В очередной раз рад приветствовать своих читателей.
В прошлой части – первой в этой новой, посвящённой чёрному континенту, серии (которая, надеюсь, вызвала у вас интерес и желание продолжать), мы остановились на Второй мировой войне и её влиянии на колониальную систему. Начать здесь имеет смысл с 1940 года, когда после немецкого наступления на западе Франция оказалась выведена из войны и подвергнута жесткому диктату победителя, который и привёл к появлению такого специфического государственного образования, как так называемый режим Виши, а Бельгия и Нидерланды – вовсе были полностью оккупированы.
Во второй раз в истории сложилась ситуация, когда обширные колониальные владения оказались единственными частями государства, признающими власть его правительства и продолжающими борьбу, в то время как метрополия захвачена неприятелем. Прежде такое было только в ходе Наполеоновских войн, когда Бонапарт завоевал Португалию, но её король Жуан VI на британских судах был перевезён в Бразилию. На сей раз монархи Бельгии и Нидерландов тоже покинули свои страны на кораблях флота Её Величества, но обосновались в Лондоне. Кроме этого существовала и другая важная разница – Бразилия была переселенческой колонией Португалии, её этнический состав был достаточно близок к таковому у метрополии, эксплуатация на начало XIX столетия, когда отстававшие португальцы только переходили к плантационной форме колониализма, была ещё не столь тяжела, ложась при этом по большей части на плечи ввозимых через порты Атлантики чёрных рабов. Бельгийское Конго и Голландская Ост-Индия имели минимальные проценты соответственно валлонов с фламандцами, или голландцев в населении, или даже их частично смешанных с коренными жителями потомков. Это были территории по-прежнему сурового, а в недавнем прошлом – жесточайшего режима управления. А главное – если некогда в Бразилии едва ли могли опасаться прихода Наполеона, или, напротив, надеяться на него, то в XX столетии мир стал меньше, а широта войн, особенно тех, в которых были задействованы сильнейшие государства эпохи, больше.
Если забитое, почти вовсе необразованное Конго, к тому же граничащее с нескольких сторон с британскими владениями, не показало примеров не то что организованных выступлений, но даже и их зачатков, то в Азии всё было иначе. Народ там был уже более грамотный и политически активный. А ещё – там были японцы. О роли Империи Восходящего солнца, её идей, её побед, а затем, когда чаша весов сместилась – борьбы с оккупационными частями императорской армии, в пробуждении желтой расы и деколонизации сказано довольно много. Остаётся только ещё раз обозначить несколько основных позиций и дат.
Начать, безусловно, нужно с вступления японских войск во Французский Индокитай. Сперва поданные Микадо в интересах своей продолжающейся с 1937 схватки с Китаем добиваются от вишистов 29 июня 1940 запрета на провоз с французской территории грузов через границу в подконтрольную Гоминьдану часть Поднебесной, причём не только военных, а, де факто, любых. Затем - в лучших традициях европейской колониальной политики XIX века, французскому руководству Индокитая навязывается соглашение о защите силами 6000 контингента японских войск - практически договор о протекторате. 22 сентября 1940 начинают вводиться войска - и их число почти мгновенно превышает оговорённое в бумагах. Вялые протесты игнорируются, ещё более вялое вооружённое сопротивление подавляется силой. К концу сентября большая часть Французского Индокитая оказалась по сути оккупирована силами 2-х дивизий императорской армии. Ранее бывшие господами чиновники колониальной администрации заняли двусмысленное и просто жалкое положение при стремительно перехвативших все рычаги управления японцах.
Это был страшный, мощнейший удар по престижу французов и вообще белых в Азии . Но ещё более сильный был только впереди. После Перл-Харбора и вступления Японии во Вторую Мировую, она устраивает форменный разгром американцам на Филиппинах (где их и так со времён подавления разгоревшейся вследствие испано-американской войны антиколониальной революции воспринимали с ненавистью, сдерживаемой только страхом), затем следует высадка на территории современной Индонезии в рамках настоящего морского десантного блицкрига в 1942. Да, голландских солдат на всю эту огромную островную империю насчитывалось всего порядка 30 000, но, тем не менее, та ничтожная слабость сопротивления, которое было оказано интервенции, та скорость, с которой пала казавшаяся незыблемой власть, не могли не поражать умов местных, не заставлять задуматься.
А бойцы и командиры под знамёнами с посылающим во все стороны свои лучи солнцем и не думали останавливаться. Под удар попадают владения мощнейшей из колониальных стран - Британской Империи: Малайя и Бирма. В настоящей столице колониализма в Восточной Азии, "втором Гибралтаре" - Сингапуре, дело и вовсе доходит до откровенного позора. Сперва англичане никак не могут остановить высадившиеся японские войска, а затем и вовсе капитулируют, находясь в крупной и имеющие неплохие запасы приморской крепости перед противником, более чем в два раза уступающим им в численности! 36 000 японцев берут в плен 80 000 человек из 85 000 группировки под командованием генерала Персиваля.
Помимо естественного влияния подобного рода событий на картину мира зависимых народов, велась и целенаправленная пропагандистская работа. С августа 1940 Япония официально провозгласила доктрину Великой восточноазиатской сферы сопроцветания. Да, безусловно, по большей части она была не более, чем прикрытием собственного, японского империализма и захватов, но, тем не менее, титульно декларировала стремление сформировать «блок азиатских народов, возглавляемый Японией, и свободный от западных держав», который и обустроит «сопроцветание» и мир в Восточной Азии, сбросившей оковы западного колониализма.
Подобно тому, как это произошло и у Германии на европейском ТВД, ухудшение военного положения Японской империи привело её стратегов к мысли о необходимости максимально полного использования ресурсов, в том числе и людских, занятых территорий для целей вооружённой борьбы с противником. Мобилизацию же должны были осуществлять под лозунгами борьбы за национальное самоопределение в ускоренном порядке создаваемые марионеточные режимы. Особенно актуальной эта задача стала для японцев в конце 1942 - начале 1943 года, после Мидуэя и начала контрнаступления союзников в ходе Гуадалканальской операции. 1 августа на базе созданной ещё в 1941 году Армии освобождения Бирмы и Бирманской исполнительной администрации, было провозглашено Государство Бирма, а японское военное правительство Бирмы было официально распущено. Новое государство быстро объявило войну Великобритании и США и заключило союзный договор с Японией. Руководивший до этого Исполнительной администрацией известный политический активист Ба Мо стал «Naingandaw Adipadi» (главой государства) Бирмы с широкой властью, согласно новой конституции.
14 октября 1943 была провозглашена Республика Филиппины, а 21 октября на небольшом занимаемом японцами клочке восточной Индии было создано Временное правительство Свободной Индии - Азад Хинд, которое в таковом качестве было признано рядом стран нацистского блока. О нём, да и вообще об Индии во Второй Мировой войне и предшествующей ей эпохи политической активизации этой важнейшей из британских колоний, стоит сказать особо.
Ещё в 1885 году в Индии возникла первая политическая организация - Индийский национальный конгресс. Я намеренно не назвал его партией, так как его программа долгое время была весьма расплывчатой, она сильно менялась со временем, по мере того, как в Конгрессе начинало преобладать то или иное его крыло, выходило на авансцену новое поколение политических лидеров. Фактически на первых парах организация была призвана объединить всех политически активных индийцев вообще. Требования же первого съезда ИНК звучали так: ликвидация действующего Совета по делам Индии в Лондоне, расширение состава действующего в Индии Центрального законодательного совета при вице-короле за счёт индийцев, необходимость провести те же самые нововведения в провинциальных советах. Такие частично выбранные органы должны получить право обращаться с запросами и протестами в британскую палату общин, где необходимо сформировать постоянный комитет для рассмотрения проблем Индии.
