Сеня очень устал от «каникул». И зачем он согласился ехать вместе с матерью? Оставался бы с отцом. Тем более, папа был не против.
- Это вы на пару для меня – стихийное бедствие. Без мамы я взвою сидоровой козой. А если по одному, то – нормально. То я уж как-нибудь, - смеялся он.
Унылый поселок в Вологодской области Сеньке совсем не нравился. Непонятно, зачем родители таскаются сюда каждый отпуск? И ведь ни разу не показали Ваньке с Сенькой город Ленинград. Например, Аврору! Так и помрешь, так и не увидев главного крейсера страны! Сенька в этот раз только и согласился ехать, потому что мать обещала выкроить денек на осмотр Города Революции! А так бы нипочем Сенька не согласился! Дома лучше: рыбалка! Друзья! Свобода! И папка не строгий, и на работу обещал взять с собой, хоть ему и не разрешают: там, где вырубают лес, пацанам делать нечего. Техника безопасности. Но ведь Сенька не собирается шляться по тайге – он и в вагончике тихонечко посидит. Или с папкой на Урале поедет.
Так-то, чего на мать обижаться. В прошлом году она им Вологду показывала. Но там Сеньке показалось не интересно: церкви и церкви… А хотелось глянуть хоть одним глазком на Петропавловскую крепость, на Аврору, сходить в Арсенальный музей и кунсткамеру, где всяких уродцев показывают. А еще – в зоологический. Там прямо в зале стоит огромный скелет кита! И мамонты – настоящие, как живые! Глянуть бы, а?
Прожили три недели у бабы Раи. Сенька с Ванькой добросовестно пропололи и окучили огород, за что баба Рая, тишком от мамы вручила им по пять рублей. Пять рублей – это вам не хухры-мухры! Если с Ванькой сложиться, то ведь и десять получится! Целое богатство: можно набор крючков купить и леску японскую, почти прозрачную, невидимую. Говорят, у спекулянтов есть! Можно набор машинок «ВАЗ» приобрести! А можно и просто накупить шоколадок и лимонад. В киношку сгонять не по разу. Короче, с деньгами ты – человек!
На четвертую неделю мама засобиралась в дорогу. И – чудо! Обычно на автобусе ехали до Бабаево, где садились в поезд и ехали до Челябинска, а там – с пересадкой – на Иркутск. А в этот раз сели на автобус 114 – Череповец – Тихвин. Радости было! Конечно, Сенька авторитетно Ваньке заявил:
- Сейчас до Тихвина долетим, а оттуда в Ленинград. А уж из Ленинграда обратно – в Иркутск.
Ванька нисколько не удивился:
- Ну если мать обещала, потому и едем! Вот только переплатить ей придется здорово: шутка ли, целый крюк через Ленинград. Это тебе – не хухры мухры!
Ванька – мастер подпортить радость. А так, он вообще – ничего. Хороший мужик.
Сенька с Ванькой сидели отдельно от матери, че они – маленькие, за мамкин подол держаться? Мимо широкого окна новенького «Икаруса» летели смешанные леса – хлипкие и жидкие, не чета таежным. Потом елки пропали и появились сосны.
- Ой, здесь грибов – видимо – невидимо! – мать повернулась к ним с улыбкой.
Братья вежливо ей улыбнулись ей. Грибы… экая диковина!
***
Маша волновалась. Сколько лет она тут не была! Казалось, ничего не изменилось. Дорога, и дорога… Неприятно удивило, что некоторые деревеньки обезлюдели, цепким взглядом Маша уловила – на многих домах уже проваливались крыши. Уезжал народ из деревень. Мальчишки обеспокоенно завертели головами, когда автобус свернул с широкого шоссе на дорогу похуже – к Бокситогорску. Там промежуточная остановка, там и Маше выходить.
- Ма! А что, мы не в Тихвин? Упавшим голосом спросил неугомонный Сеня. Ваня виду не подал, но глаза, разрезом и цветом – один-в-один – Сеньки близнеца, но вот выражением – совсем другие – тоже потемнели, погрустнели.
- Нет, ребята. Мы – в гости. К дедушке Коле. Я вам рассказывала.
Заныли, скорчили рожицы. Все нервы истрепали с этим Ленинградом.
- Успеется! Никуда от вас Ленинград не убежит. А дедушку Колю нужно повидать! Весь больной человек! Он же – отец мне! Он ведь ждет нас! Не ныть и вести себя нормально, я сказала! – пришлось напустить на лицо строгость. Мальчишки! Без строгости никак!
Колотилось сердце. Столько лет прошло. Столько воды утекло. Однако, задерживаться в деревне Маша не планировала: поживет пять деньков, сходит на могилу Анны, побудет со стариком и уедет. Надо еще познакомиться с тезкой, Машенькой, пообщаться с Ольгой Петровной, Колесниковым Сергеем Витальевичем и… не напороться на Степана. Вот уж кого не хотелось видеть.
Что за ерунда. Зов места? Чем ближе к деревне, тем страшнее. Не дай Бог встретиться с ним. Ну, люди они уже взрослые, что уж там… Поостыло все, поутихло. Маша замужем. Степан женат. Дети. Семьи. А все-таки. Господи, Господи, пронеси! Погостить, да и уехать домой. Забыть опять все. А ведь ХОТЕЛОСЬ на него посмотреть. Хоть одним глазком…
У Маши раскраснелись щеки от стыда за свои крамольные мысли. Столько лет таила от себя память о нем, любила и уважала мужа, жила семьей… Откуда наплыло все это, налезло? Ну, понятно, что из дому Николая Алексеевича Маша – ни ногой. Понятно, что там – не дураки. Ольга и Сергей сами в гости к Романову явятся. И хорошо. И прекрасно. А видеться со Степаном Маше нельзя. Она выстоит. А он? Хотя… Романов жаловался, что живут Люся со Степаном плохо. Как – не хотел, видимо, говорить. Ну и пусть живут себе дальше. Маше – что?
