Рад опять поприветствовать читателей, хотя на сей раз специального африканского слова, чтобы поздороваться, и не припас. Мы приближаемся к финалу, а значит надо наращивать темп.
Африканский континент пережил громадное число конфликтов и войн, но те две взаимосвязанных между собой громадных бойни, о которых пойдёт здесь речь, даже в этом богатом и обширном ряду – явления исключительные. Во-первых – по своему масштабу: количеству участников, жертвам, последствиям разного рода. Во-вторых – по своей сложности и запутанности. Мы начинаем беседу о Первой и Второй Конголезских войнах, которые кое-где именуют Мировыми Африканскими – и не зря. Так вот, этот тот случай, когда действительно, как говорится, без поллитры не разобраться. Если раньше, когда автор этих строк давал определённую историческую ретроспективу жизни, отношений и противоречий тех или иных регионов Чёрного континента, то порой он, стремясь изукрасить свои тексты богатым ориенталистским орнаментом, уходил в прошлое немного сильнее, чем это было необходимо. Здесь – не так. Без пространных и обстоятельных пояснений то, что произошло на территории Заира/Конго в 1996-1997 и в 1998-2003 будет просто непонятно.
С чего же начать? Не так то легко выбрать! Со знаменитого геноцида тутси в Руанде (которой сам по себе заслуживает отдельной главы, а то и нескольких)? Нет, он и его последствия лишь усугубили кризис, который уже имел место быть. С рассказа о Мобуту Сесе Секо – одном из наиболее одиозных диктаторов Африки и выстроенной им системе? Тоже не то – проблемы Конго носили объективный характер, не завязываясь на личность одного лишь президента, что подтверждается и тем фактом, что Вторая Конголезская война грянула уже после его бегства из страны и смерти. Пожалуй, начать стоит с того, что мы ещё раз вспомним как устанавливались в Африке границы…
Важнейшей особенностью этого процесса было то, что если вначале притязания, как правило, шли после реального освоения, то затем, в конце XIX века, в 1880-х и 1890-х, ситуация изменилась на противоположную. Говоря проще, да, ещё на ранней стадии колониализма было зачастую достаточно поставить на том или ином побережье крест, а после уплыть дальше, чтобы обозначить землю как свою. А испанцы с португальцами, как известно, и вовсе весь Земной шар делили, прочерчивая прямую линию на карте мира. Вот только всё это было крайне непрочным, эфемерным. И совершенно не признавалось странами-конкурентами. Те же голландцы плевать хотели что на Тордесильясский договор 1494, что на Сарагосский 1529, да и французы и англичане имели ту же позицию. Кроме того, нередко коренные жители тоже отнюдь не желали смиряться с тем, что короли каких-то лежащих за сто морей земель провозгласили их территорию своей собственностью – и добивались успеха. В Индии, на Ближнем Востоке, в Африке неоднократно европейцев заставляли уходить из тех или иных точек, в которых они закреплялись, причём целенаправленно. Что уж говорить о каких-то абстрактных претензиях. О них и не знал то никто!
Всё изменил XVIII век и особенно первая половина века XIX. Разрыв в развитии между европейскими державами и всеми остальными (исключая США) стал таков, что военная победа сил колонизируемой страны над колонизатором стало вещью почти немыслимой. Да, исключения существовали – те же итальянцы, как мы помним, не дадут соврать, но в целом они лишь подтверждали правило, а главное – метрополии оставались совершенно неуязвимыми для гипотетических контрударов. Если даже в ходе Опиумных войн, где сражались с такой громадиной, как Китай, население которого было сопоставимо с населением всей Европы разом – порядка 450 миллионов, угроза собственно территории Франции или Англии де факто отсутствовала, то что уж говорить о других эпизодах. Чем мог ответить на вторжение, допустим, африканский халифат Сокото? Он мог сколько-то просопротивляться, а после – пасть. Это означало, что теперь вопрос был не в том, возможно или невозможно превратить какой-либо регион в колонию, а в том, кто и когда это сделает. Та же Африка стала восприниматься как совокупность “пустых”, “ничейных” земель, которые остаётся лишь поделить.
Но как? Самый простой способ, благо контуры материка были уже хорошо известны, это просто обозначить своим цветом желаемый кусок на карте, а после грозить разного рода последствиями тем конкурентам, которые на него попытаются позариться. Вот только, как несложно догадаться, подобные претензии быстро оказались бы взаимоисключающими. Как разрешать спор, когда из аргументов у сторон – одни лишь “хотелки” и твёрдая убеждённость в исключительном праве именно своей нации? Никак, кроме войны. В этой ситуации Драка за Африку очень скоро могла бы стать буквально дракой за шкуру неубитого медведя, а кончиться всё могло и вовсе скверно – масштабной схваткой в метрополиях. К счастью европейские лидеры второй половины XIX века оказались достаточно прагматичны, чтобы этого не допустить.
Какие ещё способы дележа оставались? Одним из важнейших оснований для предъявления притязаний на ту или иную территорию было первенство географического исследования. Если именно ваша экспедиция посетила, описала и картографировала некий район, то вы можете претендовать на него в споре с другими игроками хотя бы по той причине, что он для вас более не Неверленд, не белое пятно, на котором – в случае с Африкой уж точно – можно написать hic sunt leones, а место, параметры которого известны. Но исследователи - и по практическим соображениям, и исходя из научного интересы и личных амбиций, держатся крупных географических ориентиров. Например рек. История того, что станет страной под названием Конго, началось с исследования реки Конго, а именно с экспедиции Дэвида Ливингстона, который открыл и изучил её верхнее течение (известно как река Лулаба) в 1871 году, а также и в особенности экспедиции Генри Стэнли. Последний, несмотря на своё британское (валлийское) происхождение действовал не только и не столько в интересах британской короны, сколько разного рода частных нанимателей. К примеру Ливингстона он разыскал в Африке по заданию издателя газеты «Нью-Йорк Геральд» и за его средства. В январе 1876 – августе 1877, опираясь на опыт, полученной в ходе розысков Ливингстона, Стэнли пересёк Чёрный континент с востока на запад, причём существенная часть маршрута была им проделана по реке Конго. А дальше было вот что…
Король Бельгии Леопольд II основывает в 1876 году на Брюссельской географической конференции, к которой он привлёк около 40 видных экспертов, бывшими также крупными филантропами из ряда европейских государств, Международную ассоциацию для исследования и цивилизации Центральной Африки или просто Международную Африканскую Ассоциацию. Теоретически её сферами интересов были география и филантропия, вот только некоторые участники, а главным образом – непосредственно создатель подразумевают и нечто ещё. Леопольд подчёркивал, что действует как частное лицо, а не глава бельгийского государства, что было в известной степени правдой, но, как оказалось, колонизатором может выступать не только страна, или крупная коммерческая компания, вроде Ост-Индской или Вест-Индской, но и один человек, если у него есть капиталы, определённая позиция в международной политике, которая не позволяет его попросту проигнорировать, а также коллектив людей, готовых деятельно работать на месте. В 1881 году Генри Стэнли по поручению бельгийского Комитета по изучению Верхнего Конго, являвшегося составной частью Международной Ассоциации стал во главе новой экспедиции, привел первый пароход в место, нескромно названное им Стэнлипуль (ныне Малебо), открыл большое озеро, названное им Леопольдовым, а главное - по поручению бельгийского короля Леопольда II основал колонию под названием Свободное государства Конго, как личное владение бельгийского монарха.
Какие это событие имело последствия? Никаких – и громадные. Не все были склонны признавать притязания Международной Ассоциации и её руководителя, никакого фактора силы у неё не было, фактически степень освоенности земли и контроля над ней была ничтожной. В то же время, несмотря на тот факт, что по границам изученной Стэнли зоны стали стремительно наращивать своё присутствие страны Европы (французский морской офицер Пьер Бразза пропутешествовал по западному бассейну Конго и водрузил флаг Франции над основанным им Браззавилем в 1881 году, Португалия, также имевшая «законные» права на территорию, подписала 26 февраля 1884 года договор с Великобританией, блокировавший доступ конголезскому обществу в Атлантический океан, что полностью сделать не удалось, но в общем ограничило выход Свободного Государства Конго к морю в существенной степени), непосредственно прав Леопольда никто не оспаривал. В 1885 году состоялась знаменитая Берлинская конференция держав, где должны были решиться все вопросы, а в итоге обнажился такой антагонизм, что из-за нежелания ведущих игроков видеть усиление своих соперников, бельгиец сохранил за собой тот гигантский кусок, который чудом сумел откусить.
