Но картина появления сфабрикованного пасквиля будет неполной без двух самых причудливых и сложных версий.
Одна из них принадлежит Татьяне Щербаковой, автору нескольких исторических эссе, в центре которых фигура Пушкина. Следуя трактовке Щербаковой, основной зачинщицей затеянной «партии» против Пушкина в свете была графиня Софья Бобринская (урожд. графиня Самойлова) — она была младшей дочерью графа А. Н. Самойлова от брака с княжной Е. С. Трубецкой. Организация «заговора» против поэта и доведение ситуации до дуэли — дело её рук. Успех интриги обеспечили родство графини с Николаем I (её муж был внуком императрицы Екатерины II) и тесная интимная дружба с императрицей Александрой Фёдоровной, которая поощряла и «курировала» кипучую «деятельность» своей подруги. Искушённая сводня, графиня свела 40-летнюю императрицу со своим 23-летним кузеном князем А. В. Трубецким, который и стал закопёрщиком в изощрённой травле Пушкина.
В ближайший круг общения с Бобринской и Трубецким входили Геккерны — отец с сыном и несколько офицеров Кавалергардского полка, «красных» и «наикраснейших» (одних — потому что носили красные мундиры, других — потому что императрица принимала самых близких к ней особ в красной комнате). Вот их-то и использовала в своих целях графиня. Что двигало ею? — месть.
Это чувство по отношению к Пушкину объединило тогда представителей сразу нескольких известных родов: Бобринских, Толстых, Голицыных, Бахметевых, Горчаковых, завязанных на историю с авторством поэмы «Гавриилиада». Что же касается Нессельроде и других высокопоставленных особ, принимавших участие в травле, то их поведение можно объяснить влиянием императрицы, попавшей под чары юного офицера, направляемого его кузиной Софи. Таким, по версии Татьяны Щербаковой, был расклад сил в нашумевшей истории о делах давно минувших дней.
Немного истории: истоки этой вражды-противостояния знаменитых фамилий имеют прямое отношение к эпизоду с делом о авторстве поэмы «Гавриилиада». Поэтому не обойтись без обстоятельного разговора о нём и других, связанных с поэмой событиях. Ею, как помним, занималась тогда специально созданная по такому случаю комиссия.
Кстати, зададимся вопросом: а судьи кто? Перечислим всех трёх членов Временной верховной комиссии, которая вела следствие: Толстой, Кочубей, Голицын. Несколько слов о них. Граф Пётр Александрович Толстой, главнокомандующий в Санкт-Петербурга и Кронштадте, в недавнем прошлом член Верховного уголовного суда по делу декабристов (женат на внучке фельдмаршала М. М. Голицына), граф В. П. Кочубей, в ту пору председатель Госсовета и Комитета министров, князь А. Н. Голицын, член Госсовета, в недавнем прошлом обер-прокурор Синода, затем возглавлявший Министерство духовных дел и народного просвещения.
Фигура Голицына столь затейлива, что на ней есть резон остановиться подробнее. Когда Александр I, который до конца жизни дорожил его «близостью и советами», назначал князя обер-прокурором, тот сказал: «Какой я обер-прокурор Синода? Вы знаете, что я не имею веры». На что император ответил: «Ну полно, шалун, образумишься». Князь и впрямь образумился — провозгласил благочестие основанием истинного просвещения. Всю жизнь Голицын провёл холостяком и был известен своими интимными связями с мужчинами. В 1824 году А. С. Пушкин высмеял князя в эпиграмме «Вот Хвостовой покровитель…». Знаменитый мемуарист и сам гомосексуал Ф. Ф. Вигель вспоминал о Голицыне:
«Не краснея, нельзя говорить об нём, более ничего не скажу: его глупостию, его низостию и пороками не стану пачкать сих страниц».
Николай I, однако, видел в Голицыне «вернейшего друга своего семейства».
Комиссия, действовавшая как исполнительный орган, постановила допросить Пушкина через Петербургского военного генерал-губернатора П. В Голенищева-Кутузова. На допросе Пушкин от авторства отрёкся. За устроенный ему допрос с пристрастием Пушкин даже собирался вызвать Голицына на дуэль, но его отговорил Фёдор Глинка. Устный ответ Пушкина не удовлетворил Николая I. И он повелел вновь допросить Пушкина. 19 августа поэт письменно ответил на заданные ему вопросы:
«1828 года августа 19 числа нижеподписавшийся 10-го класса Александр Пушкин вследствие высочайшего повеления, объявленного г. главнокомандующим в С.-Петербурге и Кронштадте, быв призван к с.-петербургскому военному губернатору, спрашиван, от кого именно получил поэму под названием Гавриилиады, показал:
Рукопись ходила между офицерами Гусарского полку, но от кого из них именно я достал оную, я никак не упомню. Мой же список сжег я вероятно в 20-м году.
Осмеливаюсь прибавить, что ни в одном из моих сочинений, даже из тех, в коих я наиболее раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религиею. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение столь жалкое и постыдное.
10 класса Александр Пушкин».
Этот документ (подлинник сохранился) был представлен императору. Николай I потребовал в третий раз вызвать Пушкина, на этот раз к одному из членов особой комиссии, графу П. А. Толстому. Тот огласил поэту царскую резолюцию:
«Сказать ему моим именем, что, зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтоб он помог Правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем».
Вмешательство царя ещё больше осложнило и без того трудное положение поэта. Слова: «зная лично Пушкина», как бы снова заочно возобновляли допрос-беседу в стенах Чудова монастыря. Что в его ситуации делать? Продолжать отрицать своё авторство? Перестать отрицать? Но это значило бы, что он говорил до сих пор неправду. В критическую минуту поэт принял решение избрать путь «презрения к судьбе». «По довольном молчании и размышлении» Пушкин просит разрешения написать письмо в собственные руки царя. Получив согласие, тут же в присутствии графа его написал, запечатал и передал Толстому.
Со времён следствия прошли годы и годы. Но ни фактов, ни доказательств, прямо указывающих на Пушкина, по сию пору не обнаружено. Надо полагать, именно поэтому в головах многих парадоксальная мысль, что никто иной, кроме Александра Сергеевича, написать поэму не мог, превратилась в убеждённость. Из поколения в поколение переходит уже не миф, а твёрдая уверенность, что поэт сам повинился в своём авторстве. Написал чистосердечное признание, вложил его в конверт, запечатал и передал Николаю I. А тот ознакомился и, исполненный великодушия, следственный комитет распустил, Пушкина от ответственности освободил. Но благодарные потомки сохранили в памяти якобы существовавший автограф с признанием поэта. Хотя император был единственный, кто его своими глазами видел и знал, что там написано, стоустая молва уверяет: содержалось там признание.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—157) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 131. Всё зависит от того, как мы будем читать
Эссе 132. Деловитый генерал Пушкина: «Миленькие вдовушки в девках не сидят»
Эссе 133. Осмысление событий «Капитанской дочки» приобретало политическую окраску