Вспомнив сладкие губы Зары, её несмелые поцелуи, огонь в глазах, Руслан со всей силы ударил по столу в родном доме.
— К чёрту вас всех! — мужчина вскочил на ноги, стал бить кулаками по стенам.
Уже скоро кожа во многих местах была свезена.
Руслан рвал и метал.
— Ненавижу вас! Ненавижу! Я не жил на этой земле как все! Я лишь вам прислуживал! А кто вы? Жалкие привидения непонятно откуда появляющиеся! Хватит с меня! Хватит! Я любить хочу! Жить, а не существовать, не мучить себя. Я хо-чу жи-и-и-и-ть!
"Повесть об окаянной" 61 / 60 / 1
Немного успокоившись, Руслан присел на стул. Рассматривал свои сбитые кулаки.
Почувствовав жар за спиной, оглянулся.
Дом занимался пламенем.
Руслан опустил голову и прошептал:
— Ну раз так… Пусть всё сгорит, чтобы мне не было сюда пути! Чтобы я не чувствовал обязанности сюда возвращаться.
Мужчина почувствовал, что пламенем занимается его рубашка. Он её снял, отбросил от себя со словами:
— Рубаху заберёшь и всё? А-ха-ха! Решил мне закрыть пути для отхода! Ну давай, давай! Жги! Давай! Закончи мою никчёмную жизнь!
Несмотря на распространяющееся пламя, Руслану удалось выбежать на улицу.
Он видел, как огнём занялись все дома.
Жёлтые кострища поднялись высоко в чёрное небо.
Руслан поднял голову и громко крикнул:
— Прощайте и оставьте меня!
Мужчина почувствовал, как что-то тяжёлое опустилось на его голову. Оглянулся. Отец стоял рядом с ним, положив сыну на голову свою могучую ладонь.
Руслан вдруг стал шестилетним ребёнком. Его взгляд перестал излучать ненависть.
— Папа, — голос Руслана прозвучал звонко, — ты вернулся? Бабушка обещала, что ты воротишься!
Отец рассматривал сына, словно не узнавал его, потом прошептал:
— Я даже поклонился ей… Поблагодарил за то, что она забрала твою душу отсюда. Ты не должен был быть здесь. Уходи, сынок… Уходи к ней!
Руслан смотрел на отца своими детскими глазами и ничего не понимал.
Рука отца вдруг стала мягкой и лёгкой.
Руслан опять стал взрослым, но не чувствовал ничего.
Пламя плясало вокруг него, водило хороводы, кажется, даже смеялось.
Засмеялся и сам Руслан. А дальше всё потухло и наступила непроглядная темнота.
Несколько шагов — и нога подвернулась. От боли мужчина вскрикнул. Неуклюже повалился набок.
Лёжа схватился за больную ногу, пытаясь облегчить свои страдания.
А потом послышалось ржание лошадей.
Чьи-то незнакомые руки трогали Руслана за голову и плечи. Он всё чувствовал, но не понимал, что происходит.
Как-то мимолётно промелькнула перед глазами тройка и понесла она Руслана куда-то в небеса.
***
Постучавшись в дверь Сониного дома, Зара ждала, когда наконец-то просто рухнет на кровать и заснёт. Нога всё ещё болела, хотя уже не приносила прежних мук.
Ксанка едва стояла на ногах.
Соня открыла дверь и уставилась на женщин.
Перекрестилась, молниеносно вытянула за верёвочку крестик, поцеловала его и тотчас спрятала со словами:
— Не дай бог нехристи увидят, что я супротив их воли иду. Давайте уже входите.
Соня ворчала, что её побеспокоили.
Но ворчание её было таким добродушным, словно она на самом деле радовалась возвращению Зары и Ксанки.
Но радость старушки была недолгой.
Узнав о том, что произошло с Прохором, она заохала и слегла.
Долго плакала о Прохоре, о его нелёгкой доле, о своём одиночестве.
Зара слышала эти причитания, но помочь ничем не могла.
Её сердце разрывалось на части.
Ксанка спала.
Несмотря на кажущуюся смелость и твёрдость характера, она всё ещё не до конца осознавала, что теперь её жизнь — в её руках.