Вообще конференция выработала чудесный в своей откровенности, но реально действенный критерий права на колонизацию: это способность или неспособность успешно эксплуатировать ресурсы объявленной своей земли. Формулировка почти так и звучала - принцип эффективной оккупации: страны должны были добывать сырьё в своих колониях и пускать его в оборот, а при неспособности самостоятельно осваивать богатства колонии — допускать к хозяйствованию на её территории другие державы. Именно на этой основе были отвергнуты, например, притязания Португалии на создание полосы непрерывных владений от Индийского до Атлантического океанов, хотя с точки зрения истории, а также первенства изучения их Розовая карта 1885 года была вполне обоснованной. Европейские лидеры не верили в то, что индустрия обедневшей и не поспевающей за локомотивами прогресса страны на краю Старого Света сумеет переварить всё то, что предполагает съесть правительство.
В дальнейшем, хотя прямо принцип эффективной оккупации не применялся в качестве основания для перераспределения территории, но именно экономическая целесообразность, геостратегическая ценность и совокупность политических компромиссов были основой проведения границ. Все эти прямые линии в малоценных пустынях, эти хвостики, вроде известной Полосы Каприви в Намибии, естественно, не учитывали этническую карту Африки – тем более, что в полной мере её никто и не знал тогда. Но это ещё цветочки. Внутренние административные границы обширных колониальных империй проводились людьми, которые были склонны обращать внимание на подобные тонкости в ещё меньшей степени, чем те же дипломаты, которым было важно избежать гипотетических осложнений, связанных, скажем, с восстанием в приграничной зоне. А ведь именно последние стали в середине XX века границами государственными.
К чему этот экскурс, если вывод – границы в Африке никуда не годятся – достаточно известный и банальный? Вернёмся конкретно к Свободному Государству Конго, ставшему позднее Конго Бельгийским, а ещё позже – независимым. На его территории проживает 200 народов и народностей – и ни один не составляет устойчивого большинства. Помимо всем понятного языка бывших колонизаторов-бельгийцев, а именно французского, в разных регионах страны есть свои лингва-франка: лнгвала, киконго, кингвана и чиллуба. Даже религия не является сплачивающим фактором – 50% католиков, 20% протестантов, 10% мусульман – и масса менее значимых исповеданий и культов. Да, такого хватает ещё много где в Африке, но есть два нюанса. Первый – Конго – государство очень большое. Некогда его превосходили по величине только Судан и Алжир, а теперь, с возникновением Южного Судана, Конго перешло на второе место. Во-вторых, эти просторы – не иссушенная пустыня, где всякая крупномасштабная хозяйственная деятельность затруднена, а территория, богатая ресурсами и сравнительно удобная для их добычи. Не удивительно, что сепаратизм родился в Конго в тот же день, когда возникла сама страна. Опять же, проблема для Африки типичная, вот только у Конго очень много соседей: Республика Конго, Центральноафриканская Республика, Судан (ныне Южный Судан), Уганда, Руанда, Бурунди, Танзания, Замбия и Ангола – 9 государств, рекорд континента. Отметим этот факт на полях и продолжим.
Те, кто читает эту серию с начала, должны помнить рассказ о Свободном Государстве Конго, как об одном из самых вопиющих проявлений жестокости колониализма на его империалистической, сравнительно поздней и цивилизованной стадии. В 1908 году под давлением международной общественности и политических элит собственной страны Леопольд II весьма прагматично продал Бельгийскому государству (королём которого по-прежнему был) свою колонию, после чего в октябре 1908 года бельгийским парламентом был принят «Закон об управлении Бельгийским Конго» (так называемая Колониальная хартия). Согласно этому закону, законодательную власть в Бельгийском Конго осуществляли бельгийский король и парламент Бельгии, а также генерал-губернатор, которому одновременно передавалась вся полнота исполнительной власти. Надзор за деятельностью колониальной администрации осуществлял специально назначаемый член кабинета — министр по делам Бельгийского Конго.
Постепенно наиболее зверские формы управления, характерные для конца XIX столетия сменились более умеренными, однако сохранился ряд характерных особенностей. В частности именно Бельгия в наибольшей степени сумела организовать жизнь в своей колонии максимально эффективно с точки зрения извлечения прибыли. Крупный капитал был теснейшим образом связан с властями, которые были исключительно белыми. В целом существовала система расовой сегрегации. Отдельным африканцам было позволено разбогатеть, но исключительно на позиции обслуги корпораций метрополии, занимавшихся большими делами и разработкой наиболее прибыльных проектов, причём эти нувориши должны были подменить и даже затормозить развитие местных политических элит. Проще говоря, бельгийцы с готовностью допускали появление 2-3 черных миллионеров, что никак не скажется на концептуальной основе отношений между местными и белыми, будет исключением, подтверждающим правило, но использовали их же для подавление в зародыше всякой оппозиции. В Бельгийском Конго как нигде много параллелей уже даже не с колониальными системами управления, а с нацистскими административными органами на оккупированных территориях и коллаборационистами, сотрудничающими с ними. До 1950-х годов политические организации существовали только в виде тайных обществ, религиозных и квазирелигиозных учений (вроде т.н. кимбангизма). Население территории воспринималось не как субъект, а исключительно как объект управления. Все права чёрных существовали ровно в той мере, в которой это не мешало экономическим интересам белых. Даже право собственности было окончательно закреплено для всех, а не для отдельных избранных, котором оно доставалось именно за готовность к сотрудничеству/коллаборации лишь в 1953 году. Проще говоря, отрубание рук перестало практиковаться не потому, что бельгийцы стали иначе относиться к местным, а потому, что это просто оказалось менее выгодным, сопровождающимся слишком большими издержками по сравнению с другими способами.
При этом начиная со второй половины 1930-х уровень хозяйственного развития Бельгийского Конго неуклонно возрастал. Более того, этот рост даже Вторая мировая не только не остановила, но едва ли не подстегнула. Боевых действий в Конго не велось, его никто и ни единого раза не бомбил и не обстреливал, а добываемое там сырьё было очень и очень ценным для союзников – и они готовы были за него платить, благо признавали легитимность правительства Бельгии в изгнании как руководителя региона. Именно из добытого в Конго урана была начинка первых американских атомных бомб. К концу 1940-х Бельгийское Конго это 75 % мировой добычи кобальта, 60 % урана, а ещё алмазы, медь, олово, вольфрам и так далее.
Всю эту массу ресурсов нужно вывозить. Как следствие, например, в Конго строятся железные и шоссейные дороги (по протяжённости первых даже в наше время страна уступает только ЮАР, Египту и Судану, а система уже успела существенно деградировать за годы независимости). Куда нерентабельно было тянуть рельсы для поезда, мог прилететь самолёт - аэропорты имелись в 38 городах – не уверен, что столько же их насчитывалось и в самой Бельгии. Всё это благолепие не только не прекращало свою работу во время ВМВ, но получило дополнительный импульс развития. В 1950-х годах Конго, если смотреть на дело с точки зрения экономической эффективности, доходности, рентабельности, было просто в блестящем положении: 4-5 % роста ВВП в год, а по показателю ВВП на душу населения эта колония и вовсе приближалась к отдельным малым странам первого мира (вроде Греции). Но как всё это богатство было распределено! Какова реально была жизнь чёрных конголезцев!
Если практически все остальные колониальные державы предпринимали нетривиальные усилия по повышению образовательного уровня подопечных народов, то бельгийцы – именно в духе немецких концепций времён Третьего Рейха – сознательно препятствовали ему. Да, в Конго на момент обретения независимости был один из самых высоких уровней грамотности в транссахарской Африке – 42%. Но это – предел: умение читать, писать и считать – всё, чтобы более эффективно выполнять распоряжения белых господ. А вот первые колледжи для местных были открыты только в середине 50-х. Если же шагнуть ещё на уровень выше, то выяснится, что за всю историю Бельгийского Конго там имелось… 16 выпускников университетов! Сравните это, к примеру, с Британской Индией, или Французским Алжиром. В общем, когда деколонизация встала на мировую повестку дня, то чёрное население Конго оказалось к этому совершенно не готово с точки зрения… если так можно выразиться, интеллектуального и профессионального потенциала. Свои специалисты отсутствовали как класс. Только подмастерья – ни одного мастера.