Легко можно заметить, что в своих пожеланиях лидеры ИНК были весьма скромны и не выходили за рамки действующих в их стране законов. Ничто не говорит здесь о воле к независимости, пусть даже и скрытой. И действительно, основатели Конгресса — Г.К. Гокхале, Ф. Мехта, С. Банерджи, Д. Наороджи — были отнюдь не против сохранения британского господства в Индии. Они преклонялись перед идеологами британского либерализма Маколеем, Гладстоном, а также перед столпами английского утилитаризма Бентамом и Миллем. А главное, как и многие образованные индусы, считали, что только британцы являются той силой, которая в состоянии снести массу сковывающих Индию пережитков и предрассудков - в частности кастовую систему. Кроме того, наиболее амбициозные из членов ИНК видели себя фигурами уже в большой политике метрополии. Д. Наороджи в 1893 г. был избран от либеральной партии Великобритании в британский парламент. До самой Первой мировой всё продолжалось в таком, или близком к этому духе. Максимумом возможного виделось преобразование Индии в доминион в рамках империи - и то как достаточно отдалённая перспектива.
Первая Мировая изменила многое. И из-за довольно значительной доли индийских солдат, которым пришлось поучаствовать в сражениях совершенно чуждой им войны, и из-за экономических её последствий, и из-за того, что правительство в Лондоне просто было не способно уделять индийским делам столь же много внимания, как в мирное время.
Британия в целом вышла из огненной бури, которая продолжалась с 1914 по 1918, достаточно заметно ослабленной. В мире возник под влиянием США, о чём упоминалось в прошлой части, довольно чёткий антиколониальный, или, как минимум, ставящий то, что ещё недавно было незыблемым в рамках колониализма, под сомнение посыл. Громыхнула Великая Октябрьская революция в России. Из-за совокупности этих факторов, а также новой войны в Афганистане, в 1918-1919 в Индии нарастает количество народных выступлений. Их довольно жестко подавляют - англичане меньше всего хотят сразу после завершения Великой Войны получить новое издание Восстания сипаев и крупный бунт на территории жемчужины в короне империи. Как следствие не обходится без эксцессов: в ходе так называемой Бойни на Джаллианвала-багх в городе Амритсаре, где была расстреляна мирная демонстрация, гибнет по британским подсчётам 379 человек. Индийские дают до 1000 и более.
И вот тут, на фоне общей радикализации политической жизни в колонии, появляется фигура Ганди. Здесь не место говорить об этой, бесспорно, выдающейся личности и его пути сатьяграхи - ненасильственного сопротивления и свараджа - самоуправления. Но важно обозначить тот факт, что, при просто птицей взлетевшей до мировых высот популярности и известности Ганди, далеко не все политически активные индусы были с ним согласны в принципиальных вопросах.
Немало было и таких деятелей, которые использовали авторитет Махатмы и то, насколько сильно ему удалось вовлечь в те или иные виды активизма массы простых индусов, в своих целях. В начале 1922 Ганди даже вынужден был приостановить свою кампанию протеста, поскольку некоторые кровавые эксцессы показали, что движение выходит из-под контроля ИНК с его принципом ненасильственных действий. Что не менее важно, имелись лидеры и в рамках самого Конгресса, выступавшие с более радикальных позиций. Именно в это время в большую политику приходят Субхас Чандра Бос и Джавахарлал Неру.
Последнего ввёл в руководство Конгресса его отец - Мотилал Неру, который в 1928 представил ИНК проект будущей конституции Индии, предусматривавший предоставление ей статуса доминиона. Отказ британских властей принять этот проект послужил поводом для начала второй кампании гражданского неповиновения. В начале 1930 г. ИНК провел в стране подготовку к назначенному на 26 января так называемому «Дню независимости Индии», а в марте Ганди опубликовал свои 11 пунктов, содержавших требования к британским властям об освобождении политических заключенных и создании более благоприятных условий для развития экономики Индии. Отказ англичан выполнить и эти требования был формальным поводом для начала новой кампании протеста, включавшей знаменитый Соляной поход Ганди.
В мае 1930 Ганди и его сторонники были арестованы, но вслед за этим по всей стране начались массовые выступления, в том числе восстания крестьян и пограничных племен. А главное - Махатме удалось добиться самого важного - он сумел пошатнуть экономическую систему Индии, её статус придатка метрополии и источника доходов. Индусы массово отказывались от покупки британских товаров в пользу пусть и примитивных, буквально сделанных на коленке, но собственных. Да, Ганди очень хорошо понимал истинный механизм работы колониализма. А ещё - очень удачно (хотя, вероятно, и не намеренно) подгадал время - разворачивающийся глобальный экономический кризис сделал происходящее очень болезненным для Британии. Как следствие в 1935 появляется первый предложенный уже самими колониальными властями проект конституции, но... теперь от него отказываются индусы!
За первую половину 1930-х ИНК сильно левеет, причём как в смысле реальных левых - социалистов и коммунистов, так и лево-националистических течений, которые в дальнейшем будут всё более сближаться идейно с корпоративизмом и даже национал-социализмом (хотя, разумеется, с большой долей местной специфики). Чандра Босу и Неру было теперь мало статуса доминиона - они желали независимости, реального и полного суверенитета, ведь, это было ясно видно, англичан можно прогибать, можно заставлять их идти на уступки! И не беда, что здесь имел место кумулятивный эффект от целого ряда благоприятно сложившихся обстоятельств, а, самое важное, результат и вовсе был достигнут не этими пламенными борцами, а Ганди, но начавшийся было процесс они благополучно сорвали. В итоге британцы запускают частично положения проекта конституции только на местном уровне в качестве пилотного проекта: проведенные на этой основе выборы в провинциях принесли в начале 1937 победу ИНК, и в восьми из 11 провинций страны кабинеты министров были сформированы конгрессистами. Помимо этого Конгресс развернул политическую работу также и в туземных княжествах, где создавались союзы, партии, проводились забастовки-харталы. Казалось бы, успех - вот только эта как-бы жёсткая линия вызвала у Лондона стойкое нежелание иметь с ИНК какое-либо дело кроме тех случаев, когда без этого совсем обойтись нельзя.
В 1939 году вице-король Индии ввёл свою подведомственную территорию в войну на стороне метрополии без консультаций с кем бы то ни было, тем более ИНК. Напротив, это Конгресс в октябре 1939 напомнил о себе и пообещал сотрудничать с британскими властями при условии создания в Индии ответственного национального правительства и созыва учредительного собрания для определения конституционного устройства страны. Если бы обстановка на фронтах в Европе оставалась такой же, как во время Странной войны (тем более улучшилась бы для англичан и французов), то на ИНК никто не обратил бы никакого внимания - пусть обещают и требуют, что с них возьмёшь? После того, как стало возможным применять военные и чрезвычайные методы в управлении, методика противодействия всяким акциям неповиновения была разработана настолько, что Конгресс стал почти беспомощным, а над головами его вождей стали сгущаться тучи - появился риск получить обвинения в государственной измене.
Всё изменил 1940 год. Когда Англия осталась одна, имея на той стороне Канала войска победоносного вермахта, разумеется, политикам в Лондоне пришлось пересмотреть приоритеты. То же касалось и индийцев. Если ещё недавно предложение, сделанное англичанами, о статусе доминиона, при определённых дополнительных оговорках, предоставляемое сразу после окончания войны, показалось бы сверхщедрым, то в конце 1940 ИНК не только не принял его, но и помог Ганди организовать новую волну гражданского неповиновения. Кончилось плохо, даже очень. Дело в том, что, практически одновременно с этим, в Германию через Афганистан и СССР сбежал Субхас Чандра Бос, который окончательно заявил о себе как о стороннике вооружённой борьбы за независимость. Он основал собственную политическую группировку «Блок — Вперёд Индия» (он же Азад Хинд!) - фашистского толка партию, в которой он играл роль дуче. Собственно, среди сторонников Чандра Босс назывался Нетаджи — «вождь», с уважительным окончанием («джи»). Влияние "Вперёд, Индия!" было довольно скромным, однако Нетаджи удалось добиться встречи с Гитлером, да и вообще он вёл довольно широкую пиар-компанию.
