Нюрка поспать смогла, а через пару дней у неё все прорвало и пошла на поправку. С тех пор как воды в рот набрала. Ни слова в сторону Василисы не сказала, да вообще старалась в пересуды деревенских новостей не вступать. И другие стали опасаться с расспросами приставать. Вскоре все отступились и просто решили, что она дальняя родственница Авдотьи. И документы та ей выправила на свою фамилию. Иначе чего бы бабке так за неё горой стоять? И ещё одно интересное с девкой пришлой на памяти осталось. Пришла она к Авдотье в одном, считай, платьишке. Да у ребёнка, что на нем накручено. Одевать её надо. Достала Авдотья машинку швейную и ситца кусок. У жилички глаза загорелись. Попросила Авдотью на машинке шить научить. Сама платье сшила. Ещё из лоскуточков рубашонку малому. Да так ловко у неё получилось, прямо загляденье. Начала мастерить Авдотье платье и опять красота. Вскоре соседи стали приходить с просьбой новинку изготовить. Тут маленько народ поутих. Увидели, что девка мастеровая, работящая. А что молчаливая так у каждого своя натура. Особенно любила свадебные платья шить. Не всем бралась. Сначала на Авдотью посмотрит, если та кивнет, то за заказ берётся. Не могли понять почему одной шьёт, а другой отказывает. Потом подметили такую закономерность. Кому шить соглашается те живут ладно. А кому отказывает, то быстро разбегаются. Иногда ещё до свадьбы дела расстраивались. Шила больше ночами. А ночью оно самое время для колдовства. Потом, когда на рынке и в магазинах все появилось, то все реже ей заказывать стали. Мороки меньше и судьбу не искушали. А когда ей днём мастерить? Она, как мальчишечка немножко подрос, пошла работать телятницей. Работала хорошо, постоянно получала грамоты. У неё, как правило, были самые маленькие потери, а привес наоборот, самый большой. Ей за работу даже медаль дали. Шурка её рос, ходил в школу и жил жизнью деревенского пацана. Его иногда в пылу потасовок мальчишки байстрюком или подкидышем называли, так он им не только словами, а и кулаками доказывал, что у него отец моряк и он моряком будет.
- Моряк с печки бряк! - Орали пацаны размазывая "красные сопли" по щекам.
Но с разборками к Василисе или Авдотье не приходили. А он никогда не жаловался. Только не зря всем доказывал что моряком будет. Призвали его служить в морфлот. А это на три года. Пока служил померла бабушка Авдотья. Приехал на короткую побывку после службы и опять уехал. Поступил учиться. Приезжал иногда в деревню на короткое время к матери. Удивлял сельчан красивой выправкой и формой. А потом отправился служить на Северный флот. Давно в чинах поднялся, мать к себе звал да не ехала она. Словно обет дала бабки Авдотьи дом до конца сохранить. Посылал ей сынок деньги, по деревенским меркам не малые, но она их все до копейки на счёт складывала, а сама жила на пенсию. А куда ей тратить? Жила скромно. Дом словно заговоренный стоял в одной поре. В заборе доски со дня смерти Авдотьи и то ни разу не меняли. И решила деревня, что и Василиса тоже силой какой-то обладает. Даже просили её иногда в болезни помочь, да она только посмотрит так, что у больного охота отпадает нетрадиционными методами лечиться. Не лечила, не привораживала, а все равно слыла ведьмой. Ну а кто она если не ведьма? В лес всегда одна ходила и никогда с пустой корзиной не возвращалась. В любой, даже самый неурожайный год, приносила грибы и ягоды. Словно не по тем полянам искала. Пересекались с ней в лесу не один раз. Вот вроде рядом ходят и ничего найти не могут, а она, смотришь, с полным ведром или лукошком возвращается. Ну и кто она после этого? Шли годы, жизнь менялась. Менялась и Василиса. Теперь уже она, как раньше бабка Авдотья, стала ходить в тёмном, застегнутая наглухо, платок одела. Как сына в армию проводила да Авдотью похоронила и закрылась за своими воротами. Особенно как на пенсию вышла. Так до последнего времени и жила отшельницей.
Продолжение тут.