Весьма показательна здесь история, наверное, самого знаменитого в России уроженца Конго и вообще транссахарской Африки наряду разве только с Нельсоном Манделой – Патриса Лумумбы, именем которого назван Российский Университет Дружбы Народов, а также ряд других объектов нашей стране и том, что теперь называется Ближним зарубежьем – бывших республиках Советского Союза. Происходил наш герой из небольшой народности тетела (или батетела). Даже в наше время, при том, что общее население Демократической Республики Конго составляет 77 с лишним миллионов человек, а ввиду неточности переписи – вероятно и того больше, тетела насчитывается всего 750 000. В те же времена, когда Лумумба появился на свет, а именно в 1925 году, всё население бельгийской колонии составляло порядка 10 миллионов человек – по пропорции несложно примерно установить и количество тетела. Но совсем безвестным этнос будущего великого конголезца назвать тоже нельзя – в 1895-1908 годах именно батетела были движущей силой серии восстаний против колониальной администрации – естественно жестоко подавленных.
Впрочем, глядя на юность Патриса едва ли можно было бы разглядеть параллели между ним и его решительными и боевитыми предками. Лумумба долгие годы не помышлял ни о сопротивлении угнетателям, ни вообще о политике. Патрис окончил среднюю школу при католической миссии, затем курсы почтовых служащих и работал по профессии писарем, а после - почтовым клерком. Наконец Лумумба сделался служащим в бельгийских промышленных компаниях. Кое-какие незаурядные черты у Патриса были и тогда – скажем, помимо родного языка тетела и общего в колонии французского он выучил ещё три: суахили, лингала и луба. Лумумба, что весьма нетипично для африканца его лет и положения, знал французских классиков эпохи Просвещения, таких как Вольтер и Руссо, писал стихи. Даже на ничтожных годичных курсах почтовиков он и то проявил себя – Патрис окончил их с отличием. Вот только мест, окон возможностей, где талантливый местный, чернокожий человек мог себя реализовать по-настоящему, в Бельгийском Конго попросту не было. В биографиях Лумумбы о его ранних годах жизни пишут обыкновенно мало – и не чтобы нечто скрыть, заретушировать, как это порой бывает, а потому, что нечего сказать. В 1951 году Патрис женился. Политикой вплоть до середины 1950-х он не занимался – да и едва ли мог бы. Показательно, что когда всё же Лумумба вступил в партию, то это была Либеральная партия Бельгии – местных политических объединений не существовало – только тайные общества, реликты ещё 1920-х – 1930-х.
Вхождение Патриса в ряды бельгийских либералов стало возможным потому, что в 1950-х, видя глубину происходящих в мире перемен, Бельгия изменила генеральную линию поведения в своих колониях. И прежде существовала официально правовая категория эволюэ – “эволюционировавший” – вроде бы калька с аналогичного французского юридического термина, о котором мы говорили применительно к Алжиру, но не совсем. У бельгийцев всё было куда жестче – статус эволюэ заслужить было очень непросто. Существовала масса гласных и негласных препонов, которые, причём ещё и унизительным образом, могли послужить основанием для отказа. В эволюционировавшие долгое время строго отбирали именно «своих нигеров», коллаборантов, которых новые права должны были отсечь от массы соплеменников, сделать жестко привязанными к колониальным властям. Эволюэ было очень мало. С середины 1950-х концепция меняется – постепенная политизация конголезцев стала признаваться в новом глобальном мире, где сражаются сверхдержавы, вещью неизбежной. А раз так, то нужно успеть максимально вовлечь их в русло бельгийской политики, интегрировать их в свою систему прежде, чем возникнут какие-либо самостоятельные, независимые организации в колонии.
Итак, Патрис Лумумба – эволюэ и член Либеральной партии. В нём быстро примечают потенциал. Патрис не просто формально числится – он агитирует, распространяет литературу, становится одним из наиболее активных деятелей партии в Стенливиле. Как следствие Лумумбу в составе узкого круга тех, кого сочли достойными, вывозят в метрополию – на экскурсию. В действительности же, разумеется, целью было не показать красоты Брюсселя или Брюгге, а провести своего рода смотрины. По некоторым сведениям Патриса прочили даже на место в министерство колоний, но… Очень скоро обнаруживается – молодой конголезец не лезет вверх по карьерной лестнице, но вполне искренен в своём энтузиазме. Он много говорит об отмене сегрегации, создании единого и равного бельгийско-конголезского общества. А далее следует история, которую с удовольствием смакуют противники Лумумбы – его арестовывают и сажают в тюрьму – якобы за хищение в ходе службы на почте примерно 2500$ из почтовых переводов. В целом всё выглядит достаточно странно: во-первых Патрис к этому времени уже не служит на почте. Открылись какие-то новые факты? И именно в тот момент, когда Лумумба находился не в Африке, а в Старом Свете? И там же его судят, там он будет сидеть в тюрьме. Легко можно себе представить доказательную базу такого вот трансконтинентального процесса… Все, кто знал Лумумбу вплоть до его кончины, даже и отмечая разного рода его недостатки, всегда подчёркивали честность Патриса: она действительно была ему присуща — аи во многом и свела в могилу. Но ладно, это всё – зыбко, ненадёжно. Но где сами деньги? Их так и не нашли. При этом 2500 баксов для Африки 1950-х – это очень много. В том случае если бы наш герой потратил хоть половину этой суммы, то подобное просто не могли бы не заметить.
Нет! Патриса Лумумбу посадили не за воровство, а за “глупость”, за то, что он разочаровал тех, кто его курировал, не оправдал затрат – и даже начал говорить опасные вещи. Вот только бельгийцы совершили здесь серьёзную ошибку – именно в тюрьме Лумумба приобщается к революционным взглядам, она становится его университетом. Практически сразу по возвращению в Африку Патрис возглавит новосозданную лево-националистическую партию Национальное движение. Это был октябрь 1958 года. А уже 30 июня 1960 года Конго получит независимость. Удивительная быстрота! Это при том, что колониальная администрация достаточно умело играла на национальной разобщённости конголезцев. Это вам не Алжир – здесь от начала и до конца конкурировали между собой сразу четыре партии, иногда с большим ожесточением смотревшие на соперников, чем на белых. А вот в ряде других моментов сходство с великой французской эпопеей просматривается. В частности в Конго тоже были свои пье-нуары, только более агрессивные уже на ранней стадии – и менее тесно связанные с метрополией. Наконец, в классовом отношении среди них почти не было, так скажем, простых трудящихся, в отличие от французских обитателей того же Орана.
После того, как многие чернокожие отказались платить налоги и выполнять колониальные законы, да и в целом стало похоже, что дело идёт к независимости, некоторые белые планировали совершить государственный переворот, если к власти придет чернокожее правительство – с дальнейшим установлением режима апартеида. Началось формирование милицейских отрядов, известных как Corps de Voluntaires Européens — «Европейский Добровольческий корпус». Эти боевики стали совершать нападения на чернокожих. Тем не менее, это мало что меняло. Громадная энергия Лумумбы, прорвавшееся недовольство масс более чем полувеком жестокого угнетения, слабость Бельгии и её вооружённых сил, которые не могли сравниться с теми же французскими (зато само Бельгийское Конго сравнимо по площади и сложности рельефа и климата с Алжиром). Кроме того, Брюссель, в отличие от Парижа, сознательно и довольно быстро избрал иную тактику. Конго было очень богато ресурсами – и заинтересованность в них проявляли многие. Те же США едва ли были бы против, если бы посредник в виде бельгийских фирм на пути к стратегическому урановому сырью, основным потребителем которого они являлись, исчез бы. Социалистический лагерь по понятным причинам также хотел бы видеть на карте независимое Конго. Что ж, пускай! Но бельгийцы уйдут с таким расчётом, чтобы без них страна долго не просуществовала, но распалась на осколки, на наиболее важные из которых у прежней метрополии по-прежнему будет возможность оказывать решающее влияние. Здесь мы можем вдеть сходство с политикой Нидерландов в Индонезии – уходя в целом, отделить от новорожденной страны в качестве марионеточного образования наиболее ценную в хозяйственном отношении её часть. В Бельгийском Конго таковой была провинция Катанга. Под будущих сепаратистов ещё не существующего государства создаётся партия, центральный вопрос которой читается в названии - Конфедерация племенных объединений Катанги. Идейная платформа –либерализм, антикоммунизм, также партия требовала сохранения связей с Бельгией, отстаивала прозападный курс. CONACT (Confédération des associations tribales du Katanga) поддерживала тесные связи с бельгийской горнодобывающей корпорацией UMHK. Лидер партии – миллионер и сын миллионера Моиз Чомбе. В общем – совершенно откровенные наймиты крупного капитала. На первых в истории Конго выборах они получат всего 5,8% голосов, но их создали не для выборов.