Что ещё хуже, не поддержав Чандра Боса, лидеры ИНК и не осудили его должным образом. Как следствие ко второй половине 1942 года, когда вторжение японцев выглядело реальной угрозой, колониальная администрация считала индусов вообще, а жителей Бенгалии (Нетаджи был родом оттуда) - в особенности, нелояльными подданными, потенциальными коллаборантами. Это не вело к каким-то особенно жестким репрессивным мерам, но породило нечто худшее - безразличие к нуждам индийцев, особенно если они шли вразрез с военной необходимостью. На итог в 1943 из Бенгалии, где в результате зимнего циклона 1942 года имел место быть неурожай риса, его всё равно вывезли в количестве свыше 80 000 тонн - дабы не достался врагу в случае атаки. Решающее влияние имел даже не столько сам этот факт, сколько вызванные им слухи, которые привели к взрыву спекуляции на рынке и продовольственной панике. В конце концов, от недоедания и болезней умерло по разным оценкам от 4 до 9 миллионов человек из 60,3 миллионов населения.
К этому времени после того, как Ганди попытался дать старт новой волне неповиновения в 1942, все лидеры ИНК были арестованы, а сам Конгресс - запрещён и распущен. Вот в этой-то мутной воде и попробовали половить рыбки японцы и Чандра Босс, которого попытались сделать ключевой политической фигурой и главой правительства в изгнании, чтобы спровоцировать всеобщее восстание. Его не случилось. Всю войну, несмотря ни на что, в массе своей индийцы оставались лояльными британской короне. К Индии мы ещё вернёмся чуть ниже, а пока вспомним о других созданных под эгидой японцев правительствах. Если Азад Хинд оказался много менее удачным проектом, чем на то рассчитывали его творцы, то Филиппинская Республика просуществовала вплоть до восстановления американского контроля над островами в ходе Филиппинской операции октября 1944 - августа 1945, Государство Бирма - до 27 марта 1945, а формы местного самоуправления на территории Индонезии и Индокитая (Вьетнам, Лаос, Камбоджа) - до конца Второй Мировой. При этом начиная со второй половины 1944 практически все помянутые выше режимы и структуры стали... искать тех или иных контактов с союзниками по Антигитлеровской коалиции.
Впрочем, это и не удивительно - об особенной идейной, или даже идеологической близости с японцами говорить не приходилось нигде, они интересовали местных революционеров, вождей и лидеров исключительно потому, что были могучей силой. Стоило этой мощи надломиться, как всё, прежние расчёты оказались более неактуальными. Какой интерес? Разумеется, это признание по итогам мира независимости, только обеспечиваемой и гарантируемой на сей раз лидерами другой стороны! В свою очередь союзники - главным образом американцы и англичане, были заинтересованы в дестабилизации японского тыла, саботаже, а лучше - восстаниях. Диверсанты, спецагенты и эмиссары начинают выходить на контакт с формальными союзниками Империи Восходящего солнца. При этом, разумеется, действуют они не только на территории бывших своих колоний и зависимых территорий, но и французских и голландских, причём от своего имени, а не от лица бывших колонизаторов, которые формально продолжали оставаться единственной законной властью. Это важный момент. В Индокитае и в Индонезии возникнет своё сопротивление, однако оно будет антияпонским, но ни в коем случае не профранцузским или пронидерландским. Самостоятельным. И, когда для армии Микадо всё окончательно начнёт лететь в тартарары, произойдёт очень любопытный процесс объединения тех, кто, теоретически, должен был непримиримо враждовать - созданных при поддержке Японии органов власти и лесных повстанцев. Именно такой микс обыкновенно был в основе самопровозглашённых (в юридическом смысле), с точки зрения своих бывших метрополий - мятежных, но реально контролирующих существенную часть территории, а главное - народных масс, правительств в Юго-Восточной Азии.
Итак, грандиозная мировая бойня завершилась 2 сентября 1945. И Азия, да и вся планета, конечно, не могли уже жить после неё по-прежнему. Как же видели мир победители? Основными государствами, заставившими Германию капитулировать, бесспорно, были Советский Союз, США и Великобритания. Причём мощь двух первых к августу-сентябрю 1945 была наибольшей. И, так уж сложилось, что, как мы помним из предыдущей части, именно эти две державы были наиболее последовательными сторонниками деколонизации. Причём Штаты действовали, пожалуй, даже решительнее. Ещё в тексте Атлантической хартии принятой 14 августа 1941, которая имеет немало параллелей с 14 пунктами Вудро Вильсона, значились следующие положения:
2. Отказ двух держав (авт. США и Англии) поддержать территориальные изменения, которые не находятся в «согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов».
3. Право наций на выбор своей формы правления, восстановление «суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путём».
4. Свободный доступ всех стран, великих или малых, к мировой торговле и сырьевым ресурсам, необходимым для экономического процветания государств.
В общем и целом, уже этого было достаточно, чтобы похоронить колониализм - при условии, естественно, что вышеозначенные договорённости будут не пустой декларацией, но реально начнут выполняться странами-подписантами. В августе 1941 в этом ещё вполне могли возникать сомнения. Однако, процесс выработки документов, которые лягут в основу нового миропорядка, шёл дальше. В декларации трёх держав, принятой по итогам Тегеранской конференции, значилось:
Мы будем стремиться к сотрудничеству и активному участию всех стран, больших и малых, народы которых сердцем и разумом посвятили себя, подобно нашим народам, задаче устранения тирании, рабства, угнетения и нетерпимости. Мы будем приветствовать их вступление в мировую семью демократических стран, когда они пожелают это сделать.
Но ладно, это всё - слова. В 1944 году были приняты решения в сфере мировой экономики и финансов, которые оказались красноречивее каких угодно деклараций. С 1 по 22 июля в американском местечке Бреттон-Вудс прошла конференция, по итогам которой были созданы такие организации как Всемирный Банк и Международный Валютный Фонд. Именно эти структуры должны были стать основным механизмом восстановления экономики после войны. Деньги в первую очередь были американскими. Исходя из этого, именно Вашингтон в значительной мере и заказывал музыку. Как скажет сейчас любой, мало-мальски интересующийся глобальной политикой человек, МВФ предоставляет средства только после того, как страна-соискатель исполнит ряд требований, после которых её единственно и могут счесть соответствующей его стандартам. Одно из ключевых - открытость экономики. США, начиная новую эру в истории международных финансов, объявляли настоящую войну таможенным пошлинам и протекционизму. Как следствие роль колоний как рынков сбыта оказалась коренным образом поставлена под вопрос. Уже после войны - в 1947, отталкиваясь от принципов Бреттон-Вудской конференции, с подачи американцев 23 государства заключили так называемое Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), запустив длительный, из многих раундов переговорный процесс, который уже в 1990-х увенчается созданием ВТО. Основная цель ГАТТ — снижение барьеров в международной торговле, главным образом тарифных.
Наконец, в том же 1944 в поместье Дамбртон-Окс в Джорджтауне (пригороде Вашингтона) были заложены принципиальные основы так называемой Всемирной организации безопасности - прообраза ООН. Устав Организации объеденных наций подпишут на Сан-Францисской конференции, проходившей с апреля по июнь 1945, но ещё за более чем полгода до того основные черты и формы, в том числе механизм работы Совета Безопасности, уже были определены. Имея немало сходств с предшественницей - Лигой наций, новая международная организация, как, по крайней мере, казалось, имела существенно более внятный механизм обеспечения мира и стабильности. Вместо прежнего либерум вето стран-членов и связанного с этим разброда и шатания, появился компактный орган из всего пяти стран, который де факто и принимал ключевые решения по важнейшим вопросам. И имел силы и права, чтобы претворять свои требования в жизнь. Эра колониальных захватов осталась позади. Стало невозможно, как прежде, предъявить стране территориальные, или даже иные претензии, объявить ей войну и поглотить, обратив в колонию. Попытка подобного рода действий незамедлительно получила бы коллективный отпор со стороны Объеденных Наций, сообща выступающих против агрессора. Колонии по определению стали уходящим явлением.
