(Прошу извинить за пафос или за банальность, кому как нравится, в названии этой части; ничего более подходящего изобрести не смог).
Итак, Рупрехт, недоучившийся студент, ландскнехт, торговец, искатель приключений и гуманист (!), побывавший в Новом свете и сколотивший там некоторое состояние, в счастливом возрасте под тридцать, крепкий и здоровый, бойко владеющий шпагой и иным оружием, решительный и уравновешенный, то есть мужчина в общем серьезный и повидавший виды, после десятилетнего отсутствия возвращается на родину.
По мере приближения к родному дому, он начинает испытывать приятное волнение, к которому примешивается малая толика гордыни, ибо, покинув отчий дом без гроша в кармане, да еще с замаранной репутацией, он явится перед родными самостоятельным, состоявшимся человеком, в карманах которого позвякивает золото. Что может быть приятней?
Но судьба послала этому серьезному, достаточно образованному, (не будем забывать, что по убеждениям своим он держится просвещенного гуманизма), и опытному человеку встречу с Ренатой, молодой и не лишенной своеобразной (колдовской?) привлекательности женщиной, одержимой нечистым духом и по совместительству ведьмой, что засвидетельствовано ею же на суде св. инквизиции.
Ее ведьмачество вызывает, однако ж, некоторые сомнения, так как, во-первых, свидетельство этого греха добыто судом св. инквизиции, а суд сей, как нам теперь известно из рассматриваемого источника, для извлечения истины из грешника использует такие аргументы, которые способны извлечь из оного помимо истины и многое иное, угодное отцам-инквизиторам; во-вторых, она никогда не причиняла сознательно никакого вреда ни людям, ни животным, во всяком случае, на протяжении нашего знакомства, что, согласитесь, не характерно для поведения ведьмы, ибо и дар свой в обмен на бессмертную душу она получает с тем, чтобы вредить людям и скотине.
Но это при условии, если не принимать на веру жуткую историю, рассказанную Рупрехту хозяйкой гостиницы, в каковой истории наша героиня совместно с графом Генрихом, своим дружком, совершает все мыслимые и немыслимые преступления: «каждую ночь они перекидывались, – он в волка, а она в волчиху, – и бегали по окрестностям; сколько они за это время загрызли детей, жеребят и овец, – сказать трудно! Потом они наводили порчу на людей, лишали коров молока, вызывали грозу, губили урожай и совершали чародейской силой сотни других злодейств. Только вдруг графу в видении явилась святая Кресценция Дидрихская и обличила все его грешное поведение. Тогда граф принял на себя крест и ушел босым ко святому гробу господню».
Сама полнота списка преступлений вызывает некоторое сомнение в достоверности этой истории, а когда мы встречаемся на страницах романа с самим графом Генрихом, умственно совершенно неповрежденным и обутым, ведущим образ жизни, хотя и несколько необычный, но отнюдь не преступный, наши сомнения в достоверности истории, рассказанной хозяйкой гостиницы, усиливаются.
Так или иначе, после первой же встречи с Ренатой, герой наш оставил втуне и свою образованность, и свой житейский опыт, и свое намерение свидеться с родными, и сделался покорным служителем этой женщины.
Перипетии их любви излагать вслед за автором не берусь по причине бессмысленности и неподъемности этой задачи, скажу лишь, что мучительная любовь их, признаться, более походила на рабство. Причем в роли господина или госпожи и, соответственно, в роли рабыни или раба, по очереди выступали оба действующих лица; минуты гармонии и счастья были редки и скоротечны. Избавиться от этого рабства у Рупрехта не было сил, а у Ренаты, до известного момента, – желания. Но когда это желание появилось, она без колебаний покинула своего возлюбленного.
Во все время их совместных путешествий сначала в поисках графа, а позже и по другим причинам, ибо Ренате не сиделось на месте, она весьма изобретательно морочила голову влюбленному Рупрехту; в тех же случаях когда его природный здравый смысл готов был прийти ему на помощь и избавить его от дьявольского наваждения, достаточно было Ренате сказать своему дурачку пару ласковых слов, или заплакать, или напустить на себя задумчивый вид, или, напротив, впасть в истерику, или совершить любое другое действие из миллиона уловок, составляющих арсенал любой женщины, с помощью которых они веками с легкостью манипулируют своими мужьями и любовниками, как Рупрехт становился послушен и кроток как ягненок.
Проходим мимо занятий магией, которым предается влюбленная парочка, проходим мимо участия Рупрехта в дьявольском шабаше, куда Рената делегирует своего возлюбленного с целью выяснить у «мастера Леонарда» место пребывания графа Генриха; сама же уклоняется от участия в этом мероприятии дабы не нанести ущерба своей бессмертной душе.
Каково же было удивление Рупрехта, встретившего на шабаше свою возлюбленную, которая пребывала там, кстати говоря, в наряде, соответствующем принятому на таких корпоративах дресс-коду, то есть нагишом, и совершенно не уклонялась от принятых там же непристойных норм поведения, как то, неистовых плясок и безобразных оргий.
Чтобы закрыть тему шабаша упомяну лишь о двойном целовании, этом маленьком знаке лояльности, данном Рупрехтом мастеру Леонарду. «Для первого протянул он мне благосклонно руку, и, прикасаясь к ней губами, успел я подметить одну особенность: пальцы на ней, не исключая большого, были все ровной длины, кривые и когтистые, как у стервятника. Для второго он, встав, повернулся ко мне спиной, причем надо мной поднялся его хвост, длинный, как у осла, а я, ведя свою роль до конца, нагнулся и облобызал зад козла, черный и издающий противный запах, но в то же время странно напоминающий человеческое лицо».
Со знанием дела написано, не правда ли?