Не пересказывая всей истории Конголезского кризиса – это потребовало бы пары отдельных глав, обозначим несколько принципиальных пунктов. Первый – бельгийцы намеренно стремились так “освободить” Конго, чтобы оно неизбежно рассыпалось. Второй – им требовалось время на то, чтобы в союзе с Чомбе взрастить сепаратизм в Катанге (к слову, не этнический, а экономический, искусственный – этническая карта региона совершенно не совпадала с административным делением колонизаторов, которое и выделяло Катангу), а также подготовить дипломатически своё будущее возвращение - первоначально предполагалось, что Конго получит независимость только в 1965. Лумумба и сторонники подлинной независимости сумели спутать здесь своим врагам карты. В мае 1960 года состоялись первые выборы в истории Конго – определялся состав будущего парламента. И Национальное движение - партия Лумумбы получила в парламенте 40 мест из 137. В сочетании с умело проведённой работой по выстраиванию коалиции это давало ему возможность рассчитывать на пост премьер-министра. Казалось бы – успех. Но в итоге Лумумба проиграет и погибнет – как и перспективы Конго.
Почему? В существенной мере из-за черты характера, безусловно положительной для обычного человека, но опасной для политика, особенно в небольшой и только-только появившейся на свет стране. Патрис Лумумба говорил прямо и смело то, что думал. Показательный и знаменитый в Африке пример. Когда уже состоялись парламентские выборы, была известна дата провозглашения независимости, в общем первый этап политических битв был позади, в Конго прибыл с визитом бельгийский король Бодуэн I.
На торжественной церемонии 30 июня 1960 года в его (формально всё ещё действующего монарха Конго) присутствии будущий президент Касавубу произнёс речь о национальной модернизации, многорасовом обществе и сотрудничестве с бывшей метрополией – в общем, стандартную цидулу в духе за всё хорошее и против всего плохого. Бессодержательную. Но в целом примирительную по отношению к колонизаторам. Сам король высказывался в том ключе, что конец колониального правления в Конго есть кульминация бельгийской «цивилизаторской миссии», начатой Леопольдом II.
Лумумба не стерпел, вопреки протоколу взял слово вслед за ним и произнёс гневную обличительную филиппику. Он говорил с Бодуэном не как с партнёром, а как с побеждённым врагом. Речь была по африканским меркам исключительно сильной и красноречивой, а закончил Лумумба её фразой, разлетевшейся по всему Чёрному континенту: «Мы больше не ваши обезьяны!». Естественно, бельгийцы сразу поняли кто их главный противник. Даже некоторые конголезские политики восприняли это выступление как излишне провокационное.
Лумумба вроде бы понимал, что сепаратизм и возможное через его посредство вмешательство старой метрополии – основная угроза будущему Конго. И в какой-то степени принял меры – во многом с его подачи конституция оформляла бывшую колонию в качестве централистского государства. Легальных оснований для того, чтобы на базе некоей сильной политической группировки на местах, располагающей своими финансовыми ресурсами, раскачать ситуацию и начать взращивание сепаратистских движений, не было. Чомбе в Катанге всё ещё не имел сколь-либо значимых вооруженных сил, которые были бы ему лояльны. И тогда бельгийцы решают действовать нагло, грубо, но эффективно. Force Publique, жандармерия, в которой белые сохранили командные должности, де факто отказала правительству в повиновении. Генерал-лейтенант Эмиль Янссенс, бельгийский командир «Force Publique», отказался рассматривать независимость Конго как повод к изменениям в работе жандармерии. На следующий день после провозглашения независимости он собрал черных унтер-офицеров Леопольдвиля и в подчёркнуто унизительном стиле, словно для недоразвитых дебилов, изложил свою позицию - написал мелом на доске: «До обретения независимости = после обретения независимости». Ответная реакция не заставила себя ждать - 5 июля несколько рот «Force Publique» взбунтовались против своих белых офицеров в Кэмп-Харди около Тисвиля. Мятеж распространился на Леопольдвиль на следующий день, а позже — на гарнизоны по всей стране.
Вместо того, чтобы развернуть бельгийские войска против восставших, как желал Янссенс, Лумумба сместил его и переименовал «Force Publique» в Национальную Конголезскую армию (НКА). Все черные солдаты были повышены по меньшей мере на один ранг. Виктор Лундула был назначен командиром НКА, будучи повышенным из сержанта-майора сразу до генерал-майора. В то же время Жозеф-Дезире Мобуту, сержант-майор и близкий помощник Лумумбы, стал заместителем Лундулы как начальника генштаба. Победа? Так легко?
Нет! Целью бывшей метрополии был хаос и возможность предъявить новым властям обвинения в неспособности его избежать. И в полной мере удалось то и другое. Белых офицеров никто больше не слушал, чёрных, только-только произведённых из низов – тоже. Солдаты, имеющие оружие, обозленные на снобизм и расизм людей, вроде Янссенса, принялись грабить конголезцев бельгийского происхождения, насиловать женщин, некоторых несчастных убивали. Следствием этого стало то, что “пье-нуары” Конго куда быстрее, чем подлинные в Алжире предпочли, на что и рассчитывал Брюссель, поскорее возвратиться на родину.
И, одновременно, у Бельгии появился повод для силовых действий: 9 июля Бельгия без разрешения конголезского государства высадила десанты в Кабало и других провинциях для защиты белых гражданских лиц. Помимо своего самостоятельного значения интервенция ещё и разделила премьера Лумумбу и президента Касавубу. Последний принял её как данность, с которой ничего нельзя поделать, а Лумумба призвал «всех конголезцев защитить нашу республику против тех, кто угрожает ей». Особенно сильно Патриса выводило из себя лицемерие колонизаторов. Так по просьбе Лумумбы белые гражданские лица из портового города Матади были эвакуированы 11 июля бельгийским военно-морским флотом – естественно с целью не только защитить их, но и не дать повода для высадки. Однако далее бельгийские корабли обстреляли город. Было убито по меньшей мере 19 мирных жителей. Это действие вновь вызвало погромы белого населения по всей стране, в то время как бельгийские войска вступили в несколько крупных городов, в том числе в Леопольдвиль, где столкнулись с сопротивлением конголезских войск. Это уже было похоже на войну. Но долго она бы не могла длиться – рано или поздно все бельгийские граждане должны были покинуть Конго – и войска интервентов с ними. Однако…
11 июля 1960 года Моиз Чомбе, лидер КОНАКАТ, объявил южную провинцию Конго Катангу независимым государством — Республикой Катанга, — с Элизабетвилем в качестве столицы, а себя — её президентом. Естественно, наплевав на все законы и без каких-либо выборов.
При этом одним из оснований было именно то, что центральное правительство утратило контроль над обстановкой и допустило интервенцию! Объявив о создании самопровозглашенной Катанги, Чомбе сказал: «Мы отделились от хаоса». Бельгия де факто признала сепаратистов. Чомбе начал вербовать наемников, преимущественно белых из Южной Африки и Родезии, чтобы пополнить войска Катанги, причём делал он это в основном на средства «Union Minière du Haut Katanga» (UMHK) - крупнейшей горнодобывающей компании в провинции Катанга, которая в значительной степени принадлежала «Société Générale de Belgique» - холдингу, базировавшемуся в Брюсселе и имевшем тесные связи с правительством Бельгии.
Бельгийцы действовали цинично, но достаточно эффективно. Экономические мотивы были безоговорочно во главе угла. Прочее лишь конструировалось под них. Примечательно и весьма красноречиво здесь то, что одной Катангой дело не ограничилось. Менее чем через месяц после отделения Катанги, 8 августа, часть области Касаи к северу от Катанги объявила об автономии от центрального правительства, образовав Южное Касаи со столицей в городе Бакванга. Южное Касаи было гораздо меньше, чем Катанга, но… давало почти весь объём добычи алмазов в рамках Конго. Новое государство было поддержано (а реально создано по заказу) правлением «Forminiere» —ещё одной бельгийский горнодобывающей компании, которая получила ряд привилегий со стороны нового государства в обмен на финансовую поддержку.
Присутствие бельгийских войск в стране сковывало законное правительство по рукам и ногам, а сепаратистов позволяло накачивать оружием. Своими силами Конго с Бельгией справиться не могло – оставался единственный путь: максимально громко апеллировать к международному сообществу, благо Брюссель действительно действовал нагло, зарываясь. Конголезцы обратились в ООН. И там отреагировали, причём не в пример самим же себе весьма оперативно. Генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршёльд считал, что кризис в Конго позволит ООН продемонстрировать свой миротворческий потенциал, в который уже мало кто верил, и призвал отправить в Конго многонациональный контингент миротворцев.