Помимо завершения мировой войны и создания ООН и других новых международных структур в 1945 произошло ещё одно весьма важное для будущего колониальной системы событие. Ещё в 1940 в Британии было сформировано коалиционное правительство Черчилля из консерваторов, лейбористов и либералов, которое и функционировало до июля 1945. Лидер лейбористов - Клемент Эттли, который успел за это время побыть на целом ряде довольно почётных, но не особенно ответственных постов, как то Лорд-хранитель Малой печати, заместитель премьер-министра (с февраля 1942 года, без конкретной зоны ответственности), некоторое время был на должности государственного секретаря по делам доминионов, выступал за то, чтобы новые выборы прошли уже после окончательной победы над всеми противниками, включая Японию, ориентировочно в октябре 1945. Однако Черчилль, видя рост популярности лейбористов, решил сыграть на опережение, использовать собственную громадную популярность, как лидера, приведшего страну из отчаянного положения осени 1940 к победе, а потому поспособствовал назначению выборов на 5 июля 1945. Убеждённый, что успех у него в руках, он отбыл на Потсдамскую конференцию, а, между тем, всё оказалось далеко не так однозначно. При том, что почти каждый британец с огромным уважением относился к старине Уинстону лично, они не были готовы просто в силу этого давать карт-бланш на формирование нового кабинета консерваторам. Англичане, как и почти все в Европе, стали испытывать под влиянием блистательных успехов СССР, главной силы, среди тех, что разгромили Гитлера, существенные симпатии к социалистическим, или квазисоциалистическим идеям. Вообще люди хотели перемен, желали если не комфортной, то достойной жизни в новом, мирном времени. Лейбористы построили свою предвыборную кампанию вокруг вопросов о послевоенном восстановлении экономики, создании всеобщей занятости и организации национальной системы здравоохранения. И... совершенно сенсационно одержали верх! 28 июля Клемент Эттли сменяет уходящего, как, кажется, думал даже он сам, в политическое небытие Черчилля в Потсдаме.
Какое отношение это имеет к нашей проблематике? Именно тот факт, что им пришлось иметь дело уже не с великим Уинстоном, а с Эттли, про которого самый знаменитый английский премьер сказал так: "Мистер Эттли очень скромный человек. И у него есть для этого все основания", чрезвычайно сильно поспособствовал обретению независимости Индией. Нет, в действительности, что бы там обидного не высказывал Черчилль, лидер лейбористов отнюдь не был ни глупцом, ни полной бездарностью. Но, во-первых, он целиком и полностью сконцентрировался на вопросах внутренней политики, где действительно провёл целый ряд крупных реформ и заметно улучшил систему социального обеспечения в Англии, а во-вторых, у него критически недоставало разом и опыта, и смелости, чтобы на равных говорить с таким политическим титаном, как Сталин, или выдерживать американский напор в лице безапелляционного Трумэна. Тот и другой были за деколонизацию. Заметная часть самой лейбористской партии была за деколонизацию. Наконец, собственно, Индия была за деколонизацию. Мы остановились на том, что ИНК в ходе войны был запрещён и разгромлен. В мае 1944 года, когда перелом в ходе войны, в том числе - против Японии, перестал вызывать у кого-либо сомнения, Ганди и остальных выпустили на свободу. Летом 1945 на переговорах с лидерами ИНК и Мусульманской лиги в городе Симла британские власти согласились создать Всеиндийский исполнительный совет - де-факто кабинет министров. Однако обставили эту возможность такими условиями, что индийцы сочли за лучшее отказаться. Как можно видеть, не особенно это всё похоже на готовность и стремление уходить. Но потом в метрополии меняется власть, а в колонии - политическая линия.
Весной 1946 было объявлено о предоставлении Индии статуса доминиона и о предстоящих выборах. Стоит особо отметить, что в реалиях 1945 года и последующих лет, содержания слова "доминион" было уже не тем, что в 1930-х, или даже в 1942. Все доминионы Британии к этому времени стали уже вполне самостоятельными, независимыми по сути своей государствами, членами ООН (к слову, вошла в ООН уже в составе первых 50 государств-основателей и Индия). Главным было получить свои парламент и правительство, которое перехватит рычаги управления у колониальной администрации, заиметь свои силовые структуры, внешние связи, финансовые резервы - а остальное - дело техники. В августе 1947 с великими сложностями, связанными с жесточайшей религиозной рознью между мусульманами и индуистами, которая привела к разделу страны, были созданы доминионы Пакистан (14 числа) и Индия (15 числа). Тема это весьма интересная, но подробно говорить о ней мы не можем. Ограничимся здесь лишь тем, что, да, безусловно британцы использовали данную линию разлома в своих интересах и действовали по знаменитому принципу "divide et impera", однако отнюдь не были его творцами-создателями, его корни - в самом индийском обществе, что и предопределило ещё более жестокое продолжение противоборства уже после ухода англичан.
Индия стала окончательно полностью независимой республикой из доминиона в 1950. А всего год спустя, в 1951, во власть триумфально возвратился - Черчилль, человек, который либо вовсе не стал бы допускать подобного(за время нового премьерства сэра Уинстона, продолжавшегося до 5 апреля 1955, независимости не получила ни одна колония Британской империи), либо, как минимум, сумел бы выторговать для метрополии куда больше преференций. В реальности же жемчужина выпала из короны, укатилась прочь, а Англия осталась - всё более зависимой от США, всё более привязанной к сформировавшемуся в Европе альянсу НАТО. Решающий шаг в деколонизации для Азии был сделан. После этого ответ на вопрос о независимости для Бирмы, Малайи и других британских владений, кроме Гонконга, ну да нет правил без исключений, был дан. Вообще перспектива сохранения в Азии колоний не только английских, но в принципе любых, стала более чем сомнительной.
Однако были те, у кого на сей счёт было иное мнение - французы и голландцы, которые попытались удержать то, что считали своим, в вооружённой борьбе. Не осмеливаясь подступиться к вопросу о том, как это было – т.е. к рассказу, который просто неизбежно сделался бы пространным, о войне за независимость Индонезии (1945-1949) и Индокитайской войне (1946-1954), попробуем ответить на вопрос о том, почему. Для голландцев, судя по всему, ключевыми были экономические причины. Ост-Индия была весьма значительным источником дохода для давно уже превратившейся из европейского авангарда, каким она была в XVII столетии, в довольно скромное государство Королевства Нидерланды. Что ещё важнее, именно Индонезия могла дать ресурсы для послевоенного восстановления метрополии. Если на островах бои носили ограниченный характер, существенная часть территории была занята японцами, де факто вообще без сражений, то в Голландии осенью 1944 шли весьма серьёзные битвы, в частности знаменитая операция Маркет-Гарден и освобождение устья Шельды (в ходе последнего основным методом действий союзных войск было массированное применение бомбардировочной авиации и артиллерии для прокладывания себе дороги вперёд). Значительные территории оказались не только разрушены, но и затоплены.