Утром Зара объявила, что будет ухаживать за Соней, ради памяти Прохора.
Ксанка сказала, что оставаться в Синицыно не станет, а пойдёт искать табор.
Зара рассказала, в каких местах можно найти кого-то из табора.
— На ярмарке по субботам наших много. Если цыган встретишь, они подскажут. Наших все знают.
Ксанка выслушала наставления, попрощалась со всеми и ушла.
До города её подбросил суховатый старичок на старой повозке.
Он сначала был молчалив, потом разговорился. Ругал советскую власть, нового председателя и всю свою жизнь. Для него большой проблемой было то, что курица перестала нести яйца.
— Экземпляр с выставки! А домой привезли, она только жрёт больше моей лошади, да ходит важно!
«Вот у людей заботы, — подумала Ксакнка, недовольно поджав губы, — тут я, целый человек, вырвалась из чьих-то лап… А он о курах…
За болтовнёй деда время прошло быстро.
Вот уже показались первые строения, склады. Справа от города в небо вздымался густой клубок дыма. Сначала он валил сильно, потом рассеивался уже под самым небесным куполом.
Ксанка так засмотрелась на кудри дыма, что не услышала несколько раз сказанное:
— Приехали!
Нехотя окаянная спустилась с повозки. Прижала к себе мешочек с сухарями.
Хотя была и не суббота, Ксанка решила отправиться на место, где проводится ярмарка.
Там было почти пустынно. Некоторые торговцы вышли вопреки запретам торговать в будний день.
У самого входа сидела молодая цыганка с огромным животом.
Она поглаживала живот и протягивала руку.
Ксанка остановилась возле неё.
Та стала недовольно ворчать:
— Деньги есть? Бросай! А нет — не стой тут над душой, других мне не пугай. Ты вон вся в шелках! Богатая, а стоишь, и руки не дрожат.
Ксанка замотала головой, не соглашаясь с присвоением ей богатого звания. Платье было даже и не её, а взятое у Сони.
Она и дар речи потеряла, не могла даже имя своё произнести, а тем более спросить что-то о таборе.
Одно лишь разочарование ждало Ксанку в этот день.
Зато удалось снять на ночь комнатку неподалёку от ярмарки.
Ксанка спала на удивление крепко.
Наутро попробовала вступить в разговор ещё с одними цыганами.
Ничего не вышло. При виде их у Ксанки терялся дар речи.
Оставив на потом идею найти сначала детей, окаянная переиграла свои планы. Она решила узнать, жив ли Семён, а уже потом вместе с ним искать детей.
У Ксанки на самом деле даже не было сомнений в том, что Семён жив.
Она добралась до места, нашла знакомый дом. Постучалась с тяжёлым сердцем. Хорошо, что её никто из жителей даже не заметил.
Дверь никто не открывал. Ксанка постучалась с крыльца в окно.
— Сказал я, — послышалась из-за двери, — тикай отсюда, пока есть на чём!
Дверь отворилась и перед окаянной во всей своей красе предстал Семён: на нём были тонкие летние кальсоны, грудь ничем не прикрывалась.
Густая растительность завивалась, придавая телу какой-то романтичный вид.
Опухшие глаза уставились на Ксанку.
— Вот те на… — воскликнул Семён. — На тот свет пора? Дайте-те ка я соберусь, чтобы поприличнее выглядеть.
— Родной мой, — прошептала Ксанка, — я живая! Рано нам на тот свет!
— Хех, — воскликнул Семён, — во допился! Это ж надо так! Баба моя сама с небес спустилась за мной. Говорили мне, что пора заканчивать. Ну проходи. Я всё же соберусь. Что там надо? Тапки, исподнее? А так не похоронят?
На мгновение Семён смутился от своего вида, но быстро пришёл в себя и выкрикнул:
— Так похоронят! Какая разница в чём гнить?!
Ксанке надоело слушать пьяные изречения мужа. Она сделала шаг вперёд и прильнула к нему.
Семён обнял Ксанку и прошептал:
— Дождался я тебя… Знаешь сколько их тут было? Все так и норовили меня учить.
А я только тебя ждал.
И даже наутро Семён не верил в то, что жив.
Продолжение тут