14 июля Совет безопасности ООН принял резолюцию 143, призвав Бельгию вывести войска из Конго и заменить их миротворцами ООН. Сама по себе эта резолюция носила декларативный характер — и по чисто организационным и техническим причинам (за отсутствием у иных государств возможностей к сбору, переброске, размещению и содержанию по месту нахождения такого количества военного и гражданского персонала с техникой) не могла быть выполнена без предварительного согласования с высшим руководством США, которое уже привело свои военно-воздушные силы и флот в готовность к реализации решения Совета безопасности ООН. Усилиями американцев в страну морем и по воздуху было переброшено более 115 тысяч военных и гражданских служащих ООН из 21 стран-участниц организации (из них 71500 самолётами и 43600 кораблями и судами) и около 45 000 тонн техники и снаряжения (сухопутная техника, средства связи, оружие и боеприпасы, лёгкие самолёты и вертолёты разведки и связи), координацией совместных мероприятий мультинационального контингента занимался Государственный департамент США, переброска сил и средств осуществлялась военно-транспортными самолётами ВВС США, единственной страной из числа заинтересованных, возможности воздушного флота которой позволяли осуществлять операции такого масштаба в короткие сроки. Прямые военные расходы из бюджета Министерства обороны США на проведение операций в Конго составили $61 млн 637 тысяч по состоянию на 31 января 1964 года, из которых шестая часть ($10 млн 317 тыс.) была затрачена на доставку в страну самолётами войск ООН.
Проще говоря, именно американцы стали ключевыми решалами, от них, обладающих и подавляющей силой, и вкладывающихся финансово, зависело, кому побеждать, а кому проигрывать в Конголезском кризисе. И их очень смущал Лумумба. Его независимость. Его популярность в массах. А главное – его лозунги. Патрис совершенно откровенно, вслух говорил о том, что “Конго никогда больше не будет сырьевым придатком Запада”, в то время как Вашингтону только это и было нужно. Премьер-министр Конго быстро стал знаменитостью на Чёрном континенте – и не стеснялся этим пользоваться. Он, к примеру, достиг взаимопонимания с президентом независимой Ганы Кваме Нкрума – философом и идеологом панафриканизма.
По-видимому, Лумумба, хотя и едва ли был готов говорить о реальном, практическом объединении всей Африки в одно государство, но то, что границы, начертанные белыми, не имеют на Чёрном континенте своих корней – что было одной из причин бед его страны – сознавал отчётливо. Честный Патрис совершенно искренне желал видеть Африку, где её жители смогут решать свою судьбу демократическим путём, отвергал любые искусственные преграды, которые могли бы быть на этом пути поставлены. Для долгосрочных интересов США всё это было невыгодно и даже опасно. Бельгия, союзник по НАТО, убеждала американцев поддержать её планы в Конго, изображала Лумумбу как буйного радикала, а что ещё хуже – скрытого, но всё более проявляющего свою истинную суть красного.
В результате с подачи американцев ООНовские силы официально объявляют, что прибыли в страну не для борьбы с поддерживаемыми извне сепаратистами, а сугубо для поддержания мира, прекращения огня. Т.е. де-факто результатом их деятельности неизбежно стала бы лишь дополнительная стабилизация сложившихся в Катанге и Южном Касаи режимов! И тут Лумумба делает промах – фатальный. Патрис, страшно разочаровавшись в ООН, видя опять ненавистное ему лицемерие, обратился к СССР. Естественно в Москве заинтересовались. Советский Союз согласился предоставить оружие и материально-техническую поддержку. Около 1000 советских военных советников в кратчайшие сроки прибыли в Конго. Этого было бы вполне достаточно, если бы там не было больше никого, коме африканцев. Но только в реальности ситуация была иной. Соединённые Штаты разъярились, бельгийцы подзуживали – ведь мы же предупреждали, что Лумумба – просоветский! Вашингтон ни при каких обстоятельствах не мог допустить перехода конголезского урана в руки СССР. С этого момента все решено. Лумумба – враг Западного блока. Осознавал ли это в полной мере сам Патрис? Сложно сказать. Но, что можно сказать точно, действия Лумумбы оттолкнули от него остальную часть правительства, особенно президента Касавубу, который опасался последствий советского вмешательства и американского ответа на него. При поддержке СССР две тысячи солдат Национальной армии Конго (НАК) начали крупное наступление против Южного Касаи, с которым успешно покончили. Катанга, куда более крупная и сильная, была на очереди. В августе 1960 года агенты ЦРУ в регионе характеризовали обстановку так, что «Конго переживает… классическую коммунистическую интервенцию», и предупредили, что страна может последовать по пути Кубы. Президент Эйзенхауэр принял решение – Лумумбу нужно отстранить от власти.
5 сентября 1960 года Касавубу (с которым, очевидно, предварительно плотно пообщались) объявил по радио, что он в одностороннем порядке увольняет Лумумбу, обвинив его в организации массовых убийств в Южном Касаи, а также пообещав народу американскую помощь. Эндрю Кордье, американский представитель ООН в Конго, использовал свои связи, чтобы блокировать возможность фракции КНС-Л ответить на обвинения. Однако обе палаты парламента поддержали Лумумбу и осудили Касавубу. Юридически именно позиция законодательной власти была решающей. Лумумба в ответ также попытался отстранить Касавубу от должности, но не смог получить необходимую поддержку для этого. Трудно сказать, сколько бы президент и премьер толкались бы локтями, если бы на сцене не появился человек, о котором в дальнейшем и пойдёт в основном наш рассказ.
Знакомьтесь, Мобуту Сесе Секо – урожденный Жозеф-Дезире Мобуту. На момент событий – статс-секретарь министерства обороны и начальник Генерального штаба.
Якобы чтобы выйти из тупика, он произвел вооружённый переворот и сместил и Касавубу, и Лумумбу, заменив их «Коллегией комиссаров», состоявшей из ряда выпускников высших учебных заведений во главе с Жюстеном Бомбоко. Тут же советские военные советники получили указание покинуть страну. Пропаганда заявляла, что правление военных должно отрезвить политиков, после чего власть снова вернется к гражданским. Однако на практике Мобуту выступил на стороне Касавубу против Лумумбы, который был помещен под домашний арест под охраной ганских миротворцев ООН и внешнего кольца из солдат НАК. Касавубу был вновь назначен президентом по инициативе Мобуту в феврале 1961 года. С этого момента Мобуту получил возможность оказывать значительное влияние на разрешение кризиса.
Кем был Мобуту? Также, как и в случае с Лумумбой, его политическая биография очень коротка, а про ранние годы жизни сказать почти нечего. Родился 14 октября 1930 года в городе Лисала на севере Бельгийского Конго в семье местного повара Альберика Бемани, работавшего у капуцинских миссионеров и проповедовавшего католичество (примечательно, что к последнему Жозеф-Дезире всю жизнь относился резко отрицательно), и его жены Мари-Мадлен Йемо, ранее бывшей наложницей влиятельного вождя этнической группы нгбака. По другой версии, судя по всему распространявшейся целенаправленно в те годы, когда Мобуту пришёл к власти, настоящим отцом ребенка был именно он, а Бемани усыновил мальчика. Бемани, кем бы он ни доводился Мобуту на самом деле, нанялся в колониальную администрацию, затем вместе с семьёй переехал в Кокийявиль и наконец в Леопольдвиль, где в 1938 году скончался. Мари-Мадлен после этого была вынуждена некоторое время скитаться по городам, пока не вернулась в Кокийявиль. В 1948 году Мобуту поступил там в колледж, однако из-за постоянных конфликтов с христианскими миссионерами спустя два года был исключён. За кражу в школьной библиотеке в том же году юношу приговорили к шестимесячному тюремному заключению, однако наказание – о милые нравы колониального Конго - было заменено на семь лет службы в колониальной армии. Жозеф-Дезире прекрасно говорил по-французски, что отличало его от других призывников и стало причиной для перевода на бухгалтерскую работу. В 1950 году его отправили учиться в армейский колледж в Лулуабург, а спустя три года он стал служить в столице колонии. Белое начальство заметило Жозефа-Дезире, в 1955 году один из его командиров даже стал крёстным его первого ребёнка. В 1956 году в звании сержанта Мобуту был демобилизован и под псевдонимом начал публиковать газетные статьи. Судя по всему с военной стезей будущий маршал (им он станет в 1983) расстался без сожаления – и до самой независимости никак не был с ней связан. Благодаря покровительству бельгийского редактора одного из столичных журналов Жозеф-Дезире стал вести колонку в новом еженедельном издании Actualités Africaines. Работа журналистом открыла ему доступ к университетским, финансовым и антицерковным кругам. В 1957 году он как журналист познакомился с будущим лидером Национального движения Конго Патрисом Лумумбой. Впрочем, едва ли Мобуту, да и сам Лумумба могли предвидеть, кем он станет в самом ближайшем будущем.
