О теории Гумилёва слышали, надо думать, все. Как минимум, слова «Великая Степь» и «пассионарность» вошли в русский язык прочно. Но далее самого факта создания русским учёным теории, – с красивыми и звучными словами, – распространённое знание, обычно, не простирается. Тем более не досягает оно и причин, по которым воззрения Гумилёва не были признаны наукой.
...Начать же стоит с постановки вопроса. Общепонятной и близкой каждому, ещё в школе удивлявшемуся внезапному появлению на исторической сцене народов будто бы незначительных, малочисленных, но оказавшихся способными к великим завоеваниям. Таких, как македонцы, гунны, готы, монголы, – викингов можно вспомнить. И, кстати, о викингах. В XVII веке шведы весьма успешно терроризировали Европу, а в XVIII бросили вызов огромной России. А сколько тех шведов? И где они? Пережив приступ великодержавия народ столь же неожиданно уходил со сцены, а то и просто исчезал.
Плохо, если такие вопросы не возникают. Ещё хуже, если на них пытаются найти ответы не в учебниках. Учебники же дело только запутывают. Ибо если говорить о величии гуннов, то кто такие «гунны»? Это не один народ, а многонациональная орда. То же касается и готов, и монголов, относительную численность которых в войсках Батыя история традиционно оценивала на уровне не более 10%. Да и викинги. В какой мере их можно ассоциировать с современными норвежцами?
История даёт ответы на вопросы о причинах величия и упадка народов. Но всегда частные. Сводящиеся к случайному стечению длинного перечня обстоятельств, включая и роль личности вождя. Гумилёв же взялся найти общее, универсальное решение проблемы. Суть решения, предельно грубо, заключалась в том, что в некий момент этнос получает заряд некой энергии – «пассионарности», – которая некоторое время нарастает, а затем истощается. Интересны, однако, тонкости.
...Во-первых, этнос по Гумилёву, – не народ, не народность, не нация, не что-либо иное вообще из привычных понятий. Этнос понимался им, как устойчивая иерархическая общественная структура, члены которой сознают свою общность на уровне ценностей, биологически обусловленное сообщество («муравейник») и форма приспособления людей к внешним условиям. Этнос не подразумевал, что принадлежащие к нему люди должны говорить на одном языке или исповедовать одну религию. Могут, но не обязаны. Этнос – скорее, форма организации. Такая постановка вопроса решала проблему дефиниции тех же гуннов. Гунны – это гунны. Этнос. Полиэтнический.
То есть, во-первых, мысль была хороша. Конструктивна. Но только в теории. На практике же оказалось, что под определение «этноса» по Гумилёву попадает всё что угодно. Перечисляя этносы, помимо египтян, скифов, гуннов и готов, он упоминает… христиан, иудеев, раджипутов и самураев (не японцев, а самураев). Что означает фактически произвольную трактовку понятия.
Зачем? Вот. Теория предполагала, что после получения пассионарного толчка активность народа нарастает около 500 лет, затем век-полтора великих свершений колеблется возле максимума, затем начинает стремительно падать. Деградация занимает ещё 500 лет, если этнос не исчезает раньше. И этой последовательности должна была подчиняться история каждого народа. Однако, не подчинялась же.
Решение подгонялось под ответ нечёткостью дефиниции понятия «этнос», а также субъективностью признаков высокой и низкой пассионарности. Как численно оценить успешность завоеваний, соотнести её с экономическими и культурными достижениями? Учитывая неполноту, а часто и спорность исторической информации, – никак. Теория же пассионарного энтогенеза, претендующая на выявление объективных закономерностей, – как марксизм со сменой экономических формаций, но на уровне этносов, а не человечества, – предполагала именно численную проверяемую оценку.
...Собственно, на этом месте изучение «пассионарной теории» историками обычно завершалось вердиктом «дальше не читал». И зря. Ибо дальше становилось ещё интереснее. «Пассионарность» Гумилёв трактовал, как явление биологическое, а не культурное. Конкретно же, как мутацию, делающую носителя жертвенным, и одновременно способным к «сверхусилиям». Мутации эти вызывались некой «биогеохимической» энергией космического (как считал автор) происхождения. Некое облучение вызывало их сразу на большой площади, – полосами шириной 200-300 и длиной до 2000 километров. Эти полосы Гумилёв видел и рисовал на карте, не смущаясь собственным же утверждением, что начало и первые этапы нарастания пассионарности в исторических анналах не отражены.
Кстати, то что носители мутации, как-то узнав друг друга, объединяются в генетически замкнутые касты, – такие, как раджипуты или самураи, – выглядело логично. Ведь мутация-то рецессивная. При смешении пассионариев с субпассионариями происходит вырождение… Но, если рецессивная, то почему же первые 500 лет пассионарность росла?.. Сам Гумилёв не снизошёл до ответа биологам (генетики, будучи в глухом фейспалме, ни о чём не спрашивали), однако последователи высчитали, что система будет работать, если наделить пассионариев ещё и огромным либидо, позволяющим оставлять в 7-8 раз больше потомков.
...Ну, не даром же все жители Средней Азии могут припомнить в числе своих предков Чингисхана.
Нет. Подробности теории Гумилёва остаются малоизвестными массам, – поскольку их лучше не знать.