Голландцы достаточно быстро смирились с тем, что будет существовать некая независимая Индонезия вообще, однако, пользуясь этнической разнородностью народов, её населявших, а также тем, что никакой индонезийской государственности в полном смысле этого слова никогда прежде не существовало в истории, намеревались вычленить из её состава наиболее ресурсообеспеченные области. Так, после того, как начала играть посредническую роль ООН, 29 августа 1947 года Нидерланды провозгласили создание т. н. «линии ван Моока» (по имени тогдашнего генерал-губернатора Голландской Ост-Индии Губерта Йоханнеса ван Моока), на которой они готовы были остановить свои войска. Исходя из начертания этой границы, Нидерланды соглашались оставить в составе Индонезии приблизительно третью часть острова Ява и большую часть Суматры, но от республики отсекались важнейшие продовольственные и нефтеносные районы, а также крупнейшие морские порты. Вспышки и затухание войны очень чётко коррелировали, помимо большей или меньшей силы международного давления, с тем, насколько она получалась затратной, и какие выгоды могла в теории дать. Когда Индонезия в силу внутренних факторов дестабилизировалась, голландцы с поразительной и весьма некрасивой лёгкостью отказывались от ранее подписанных документов и возобновляли так называемую “полицейскую операцию”. Стоило же их противнику консолидироваться и, как следствие, усилить отпор, а главное – действовать именно как единое целое, без шансов на распад и дезинтеграцию новорожденной республики, как метрополия резко начинала интересоваться возможностями изыскания гуманного и мирного решения.
К началу боёв та и другая страна почти не имели вооружённых сил, что тоже накладывало свой отпечаток на происходящее. Не так было у французов. Вообще если вероятность утраты голландцами своих колониальных владений (не в пользу некоего независимого государства, разумеется, но более сильной империалистической державы – той же Японии, как вариант) рассматривалась уже с начала XX столетия, то Французская колониальная империя была второй по величине и казалась весьма устойчивой. Разумеется, всё переменилось после 1940 года. Действия Де Голля, который повёл борьбу с не вполне ясным юридическим статусом, как собственным, так и верных ему сил, с опорой на Британию, но, в то же время, со своим взглядом на вещи и приоритетами, стала серьёзным фактором, расшатывающим стабильность колоний. Почти каждая территория, управлявшаяся некогда из Парижа, оказалась перед непростым выбором – подчиняться маршалу (Петену), или генералу (Де Голлю). Британия, не находясь юридически в состоянии войны с Вишистской Францией, топила её корабли, атаковала порты, способствовала краху колониальных администраций. В частности в июне-июле 1941 прошла совместная операция сил Британской империи (помимо англичан в ней поучаствовали австралийские и индийские войска) и Свободной Франции в Сирии и Ливане. Результат вышел достаточно примечательным - французский главнокомандующий генерал Катру объявил об отмене французского мандата, а затем подтвердил заявление о предоставлении Ливану независимости и восстановлении действия конституции 1926 года, но с ограничениями, обусловленными «требованиями военного времени». То же касалось и Сирии. Выборы прошли летом 1943, независимость стала фактом осенью того же года. Почему французы пошли на это? Очевидно под давлением своего английского союзника, не желавшего получить очаг потенциальной нестабильности и восстаний на Ближнем Востоке – ещё один, а ведь и так к концу 1941 приходилось, по сути, оккупировать Ирак и половину Ирана. Дивизии были нужны для того, чтобы останавливать рвущегося к Суэцу Роммеля и итальянцев. И, если в этих условиях в тылу рванёт, то можно разом потерять всё, вплоть до Индии, до которой тогда придётся добираться способом Васко да Гамы – и с соответствующими сроками. Не удивительно, что бывшие заложниками своих патронов французы хитрили ужасно. Их провозглашение независимости для Сирии – это вообще потрясающий пример казуистики и демагогии. Так, в числе прочего, там говорилось:
Независимость и суверенитет Сирии и Ливана не повлияют на юридическое положение этих стран, которое останется согласно условиям мандата. В действительности, эту ситуацию можно изменить только с согласия Совета Лиги Наций, с согласия Правительства Соединенных Штатов, подписавшего франко-американскую конвенцию от 4 апреля 1924 года, и только после заключения между правительством Франции и сирийским и ливанским правительствами договоров, должным образом оформленных в соответствии с законами Французской Республики.
Тем не менее, уже к концу Второй мировой полноценно французскими войсками ни Сирия, ни Ливан не контролировались, а в 1946 они окончательно и полностью ушли. Но то – Ближний Восток. Совсем иное дело Африка. Оттуда как раз Франция не желала уходить долго и упорно. Если на Дальнем Востоке, в том числе и после падения Виши, до самого краха Японии, колонии французов Де Голлем и его сторонниками не управлялись, то в Африке после высадки американцев в ходе операции Торч, хотя и далеко не сразу, но был сформирован 3 июня Комитет национального освобождения, который не просто был далеко не всеми признанным правительством в изгнании, но начал реально управлять владениями Франции на чёрном континенте.
В целом, раз уж мы заговорили об этом, отношения Де Голля с руководителями западных союзников, Черчиллем и Рузвельтом, были весьма сложными. Черчилль, по преимуществу и запустивший проект Сражающейся Франции, то и дело приходил в ярость от неуправляемости французского генерала, его упорного обыкновения исходить в делах и заявлениях из прошлого или будущего, сколь угодно великих, а не из сумрачного и скромного настоящего. Рузвельт же и вовсе относился к Де Голлю откровенно плохо, считая его опасным авантюристом, который скорее мешает, нежели помогает вести войну серьёзным людям. Тем не менее, после многочисленных сложностей, даже унижений (Самое большое, конечно, имело место 4 июня 1944 года, когда де Голль был вызван Черчиллем в Лондон. Британский премьер заявил о предстоящей высадке союзных войск в Нормандии и, вместе с тем, — о поддержке линии Рузвельта на полный диктат воли США. В проекте обращения, написанном генералом Дуайтом Эйзенхауэром, французскому народу предписывалось выполнять все предписания союзного командования «до выборов законных органов власти»; в Вашингтоне деголлевский Комитет не считали таковым. Де Голлю дали понять, что в его услугах не нуждаются), Франция, к немалому удивлению немцев (вспоминаем известную фразу, приписываемую Кейтелю “Как, и французы тоже?” во время подписания капитуляции Третьего Рейха), да даже и самих французов, вошла в состав держав-победительниц.
Причём не вообще, а ключевых – и, на этом основании, удостоилась места в Совете Безопасности ООН, а также оккупационной зоны в Германии. Немалую роль здесь сыграл Советский Союз и стремление Сталина частично уравновесить в Западной Европе всё более монолитный англосаксонский блок мощным независимым государством. Французы, даже Де Голль, ощущали, что всё, что им было дано в 1945 – это несколько на вырост. Требовалось срочно подтверждать статус, продемонстрировать величие Франции, о котором так много говорил генерал. Но как это сделать? Экономические потери страны после оккупации и боёв 1944 года были весьма значительны. Настолько, что отказаться от экономической помощи США в рамках плана Маршала французское правительство не могло. А в ответ, как мы знаем, нужно было расплачиваться политической лояльностью. Франция оказывается вынужденной, при ещё недавно подчёркнутой воле к самостоятельности, входить в разнообразные интеграционные проекты: военные, в частности НАТО, а также хозяйственные (в том числе с восстановленной в виде ФРГ Германией – своим многолетним, можно сказать вековым врагом). Французская армия испытывает жесткую зависимость от вооружения английского и, особенно, американского производства. Парижем быстро берётся последовательный и твёрдый (до сегодняшнего дня доживший) курс на военно-промышленную автаркию, способность обеспечить себя любыми современными видами оружия. Но для достижения столь амбициозной цели требуется время.
Вот и выходило, что державность можно было демонстрировать только в колониях. Сперва это казалось достаточно лёгкой задачей. В самом деле, неужто Франция настолько ослабла, что не сможет проучить горстку бывших на службе у японцев, или скрывавшихся до последнего момента от них в джунглях, узкоглазых? С другой стороны наряду с кнутом был предложен и пряник – да какой! Конституция IV Республики определяла новый статус для колоний в рамках так называемого Французского союза. Согласно статьям 63-72 отныне государственное образование, включающее в себя и саму Францию, управлялось так:
Президентом Французского Союза являлся Президент Французской республики.