Что, что… да вот, хотелось увидеться ради того, чтобы глянул Степан: не пропала без него она. Не померла, в омут не бросилась. Любит и любима. А было бы лучше увидеть его спившимся или потасканным. Чтобы выкатился из Машиной груди вздох разочарования, и, одновременно – облегчения. Да будет так!
Романов встретил их на остановке. Раньше нарядный, сейчас автопавильон с облупленной от времени краской, заросший крапивой, выглядел, как насупленный старикашка. Николай Алексеевич выглядел не лучше. Постаревший, поседевший, с серыми мешками под ввалившимися глазами он глянул на Машу так, что сердце оборвалось.
Ни смотря ни на что, Романов был чисто выбрит, а от рубашки, к которой прильнула Маша, пахло одеколоном. Поредевшие волосы – аккуратно расчесаны. На парадных брюках – стрелки – порежешься! Зубы до сих пор целы. Держится! Не спился, не потерял воли, молодец!
- Давай кардан! – Романов протянул руку сначала Сеньке, потом Ваньке.
Рукопожатие вышло крепким, мужским. Пацаны подняли брови домиком – не поняли, что за слово. Но видно было – понравилось! Кардан – зыковско!
- Пойдемьте, мужики! А я вам кое-что купил. Думаю, мой подарок вам придется по душе! – Романов прихватил чемодан у Маши. Парни – каждый, тащили по рюкзаку со своими гостинцами, привезенными из далекой Сибири.
Николай любовно оглядывал Машу. На лице его разлилась невозможная радость. И Маша улыбалась председателю, стараясь не смотреть по сторонам: горько было смотреть – дома, через один, с заколоченными ставнями. Хотя поселок не выглядел умирающим: сновали на велосипедах вездесущие ребятишки, бабушки выползали из своих полисадов, чтобы глянуть, кто это к председателю пожаловал.
Ладонь лодочкой над глазами – так и встанут. И смотрят. Размышляют что-то своими старческими, обвязанными ситцевыми платочками головенками.
- Доброго дня, Николай Алексеевич, - улыбаются бабки беззубо, - как ваше здоровье?
- Глянь, Маша, зашевелились, как тараканы под печкой, - бормотал Романов, - того и гляди – в гости припрутся. Знаю, знаю я это семя чертово, любят носом поводить, сплетницы старые!
А Маша радовалась, что председатель – все тот же ворчливый, вечно сердитый человек. Пусть ругается, пусть ворчит. Ножом по сердцу его слезы, а бубнеж – елеем кажется! Жив, жив курилка. И, слава Богу!
Сенька и Ванька поводили любопытными носами по сторонам. Как и старшие, вежливо здоровались с прохожими – им ли не знать деревенский этикет? Попробуй, не поздоровайся – живо донесут:
- Серега, а ты что, жигули выиграл? – спросят отца при встрече.
- А? – не поймет батя.
- Да больно у тебя парни задаются! Идут оба-два, шнобель кверху: ни здасте, ни до свидания! Так мы и думам: никак Серега жигули выиграл или в президиум попал!
Не-е-е. Лучше уж здоровкаться с каждым встречным-поперечным! От греха подальше!
- Здравствуйте, дедушка Николай! – две девчурки лет двенадцати в нарядных платьях попались навстречу. В руках букеты с лилиями, - здравствуйте, тетя Маша.
Делегация, не удосужившись поприветствовать ни Ваньку, ни Сеньку, протянули Маше алые, леопардовой раскраски цветы.
- Ой, Машенька, Аннушка, умницы какие! Догадались! – расстрогался Николай, - вот, Марья, познакомься – Маша – Олина дочка, а Анюта, - секундная пауза…
Но Маша догадалась, чья это девочка: плотненькая, с серьезными черными, как уголь, глазами. И улыбка, и голос – все материнскоя. Вот она какая, дочка у Люси…
Другая, наоборот, вся из воздуха. Тоненькая, хрупкая. И глаза – синие, почти фиолетовые, под ровной челкой. Красавица. В сердце екнуло – Степана глаза, брата этой девочки. И смотрела маленькая Маша так же, как и Степан на божий свет глядел: широко распахнув очи, не тая за душой ничего плохого.
- Пойдемьте, тетя Маша. Я провожу вас. У нас, знаете ли, уже и стол накрыт. Тетя Оля пирог испекла! – Аня сжала ладонь Маши большой крепкой загорелой ручонкой. И повела за собой, исключая любые возражения. Маша маленькая с любопытством поглядывала на зардевшихся мальчишек.
- Пойдемте, пойдемте, мальчики! Прошу не стесняться, - вдруг улыбнулась она такой улыбкой, что Сенька покраснел до самых кончиков оттопыренных ушей. Он никогда в жизни не видел таких красивых девчонок. Попадались какие-то, навроде той деловой Аньки, что так бесцеремонно потащила мать в гости. Но эта, Маша… Блин блинский, да ее будто нарисовали нарочно!
- Ольга и Сергей Витальевич у меня нынче хозяйничают, - виновато оправдывался пере Машей-большой Николай. Соскучились!
А Маша молчала. Опять все встало на круги свои. Будто и не расставалась она с Люсей. Вот она, тут, незримо хозяйничает, распоряжается в виде своей дочки Анюты. Чудны дела на этом свете. Воистину – чудны!