В 1958 году бельгийские власти отправили журналиста Мобуту на Всемирную выставку в Брюссель. Правда, что было весьма унизительно, де факто в качестве экспоната – он и ряд других молодых африканцев его возраста должны были продемонстрировать прогрессивное и довольное лицо Бельгийского Конго, результаты цивилизаторской политики, начатой десятилетия назад – а бельгийцы были склонны описывать свою присутствие на Чёрном континенте именно в таких терминах. Прошло, судя про всему, неплохо. В феврале 1959 года Мобуту уехал в столицу метрополии на учёбу – очевидно, что это было поощрением. Он устроился стажёром в колониальное информационное агентство. В Бельгии с молодым журналистом впервые связались представители бельгийских бизнесменов, а главное – разведывательное сообщество: бельгийские спецслужбы и ЦРУ. Предполагалось, что через Мобуту можно выйти на Лумумбу и его круг. И можно было думать, что этот расчёт оправдается - в феврале 1960 года Жозеф-Дезире стал представителем Лумумбы в метрополии. В этом качестве Мобуту присутствовал на конференциях круглого стола, посвящённого независимости Конго, и, как считается, информировал бельгийцев о закулисных дискуссиях между конголезцами – т.е. с первых же шагов освоил роль изменника.
Назначение Мобуту статс-секретарём минобороны стало возможным исключительно по двум причинам. Первая – катастрофический дефицит квалифицированных военных кадров африканского происхождения. Вторая – амбиции Мобуту, который ни секунды не раздумывая согласился на службу, к которой не имел никаких способностей и был не готов совершенно. Тем не менее, он сделается аж начальником Генштаба страны – за то, что сумел более-менее успокоить и сорганизовать солдат Force Publique, которые вышли из повиновения бельгийских офицеров – рассказ об этих событиях смотри выше. А вот когда от армии действительно потребовалось сражаться – в частности против Катанги, то Мобуту в качестве одного из командующих ВС очень быстро перестал удовлетворять Лумумбу. Премьер винил Жозефа-Дезире в срыве наступления на Катангу, которое должно было пройти ещё до прибытия войск ООН, а к началу сентября и вовсе начал думать о замене начальника Генштаба. Вот в этих-то условиях Мобуту и предал человека, вознесшего его от газетного писаки до высот одно из ключевых деятелей новорождённой республики…
Ну а теперь закончим трагическую историю Патриса Лумумбы. После переворота Мобуту он был помещён под домашний арест. Сложно сказать, какой видели его судьбу основные игроки – США и Бельгия – в этот период. Последние совершенно точно ненавидели Патриса, но отнюдь не факт, что собирались при этом его убивать – в этом случае у сопротивления планам Западной коалиции появилась бы икона. Мученик. Не исключено, что его, объявленного недоговороспособным и раскалывающим национальное единство, хотели просто выбросить из политики. Но… Бывший премьер не собирался сдаваться и не заботился о собственной безопасности. Сразу же после переворота от имени Лумумбы по радио было распространено заявление о незаконности смещения, так как его поддержал парламент. 6 сентября лидеры основных партий, которые составляли правительственную коалицию, уже официально заявили о поддержке Лумумбы, однако в это время войска ООН захватили радиостанцию и закрыли доступ на неё. Это, конечно, был знатный срыв покровов и изрядное поражение на пропагандистском фронте для Запада. Стало вызревать мнение: Лумубма опасен даже в плену. 7 сентября палата депутатов большинством в ¾ голосов аннулирует решение об отстранении Лумумбы от власти. 8 сентября Сенат подтвердил данное решение, юридически Патрис должен был быть незамедлительно восстановлен на своём посту. Это решение было бы не только законным, но и наиболее демократичным, так как именно законодательная власть Конго имела наибольшую легитимность, была свободно избрана народом страны. Однако ООН продолжала игнорировать правительство и удерживать захваченные аэродромы и радиостанцию. Не то с подачи президента, не то Мобуту, был выписан ордер на арест Лумумбы – уже не домашний, а полноценный, за решеткой, 12 сентября он был заточён в тюрьму…
Вот только политические противники определённо недооценили громадную популярность Патриса в массах. В скором времени после того, как он попал в заключение, Лумумба был освобождён солдатами. Одновременно вице-премьер Антуан Гизенга поднял в восточной, более отдалённой от моря и основных баз сосредоточения ООНовских войск, части страны, восстание (читай попытался восстановить законную власть). В Стенливиль, его столицу, стали стекаться парламентские депутаты, смекнувшие, что в Леопольдвиле (будущей Киншасе, официальной столице) их просто игнорируют. На сторону Гизенги перешла существенная часть армейских формирований – примерно 5500 человек выступили за него, при 7000 оставшихся верными президенту и, главным образом, Мобуту. Туда же, в Стенливиль, попытался добраться и Лумумба. Это было очень опасно не только для всякой шушеры вроде Касавубу, но и для Западной коалиции. Собственно, даже и без Лумумбы именно Стенливильское правительство в феврале 1961 года признают 21 африканское европейское и азиатское правительство, в том числе весь Советский блок.
У Штатов был шанс получить “Вьетнам” ещё до Вьетнама в зарослях джунглей, что растут не по берегам Меконга, а Конго/Лулабы. Да, Восточное Конго было бы практически изолировано от моря, да и от сухопутных поставок, но зато Лумумбе сочувствовала практически вся Чёрная Африка. 1960-й стал, как мы помним, годом, когда обрели независимость почти все бывшие французские колонии на континенте, в ближайшие 2-3 года предполагалось освобождение английских. Будь харизматик Патрис жив – и всех их вполне могло бы постепенно вовлечь в Конголезский кризис под лозунгами недопущения нового фактического закабаления под видом самостоятельности.
На Лумумбу развернули охоту – и поймали. Точные обстоятельства многие годы скрывались, по последним признаниям, сделанным в 2010-х, выходит, что участвовали, помимо людей Мобуту, не только бельгийцы, но и британская разведка. Точно место поимки не установлены, но произошло это в ноябре 1960.
Самостоятельно убить Лумумбу пропрезидентские силы не решились – это полностью и окончательно подорвало бы всякую легитимность Касавубу, а потому был придуман подлый трюк – Патриса и ещё нескольких бывших с ним людей доставили в сепаратистскую Катангу – к Чомбе. В африканских традициях главные враги Лумумбы лично посетили его, чтобы поглумиться. Мобуту заявил ему вскоре после поимки: «Что ж! Ты клялся содрать с меня шкуру, а я содрал с тебя». Патриса страшно избили ещё до приземления самолёта – прямо в воздухе. Ну а катангцы были рады продолжить. Лумумба со своими соратниками Жозефом Окито и Морисом Мполо подверглись пыткам. 17 января 1961 года Лумумба с товарищами был расстрелян катангскими солдатами, состоявшими, что весьма символично, под командованием бельгийских офицеров, и закопан на месте расстрела. Чтобы скрыть содеянное, трупы были эксгумированы спустя несколько дней. Тело Лумумбы было расчленено, растворено в кислоте и после этого останки были сожжены. Убийство было приписано жителям деревни. Впрочем, уже тогда в это никто не поверил – ни в Конго, ни вне его.
Война с этого момента действительно стала битвой всех против всех. Мобуту-Касавубу, Гизенга, Чомбе дрались между собой, на низовом уровне стали появляться всяческие локальные ополчения, плюс в страну валом повалил всякий сброд. Здесь платили – и имелась возможность творить любой произвол, потому что уже было ясно – кто-бы ни одержал победу, он будет слишком слаб, чтобы потом требовать каких-либо расследований и трибуналов. Как следствие появились персонажи, вроде Майка Хоара по прозвищу Безумный Майк, который говаривал:
«Убивать коммунистов — это как паразита убить, убивать африканских националистов — это как убивать животных. Не нравятся они мне. За 20 месяцев в Конго мы с парнями убили от 5 до 10 тысяч повстанцев. Но этого явно недостаточно».