Верховный Совет (Haut Conseil) состоял из представителей французского правительства и государств-членов. Он помогал французскому правительству в вопросах, связанных с Союзом.
Наконец Ассамблея Французского Союза (Assemblée de l'Union), где половину составляли представители Французской метрополии, другую половину — представители заморских департаментов, заморских территорий и ассоциированных государств.
Казалось бы, схема действительно новаторская, ничего подобного в мировой истории колониализма не было. Однако, французы допустили весьма серьёзный промах. Если некогда британские доминионы давали возможность жителям той или иной колониальной территории, пусть и не абсолютно до конца, но в значительной степени управлять собой, то система Французского союза предоставляла право всем частям государства частично влиять на его общий курс, однако как раз в том, что касалось реальной жизни, текущего управления на местах, меняла не столь уж многое. Выяснилось самым драматическим образом, что жители колоний, причём таких разных, как Вьетнам, или Мадагаскар, не желают делить ответственность за будущее Великой Франции, но твёрдо намерены взять в свои руки собственное.
Вообще, так же, как и у остальных колониальных держав, у французов ломается баланс доходов и расходов в колониях. Послевоенная Франция, даже и при большом желании, была неспособна единолично обеспечить всем необходимым свою громадную державу. Иными словами, внешних игроков так и так необходимо было впускать на внутренний рынок. Оказывали своё влияние продавливаемые США глобальные перемены в мировом хозяйстве. У французов были силы на то, чтобы вести одну или даже несколько сразу войн в колониях, одерживать там победы (впрочем, порой и поражения терпеть тоже), но не на то, чтобы добиться устойчивого контроля везде и всюду. Слишком много точек полыхало, или готово было загореться одномоментно. Это чем-то напоминало проблемы Римской империи в её противостоянии с варварами: объединившись несколько охраняющих Лимес легионов были способны одержать верх практически над любым врагом. Вот только предельно затруднён и практически невозможен был сам манёвр как таковой: сдвинься с места чтобы парировать один кризис, и там, где ты только что стоял, начнётся другой.
Не получалось и “подкупить” колонии, или, как минимум, их элиты обещанием устойчивого экономического развития с Францией в роли локомотива. Это теперь мы знаем, что судьба обретших независимость государств, особенно африканских, оказалась почти повсеместно незавидной. В начале 1950-х перспектива виделась совершенно иначе. В колониях имелись богатые запасы сырья, ресурсы, которые сейчас приносят по большей части доход крупным корпорациям метрополии, а в будущем, в светлом независимом завтра, могут быть национализированы и начать давать профит уже государственному бюджету, а далее, через систему распределения – всем. Во многом именно господство этой схемы в умах было причиной популярности в обретавших самостоятельность колониях социалистических, а вернее квазисоциалистических, идей. Чертовски далёкие от научного марксизма (да и откуда бы взяться в той же Африке его знатокам?) эти идеи сырьевой ренты были утопическими, реализовались в силу целого ряда соединившихся обстоятельств только в нескольких нефтяных монархиях Персидского залива, но как раз там о социализме говорить никто и не пытался. Принципиально иной была ситуация в Восточной Азии. Там были уже вполне настоящие социалисты и коммунисты, имевшие приемлемый уровень теоретической подготовки, идеологию, отличную от “отобрать у белых и пользоваться в своё удовольствие”, но и проблемы там были куда серьёзнее. Уже тогда численность населения того же Вьетнама, не говоря об Индонезии, не оставляла надежды на то, что всю страну получится посадить на сырьевую ренту и обеспечить при этом достойный уровень жизни не только крайне узкой прослойке элит, но основной массе населения. Требовалось полновесное хозяйственное строительство, перестройка сельского хозяйства, где равно непригодными в новых условиях были и монокультурные, жесточайшим образом ориентированные на устойчивый вывоз латифундии белых, и скромные, обрабатываемые индивидуально примитивным инструментом, участки цветных, создание промышленности. Иными словами, коллективизация и индустриализация. Но сначала нужно было добиться вооружённой рукой победы в войне за независимость, часто совмещавшейся с гражданской, получить контроль над властью и собственностью.
Пример, который ещё долгие годы будет оказывать влияние на всю Азию, был перед глазами – это Китай. Победа КПК и создание КНР была великим успехом для мирового коммунистического движения, причём не только потому, что сама по себе победа в наиболее населённой стране мира есть грандиозная виктория, но и по той причине, что все граничащие с Поднебесной народы и территории всколыхнуло как землетрясением. Ещё долгие годы ориентированные именно на Мао, на его модель и опыт, партии и группы будут вести ожесточённую, как правило вооруженную борьбу на Филиппинах, в Индонезии, в Лаосе, в Кампучии/Камбодже. Изначально, до советско-китайского раскола при Хрущёве, большое влияние Пекина испытывал и Вьетнам.
Уже существующим красным режимам такое соседство придавало силы и смелости. В значительной мере следствием успеха коммунистов в Китае стала Корейская война. Не говоря о ней здесь подробно, отметим, что она оказала существенное влияние на умы лидеров как на Востоке, так и не Западе, в том числе затронув и тему деколонизации. В Вашингтоне, до того поддерживавшем её практически безоговорочно, появился страх, что место колонизаторов займут “комиссары”, а громадные просторы Евразии и Африки начнут неудержимый дрейф влево, обеспечивая глобальное преимущество СССР в развернувшемся противостоянии Холодной войны. Подливали масла в огонь и иные деятели колониальных держав, в общем ключе “США, мы же говорили вам – или мы, или комми!”. В итоге американцы с одной стороны стали осмотрительнее, когда дело касалось вопросов деколонизации, с другой почти во всех уже имеющихся конфликтах колонизаторов и колонизированных стали выступать за скорейшее подписание договорённостей, обеспечивающих прекращение огня, пока спектр сил сопротивления не начал смещаться в сторону красного. Как правило, линией Вашингтона стала независимость для колоний с установлением там подконтрольного Западу правительства прежде, чем возникнет риск проиграть колонию неподконтрольному. Но, до того, как это в полной мере стало понятным в Европе, оживилась надежда на возможность сохранения империй при благожелательном дозволении, либо даже помощи США, как новую форму санитарного кордона против распространения социализма. Именно эта фундаментальная ошибка во многом и приведёт к Суэцкому кризису.
Настало время перейти непосредственно к этому первому крупному вооружённому конфликту в Африке эпохи деколонизации – и весьма значимому событию для понимания того, что будет происходить на континенте в дальнейшем. Но, для того, чтобы у читателя сложилось достаточно ясное понимание подоплёки действий сторон, всё же, необходимо дать краткую предысторию жизни Египта в колониальную эру.
Ещё в далёком 1517 году Мамлюкский султанат, управлявшийся из Каира, но включавший в себя отнюдь не только современный, или даже исторический Египет, но и историческую Палестину (Палестина, Израиль, Иордания) и Сирию (Ливан, западная часть современной Сирии), а также Хиджаз с мусульманскими святынями в Медине и Мекке, был покорён османами.
С учётом того, что в определённый период времени султанат был одним из крупнейших и могущественнейших исламских государств, это была очень важная победа, сопоставимая по значению со взятием Константинополя. Именно после неё властители Оттоманской порты сделались не только великими светскими владыками, но и халифами правоверных отняв/унаследовав это звание у жившей уже несколько веков в Египте на положении не то почётных гостей, не то пленников (да, это Восток, там вот так) династии Аббасидов.