На самом деле майор определённо поскромничал – он и его люди убивали нигеров просто ради забавы, так что 5-10 К фрагов – это только те, кто держал в руках какое-либо оружие, вплоть до ножей. Хоар будет куролесить ещё много лет – последней и наиболее отчаянной его акцией будет попытка государственного переворота на Сейшельских островах – к тому времени Безумному Майку будет уже за 60, до которых он чудом дожил, став эдакой иконой “Диких гусей”, образцом ландскнехта XX века. А в Конго 1960-1965 таких, ну может чуть попроще, было навалом.
США и Бельгия через ООНовский механизм, окончательно превратившийся в банальную интервенцию, следили за тем, чтобы бойня развивалась в правильном направлении и прикидывали на кого сделать итоговую ставку. Понятно, что не на Гизенгу – тот ориентировался на социалистический лагерь, выбирали между Мобуту и Чомбе. И остановились на первом. Успех сепаратистского проекта в Катанге с большой долей вероятности чуть раньше или чуть позже отдавал остальную часть Конго во власть реваншистских сил, которые, коль скоро Чомбе был прочно прозападным, неминуемо смотрели бы с надеждой на красных. Сюда же – память о Лумумбе и усиливающийся в массах его культ. Нет. Нужен был человек, который сможет, набрав популярности как тот, кто смог покончить с войной и кризисом, удержать для Запада страну целиком. Им и стал Мобуту.
Мы, конечно, пропускаем вынуждено очень большой событийный пласт, связанный с тем, что происходило в 1961-1965, например восстания симба и квилу, но отметим следующее – в описываемый период Мобуту – формально не глава государства, но командующий армией. На его счёт должны были относиться все достигнутые ей победы. Достигали их в основном наёмники, как командир, военачальник Мобуту – ничто, но в какой-то мере это сработало. В 1965 году, когда Касавубу и вошедший уже в общеконголезскую элиту Чомбе воспроизвели как фарс трагедию 1960 – опять пересобачились из-за полномочий президент и парламент, Мобуту повторил свой выход – и, опираясь на армию и поддержку США, совершил сравнительно бескровный переворот и захватил власть 25 ноября 1965 года. На сей раз – чтобы уже не отдавать. Мобуту, провозгласивший себя президентом, ввел в стране чрезвычайное положение на срок в пять лет, по истечении которых, по его словам, демократия будет восстановлена, однако на поверку это оказалась банальная ложь. В 1967 году с подачи Мобуту в Конго была введена однопартийная система, состоявшая из созданного им Народного движения революции. Сам Мобуту по этому поводу высказался так: “По нашей африканской традиции, двух вождей не бывает. Поэтому мы, конголезцы, в соответствии с континентальными традициями, объявляем о создании единой национальной партии”. В конечном итоге по конституции 1974 года её членом объявлялся каждый житель страны.
Официальная идеология партии изложена в «Манифесте Нселе», она включает в себя африканский национализм, революционность и «подлинность». Революция описана в манифесте как «по-настоящему национальная», за которой должен последовать отказ от капитализма и коммунизма. Долгие годы официальным лозунгом партии являлась фраза: «Ни вправо, ни влево, а только движение в собственном направлении». В действительности, конечно, ни о каком третьем пути речи не шло. НДР в первую очередь должна была способствовать укреплению личной власти Мобуту. Культ личности последнего достиг в конечном итоге совершенно эпического размаха. Так министр внутренних дел Энгулу Мпонго заявлял: «Бог послал нам великого пророка, нашего авторитетного вождя Мобуту! Этот пророк — наш освободитель, наш мессия! Наша вера — мобутизм, вот почему мы должны заменить распятия на портреты Мобуту!». Распространялись слухи о неуязвимости Мобуту, его избранности. По какой-то африканской логике важное место занимала легенда о трости, с которой ходил президент, про которую рассказывали, будто бы её можно поднять лишь силами двадцати человек, однако сам отец нации, естественно, делал это без посторонней помощи. Ну и традиционное – портреты диктатора на всём — в офисах чиновников, на улицах, в домах, на банкнотах и так далее, вплоть до туалетной бумаги (если бы она при нём в Конго была).
Что до национализма и революционности… Режим Мобуту здорово смахивает в этом отношении на некоторые государства постсоветского пространства. Т.е. на словах того и другого было просто полно – аж гай шумел. По стране прокатилась волна массовых переименований, стиравшая любые европейские топонимы. Леопольдвиль, Стенливиль и прочие ушли в историю, уступив место Киншасе и Кисангани. Переименовали пограничное озеро Альберт – естественно в честь великого президента. Последний, к слову, частично сменил имя и сам. Если при рождении его именовали Жозеф-Дезире Мобуту, то позднее - Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду ва за Банга, или просто Мобуту Сесе Секо. Апогеем стало принятие нового имени для страны в целом – в 1971 Конго стало Заиром.
Забавно, что отделаться от колониального наследия здесь всё равно не вышло. Никаких крупных государственных образований, чтобы взять их наименование, до появления белых в долине Конго не было. Заир - искажённое португальцами название реки Конго — Нзари на одном из местных языков. Помимо топонимического наступления конголезцы валили памятники, скакали, пытались национализовать церковь, вмешиваясь на государственном уровне в процедуру богослужения, а также изобретали свою вышиванку национальный костюм, который был бы отличен от набедренной повязки. И ведь придумали! Называлось это нечто Абакост – от французского à bas le costume — «долой костюм», хотя в действительности ничего общего оно с Африкой не имело, а вдохновлялось скорее френчем Мао Цзедуна. Да и шились абакосты – по крайней мере лучшие из них – в бельгийском ателье Arzoni. Под запрет попал европейского типа галстук. Существовала даже особая процедура - в аэропорту Киншасы с прилетающих (кроме особо высоких гостей) их торжественно снимали и разрезали пополам на пограничном контроле. Персонально Мобуту носил ещё леопардовую шапочку, ставшую наиболее узнаваемой чертой его облика. Последняя должна была подчеркнуть его якобы совершенный в детстве легендарный подвиг, когда ещё ребёнком он сумел голыми руками побороть хищника – и перенял его силы. Шапочки шили по специальному заказу в Париже...
К слову, каждая вечерняя программа новостей заирского ТВ начиналась с заставки, в которой изображающий Мобуту актер (не сам президент – требовалась фигура солидная и мощная) в полном президентском облачении спускался под бравурную музыку откуда-то из-под бутафорских облаков.
В общем, внешне заирцы под чутким руководством Всемогущего воина, который благодаря своей силе и отваге идет от победы к победе, сжигая все на своем пути (это один из титулов Мобуту) совершенно побороли колониальное прошлое и избавились от зависимости от проклятых белых. В действительности же движение за "подлинность” и национализм коснулось чего угодно, но только не производства, добычи сырья, роли и места в жизни государства бельгийских, американских и транснациональных корпораций! Если все местные добывающие кампании были национализированы в 1967, то иностранных инвесторов никто не трогал до 1973, когда в рамках заиризации отдельные активы были экспроприированы, но есть основания полагать, что это было продиктовано в первую очередь желанием США вытеснить бельгийцев с рынка. Конъюнктура в целом работала на Конго/Заир – цены на основные элементы его экспорта росли. Так очень большую роль в формировании национального дохода играла медь. В 1967—1974 годах стоимость этого полезного ископаемого была высока: как следствие в 1965—1974 годах доходы страны от его продажи выросли в шесть раз, а добыча увеличилась на 50 процентов. До масс, впрочем, доходило от этого золотого дождя очень немного.
В 1973 году Заир поставил рекорд по импорту «мерседесов» среди стран Африки. Деньги, полученные от экспорта полезных ископаемых, зачастую просто и почти без остатка переводились на счета заинтересованных лиц. Сам диктатор не особенно смущался таким положением дел. На очередном съезде НДР президент говорил:
«Если ты крадёшь, кради немного. Но если ты украдёшь слишком много и неправедно разбогатеешь, тебя обязательно поймают… В нашей стране все продается и покупается. И малейший доступ к власти дает огромное преимущество в этой торговле».