Египет начал играть в империи роль, хорошо им освоенную ещё со времён Рима эры принципата – главной житницы, провинции, кормящей столицу. Впрочем, чем дальше, тем меньше эту самую столицу – блистательный Стамбул – заботила африканская окраина. Конечно, если дальше на запад власть султанов и вовсе была формальностью – главари Пиратского берега были верными подданными лишь тогда, когда в том была выгода, то в Каире и Александрии порядка было больше. Но это не так уж много меняло. Покуда османы вели экспансию по направлению к сердцу Европы, до Египта им особенно не было дела. Он лежал в стороне от маршрутов транзитной торговли, выходившей к портам Леванта, либо непосредственно Константинополю, мимо него заметно восточнее шли громадные потоки правоверных в рамках непрерывно действующей машины хаджа. Ну а потом, когда величайшее государство мусульман на планете начало слабеть, а на его рубежи посыпались контрудары христианских монархий, тем более тыловой регион очутился на периферии внимания. Как следствие всё больше власти к рукам стали прибирать по-прежнему существовавшие и бывшие важной социальной стратой мамлюки, которые все чаще начали принимать решения самостоятельно, не особенно оглядываясь на волю султана.
Ну а потом пришёл Бонапарт. Великий корсиканец, который вообще вроде бы как сражался с Англией – и просто унизительно не замечал, что делает это на земле ещё какой-то третьей страны.
Грандиозная и отчаянно смелая авантюра Египетского похода, обогатив европейскую науку и романистику, окончилась крахом. Но эхо продолжило гулять по окрестностям Александрии и Каира, тем более, что османы продолжали слабеть. И не замедлил появиться человек, который этим воспользовался для своего возвышения. К 1805 году новый губернатор-вали Мухаммед Али (албанец, выходец из Македонии), назначенный Мехмед Али-пашой, начал проводить серию реформ, как гражданских, так и военных. Человек это был талантливый, решительный, а главное готовый и умеющий учиться. Он, используя иностранных, главным образом французских советников – благо после окончания Наполеоновских войн появилась масса толковых и свободных кадров, превратил Египет в квазинезависимое государство. Здесь не место и не время говорить подробно об успехах и проблемах египетской модернизации, но важно понимать – на фоне кризиса в Османской империи в целом, Мухаммед Али, который самовольно провозгласил себя хедивом, несмотря на то что ему был дарован лишь титул вали, стремительно превращался в новый центр силы, на который рассчитывали в Стамбуле – и с которым всё больше были вынуждены считаться.
Однако, как это часто бывает, то, что начиналось как взаимовыгодное сотрудничество, обратилось ожесточённым конфликтом: за помощь Али, египетских сухопутных сил, и, особенно, флота во время греческой войны за независимость султан Махмуд II пообещал ему управление Сирией, но не признал титул после окончания войны. Тогда властитель Египта решил взять своё силой - он вторгся в Османскую Сирию в 1831. И начал одерживать победу за победой. Приёмный сын Мухаммеда Али Ибрагим-паша в октябре 1831, который и двинулся с войсками в подвластную османам Сирию, занял города Газу, Яффу и Хайфу, а 9 декабря осадил крепость Сен-Жан д’Акр. С её падением вся турецкая Сирия перешла в руки египетского паши. Султан объявил Мухаммеда Али мятежником и, отстранив его фирманом от власти в пользу Хуссейна-паши, направил в марте 1832 года к сирийским границам армию под начальством последнего. К этому моменту Ибрагим взял Акру (27 мая) и Дамаск (15 июня). Пока производилась осада Акры, Ибрагим-паша со своими войсками прошёл по окрестной местности, покорил всю среднюю Палестину, а племена Ливана присоединились к нему в надежде освободиться от злоупотребления турецкого управления. После этого Ибрагим-паша разгромил авангард Хуссейн-паши 9 июля при Хомсе и, заняв Алеппо, 29 июля разбил наголову основные турецкие силы у Бейленского прохода (в горах между Сирией и Киликией).Султан выслал вторую, более сильную армию под командованием своего лучшего полководца Решида-паши. Но и он был разбит 21 декабря 1832 в битве при Конье и взят в плен. А Конья – это уже в Анатолии. Все думали, что победоносные египетские части вот-вот начнут марш на Стамбул. Весь Восток пришёл в движение – сам собой, без участия вовсю ведущей меж собой дипломатические игры европейских государств! До полного краха османов, которые с каждым годом всё больше и больше превращались в “больного человека Европы”, как казалось, уже только шаг – и на его месте может возникнуть крепкая, здоровая, молодая страна, которая совершенно по-новому будет заключать договоры и союзы.
Многие – слишком многие – опасались той бури, которая в этом случай может начать уже не только на арабских и турецких землях, но и на Балканах, да и среди самих заинтересованных игроков. Первой вмешалась Россия – после Босфорской экспедиции русской армии Мухаммед Али счёл за благо отозвать Ибрагим-пашу из Малой Азии и умерить свои притязания. В 1833 году в Кутайе был заключён договор, легализовавший приобретения египтян, по которому Мухаммед Али получал Сирию как вассальное владение и Аданский округ во временное пользование. Равновесие, впрочем, было крайне неустойчивым – обе стороны воспринимали его как временное. Стамбул в 1834 году не только открыто поддержал выступление сирийских горцев, выступивших против новых порядков, но и направил армию на левобережье Евфрата к Урфе, чтобы «правильно провести границу». Вмешательство великих держав, начавших новые переговоры, лишь отчасти разрядило ситуацию. Ибрагим отбил Урфу и, подавив мятеж, вернул ситуацию к предыдущему статусу. Но стороны продолжили вооружаться. Ситуацию усугубляли новые противоречия. Султан требовал, чтобы Муахммед Али сократил войска и регулярно платил дань, а тот требовал от Стамбула признание должностей наследственными в его семье. Султан соглашался на подобное в отношении Египта, но требовал вернуть Сирию. Переговоры затягивались и в конце 1837 были прерваны.
В 1838 году в Ливане вспыхнуло восстание, которое Стамбул решился поддержать, сделав новый раунд войны неизбежным. Сознавая, что решающее значение будет иметь благорасположенность великих держав, султан пошёл на принципиальной важности уступки в экономических вопросах. 3 июля 1838 года Англия заключила с Османской империей договор (вступавший в силу 1 марта 1839 года), по которому получала право на свободную торговлю по всей империи. Мухаммед Али в свою очередь отказался признать привилегии, полученные англичанами по этому договору. С этого момента Британия, её дипломатия, а после – и вооружённые силы, стали союзниками османов.
Впрочем, первоначально в ходе так называемой Второй турецко-египетской войны армии султана терпели сплошные неудачи. Имеет смысл обратить особое внимание на требования торжествующего Мухаммеда Али. Он желал наследственной власти над большей частью земель империи: Египтом, Сирией, Аданой, Критом и Аравией. Но, отметим этот факт, ни единого раза и нигде не говорил о независимости. Почему? Частично – чтобы прикрываться ничего не решающим, но формально наличествующим сюзереном-султаном в случае внутреннего, либо внешнего кризиса. Но не только. Как мы помним, властитель Стамбула – ещё и халиф правоверных, а потому идти против такого, сакрального авторитета, ни в коем случае нельзя – есть риск расшатать всю структуру общества, его сословное деление и, выражаясь словами современного политического языка “духовные скрепы”. Отдалённую параллель можно провести с японскими императорами эпохи сёгуната – именно такого рода позиция, реального правителя, решающего текущие вопросы управления, при номинальном, якобы дающем генеральную линию и едва не напрямую общающемся с богом властителе, была бы оптимальной для Мухаммеда Али.