Сам Сесе Секо, впрочем, своим же советам не особенно следовал – видимо довольно здраво полагая, что его то самого просто некому ловить. Sozacom — государственная монополия по экспорту кобальта, меди и цинка переводила на зарубежные счета главы государства в среднем 100-200 миллионов долларов в год. Рекорд был поставлен в 1988 году, когда испарилось 800 миллионов полученных от экспорта сырья долларов. В отчетах МВФ и Всемирного банка, исправно кредитовавших дружественный Западу режим, эти суммы деликатно значились как «утечки». Не забывал диктатор и о добывавшихся на юге страны алмазах — тут объем хищений вообще не поддавался подсчету. Помнил и о друзьях: среди любимых эффектных трюков маршала было приглашение зарубежных гостей в здание государственной алмазной корпорации MIBA. В хранилище необработанных алмазов посетителям выдавался совочек и небольшой холщовый мешок, и каждый мог набрать себе в подарок камней по вкусу. На мелкие расходы Мобуту просто брал деньги в Центральном банке Заира. Раз в месяц туда приезжало несколько армейских грузовиков, которые загружали мешками с купюрами — на сумму от 1,5 до 10 миллионов долларов в заирских деньгах. Официально это именовалось «президентской дотацией». «Утечки» и «дотации» позволяли диктатору жить на широкую ногу. Он вкладывался в недвижимость в Европе: среди самых заметных приобретений была обошедшаяся в 5,2 миллиона долларов Вилла дель Мар в Рокбрюн-Кап-Мартен на Лазурном Берегу, роскошное шато с двумя плавательными бассейнами, отделанными золотом ванными и вертолетной площадкой, по соседству с летней резиденцией бельгийского короля Бодуэна.
Как рассказывали представители продавца, Мобуту лично осмотрел виллу и согласился на предложенную цену, не торгуясь. Лишь когда все бумаги были уже готовы, он вдруг вспомнил и поинтересовался: 5,2 миллиона — это американских долларов или бельгийских франков? Разница в курсе составляла тогда 1 к 39… Точное количество домов, замков и вилл, принадлежавших диктатору, не сумели подсчитать даже после его свержения. Известно про девять объектов в Бельгии, включая замок Шато Фонд'Рой в окрестностях Брюсселя, поместье Каса Агрикола Солеар в португальском Альгарве с 800 гектарами земли, шале Ле Мигетт в швейцарском Савиньи и роскошную квартиру на авеню Фош в Париже — в приятной близости от самых дорогих бутиков французской столицы.
Это – только в Старом Свете. А в самом Заире резиденций было ещё больше – по нескольку в каждой из 9 провинций страны. Свое любимое и самое обжитое обиталище, в котором к концу жизни он проводил почти все время, Мобуту без ложной скромности называл «африканским Версалем». Огромный дворцовый комплекс в десяти километрах от родной деревни президента Гбадолите был создан французским архитектором Оливье Какубом и его сенегальским коллегой Пьером Гудьяби Атепа. Главный дворец, с семиметровой высоты дверями и залами, в которых, по словам зятя Мобуту, бельгийского бизнесмена Пьера Янссена, «стоя у одной стены, невозможно было разглядеть лицо человека напротив», использовался для торжественных случаев; сам диктатор жил во втором — поменьше, но столь же пафосном.
Каррарский мрамор, уставленные классицистскими скульптурами сады, мебель в стиле Людовика XIV, канделябры муранского стекла, обюссонские гобелены и, по слухам, один из лучших винных погребов в мире — по свидетельствам посещавших резиденцию западных журналистов, это было почти карикатурное жилье африканского диктатора.
«Банкетные столы были расставлены на мраморной террасе перед фонтанами с подсветкой. Ливрейные официанты подавали на лиможском фарфоре жареных перепелок и тщательно охлажденные вина из долины Луары».
Так в 1988 году описывал посещение торжественного обеда у президента корреспондент New York Times Джеймс Брук. Сам Мобуту предпочитал розовое шампанское и выпивал его к концу жизни по нескольку бутылок в день. Комплекс обошелся, по некоторым оценкам, в 400 миллионов долларов. В эту сумму вошло и строительство неподалеку от дворца аэродрома с 2,5-километровой взлетно-посадочной полосой, способной принимать «Боинги-747» и «Конкорды». Франко-британский «сверхзвуковик» вообще пользовался большим уважением Мобуту: часто зафрахтованный лайнер стоял «под парами» среди африканских джунглей в ожидании, когда заирскому вождю взбредет в голову слетать в Европу или в США. В 1985 году на борту «Конкорда» знаменитый шеф-кондитер Гастон Ленотр доставил ко дню рождения Мобуту свежеиспеченный торт прямиком из Парижа.
Ездил по обширным пространствам родной сторонушки Сесе Секо часто, особенно любил речные прогулки на личном теплоходе. При этом в деревнях по маршруту следования Мобуту пользовался традиционным правом вождя нгбанди на “распечатывание” местных девственниц. Взять такую девушку в жены считалось большой честью, и вопросов об отцовстве возможного ребенка никогда не возникало. Звучит как миф? Что ж, действительно признанных детей у Мобуту было не так много - всего 22 — от двух жен и нескольких «официальных» любовниц…
Ну а народ… Бельгийское Конго – единственная территория в Африке (а может и в мире) где за 50 лет после обретения независимости объём ВВП на душу населения не увеличился, пусть и на малую долю, а существенно сократился. Годовой доход среднего заирца составлял к началу 1990-х 120 долларов. По сравнению с поздней стадией колониального периода реальная заработная плата уменьшилась в 10 раз. Страна, которая ранее была крупным экспортером продовольствия, теперь вынуждена была 60 процентов продуктов закупать за границей. Люди часто питались один раз в день, а чтобы выжить, были вынуждены приторговывать на базаре кто чем мог. Соль, спички и сахар продавались пакетиками, маниока и кукуруза – на стаканы, лекарства – по таблетке.
Про Сесе Секо, то, как он живёт и что делает со страной, отлично знали на Западе, который в те годы, равно как и сейчас, не перестаёт на словах ратовать за демократию и права человека. Но у Мобуту было три достоинства. Первое – он был жестким антикоммунистом. Второе – он не только держал в повиновении и в Западном лагере собственную страну, но направлял воинские контингенты в другие регионы Африки, если это требовалось для противодействия красным. На оборону Заир тратил 11-12% ВВП – это не считая траншей всевозможным наёмникам и вооруженным группировкам. Третье – заирский диктатор обеспечивал регулярные поставки стратегического сырья из страны. А раз так, то…
Именно Мобуту первым из глав африканских государств встретился с президентом США. Позднее Джордж Буш-старший высоко оценил заирского президента, охарактеризовав его как «одну из ведущих фигур, способствующих стабильности в Африке» и «одного из наиболее опытных государственных деятелей». После этого визита США предоставили Заиру заем в 60 млн долларов в качестве военной и гражданской помощи. В конце 70-х гг. на страну приходилась почти половина американской помощи государствам Черной Африки. Деньги выделялись по настоянию Вашингтона и по линии МВФ. На территории Заира размещались и действовали американские военные, секретная служба и военная разведка были созданы и обучены при поддержке израильского Моссада. Заир активно косвенно участвовал в войне в Анголе – и доигрался до ответки: в 1977 году вспыхнул мятеж в провинции Шаба (бывшая Катанга), где силы Фронта Национального Освобождения Конго (ФНОК), пользовались поддержкой ангольской MPLA, а косвенно и СССР. Спасали в итоге Сесе Секо американцы буквально всем миром – в боевых действиях приняли участие: легально марокканский экспедиционный корпус, а также полулегально французский и бельгийский военно-технический персонал, плюс совсем уже нелегально масса наёмников со всего света и люди ЦРУ. Победили, хотя и не без труда и рецидивов – в 1978 в Шабе опять шли бои.
Тем не менее, Сесе Секо и его клептократическая держава сумели просуществовать (хотя некоторые районы страны под конец контролировались президентом во многом условно, в скорее феодальном духе – вы платите дань и мне нет до вас дела) до 1990-х, момента окончания Холодной войны, когда США вдруг осознали – сдерживать СССР ввиду его распада больше не нужно, а раз так, то ребята вроде заирского вождя становятся слишком дорогими и практически бесполезными активами. В 1990-1991 помощь Заиру сокращается, а далее – сворачивается. МВФ и Всемирный банк давать кредиты перестали, хуже того, потребовали рассчитаться за старые. К 1994 году инфляция в стране подскочила до 9800%, Центробанк уже не успевал печатать деньги, и их заказали в Бразилии. Всё с неизбежностью и на огромной скорости неслось в пропасть. Сам Сесе Секо был уже глубоким стариком и, кажется, даже не особенно и пытался что-то делать и менять. Страна была обречена на большие и почти наверняка кровавые перемены. Однако тут дополнительный сюрприз преподнесла близкая заграница – Руанда, где случился знаменитый геноцид, а волны афтершоков от этого события широко разошлись по Африке.
Что было дальше – в следующей части серии.