Итак, война шла для турок весьма скверно – и тут державы, наконец, решили вмешаться и взяться за дело всерьёз. Преодолев многочисленные разногласия, Великобритания, Россия, Франция, Австрия и Пруссия, выступили единым фронтом, предупредив великого визиря, чтобы тот не спешил заключать соглашений с египетским пашой. Ну а дальше, после того как 22 августа Стамбул предоставил европейским державам полномочия вести переговоры об урегулировании от лица Османской империи, была подготовлена и началась летом 1840 года военная интервенция Великобритании и Австрии в Сирию. Действовавшим тогда же турецким корпусом командовал немец Август Иохмус. Ситуация решительным образом переменилась. Чувствуя дуновение новых ветров, в горном Ливане вспыхнуло очередное антиегипетское восстание, перекинувшееся на внутренние области Сирии и Палестины. Европейцы были лучше вооружены, куда лучше подготовлены, они опирались на могучий флот, который существенно увеличивал их маневренность, а также решал потенциально весьма серьёзную проблему снабжения. Египетские войска потерпели ряд поражений: 28 сентября английский адмирал Нейпир заставил капитулировать египетский гарнизон в Сидоне, 3 октября египтяне оставили Бейрут, 10 октября в районе Бейрута англо-австро-турецкий десант под командованием Нейпира вновь нанёс поражение египтянам. В плен в ходе последней из указанных операций попало около 5000 человек.
Наконец, 3 ноября, после усиленной бомбардировки, десант Нейпира занял Акру — последний оплот египтян на побережье Леванта. 27 ноября 1840 года в Александрии Мухаммед Али и Нейпир (стоит заметить на полях, что паша Египта очень ясно понимал, кто в действительности его разбил – с ним и разговаривал) заключили перемирие, которое фактические являлось капитуляцией Египта. По требованию европейских держав, правитель Египта отозвал свои войска из Леванта, Хиджаза, Киликии, Крита и вернул султану захваченный флот.
Особыми фирманами султана от 13 февраля и 1 июня 1841 года Мухаммед Али сохранял в наследственном владении Египет и Судан. Египетская армия была сокращена с 150—200 до 18 тысяч человек, судоверфи уничтожались: Мухаммед Али лишался права производить своих офицеров в генеральские чины и не мог без разрешения султана приобретать и строить корабли. Египетский паша признавал верховную власть султана и обязался выплачивать в османскую казну ежегодную дань. Последнее, впрочем, на практике почти не исполнялось. Важнее же всего было условие, продиктованное главным образом британцами: на владения Мухаммеда Али были распространены все международные договоры Османской империи, в том числе англо-турецкая торговая конвенция 1838 года, открывшая египетский и суданский рынки для европейской торговли. В результате Мухаммед Али лишился возможности финансировать свою власть за счёт государственных монополий, запрещённых по условиям соглашения. Началось постепенное закабаление Египта теми же методами, что и Османской империи в целом.
Однако амбициозный паша сохранил власть и авторитет, так что с натяжкой можно говорить даже о боевой ничьей в противоборстве между ним и Константинополем. Закончив с войной, он с не меньшим энтузиазмом взялся за дела мира. Именно при Мухаммеде Али, к слову, впервые со времён древности возродилась идея о прорытии судоходного канала через Суэц. Однако мудрый паша не решился приступить к исполнению задуманного, опасаясь вредного влияния канала на самостоятельность Египта. Вместо этого в начале 1840-х годов он предпринял целый ряд шагов по развитию ирригации страны, не вполне удавшихся вследствие недостатка в деньгах. Финансовые неудачи были, по-видимому, главной причиной его нервного расстройства, окончившегося помешательством. В 1844 году он сделал своим соправителем Ибрагима-пашу, но последний умер ещё до смерти Мухаммеда Али. Наследником Мухаммеда Али в итоге стал его внук Аббас-паша, правитель малопримечательный. О нём довольно часто говорят как о реакционере, что, однако, не вполне верно – просто он с осторожностью относился к попыткам иностранного (в первую очередь французского) капитала проникнуть в страну.
Зато дядя Аббас-паши – Мухаммед Саид, четвёртый сын Мухаммеда Али, хотя и не обладал талантами отца, но тоже желал повести Египет по пути реформ, как он (а в ещё большей мере – прослыть реформатором). Именно он, хотя и умер ещё до начала работ, тем более – открытия Канала, дал разрешение на его постройку. Сама история возведения Суэцкого канала Лессепсом достаточно хорошо известна. Равно как и то, что хотя государственного финансирования добиться и не удалось, ведущую роль в проекте играла Франция.
Но вот 17 ноября 1869, официальное открытие, гремит специально написанная для этого случая «Аида» великого Верди, присутствуют Франц-Иосиф, Генрик Ибсен, Теофиль Готье, Эмиль Золя и Владимир Соллогуб. А уже в следующем, 1870-м, ещё громче грохочет Франко-прусская война, выводящая на время французов из большой внешнеполитической игры, радикально снижающая их возможности. И, во многом благодаря этому, британский премьер Дизраэлли и проводит свою дерзкую до авантюры и совершенно блестящую операцию с выкупом контрольного пакета акций у египетского паши Мухаммеда Саида в 1875. С этого момента и до самого Суэцкого кризиса англичане Канал уже не отпустят. Если для Франции это был во многом статусный проект, ориентированный по большей части на вовлечение в свою политическую и экономическую орбиту самого Египта и прилегающих к нему регионов Ближнего Востока, то у Британской империи есть Индия. Канал и транзит через него начинают приносить громадный доход. По мере же развития торговых связей Европы с Дальним Востоком он обретает и вовсе стратегическую важность, переоценить которую едва ли возможно.
Но до чего непрочен был этот контроль! Кто бы ни владел Каналом, а пролегал он через Египет, где с каждым годом с середины 1870-х нарастал хаос и кризис. Население страны в массе своей нищало. После объявленного в 1876 году банкротства управление долгами Египта (и способами изыскания доходов для их покрытия) взяли на себя европейцы – англичане и французы. Само собой с нуждами простых египтян считались они при этом мало. Как следствие начала появляться и противодействующая иностранному засилью группа, главным образом в лице определённой прослойки армейских офицеров – патриотов, где ключевой фигурой был Ахмед Араби, или Араби-паша. В 1879 году он участвовал в первом выступлении египетских офицеров против иностранного контроля над Египтом и засилья турок в египетской армии. В 1881 году возглавил выступление Каирского гарнизона, проходившее под лозунгом «Египет для египтян», приведшее к отставке правительства хедива и созданию национального правительства, в котором Араби-паша получил пост военного министра. Соединённое Королевство незамедлительно воспользовалось этим и начало проводить приготовления к вторжению в Египет. Летом 1882 года на Международной конференции европейских наций, проходившей в Константинополе, Великобритания подняла вопрос, касающийся восстания в Египте. Турецкий султан Абдул-Хамид II, отказался посылать в Египет свои войска едва только начавшие оправляться от поражений Русско-турецкой. Французы также самоустранились. Британии же только того и нужно было. Под предлогом восстановления порядка, а также защиты европейских жителей Александрии (в которой действительно имел место ряд эксцессов) раним утром 11 июля 1882 года британские корабли Средиземноморского флота (8 броненосцев, 5 канонерских лодок и 1 миноносец, всего 5700 человек) начали бомбардировку Александрии. Бомбардировка закончилась поздним вечером 12 июля, когда все фортификационные сооружения были уничтожены.
Хотя реальная эффективность огня англичан и ставится под сомнение как историками, так и современниками, они сумели подготовить почву для высадки десанта. Их встретила упорным сопротивлением армия Араби (примерно 7500 солдат), но силы египтян оказались вынужденными оставить город, потеряв около 2000 человек убитыми и ранеными. Потери британцев были незначительными. Через 4 дня Александрия была полностью захвачена.
В течение примерно полутора месяцев боёв британцы, по преимуществу одерживая достаточно уверенные победы, сумели продвинуться до Каира, где 15 сентября Араби-паша и его партнёры были схвачены. Правительство Египта, во главе которого фактически стоял Араби, подписало капитуляцию. А вот дальше возникал весьма интересная правовая коллизия. Теоретически власть из рук мятежников должна была возвратиться законному правителю в лице оттоманского султана. Или, как минимум, хедива Египта – потомка Мухаммеда Али. Формально так оно и случилось, однако параллельно британские войска распространились по территории всего Египта и реально его оккупировали. После чего была подписана целая система соглашений, которые и сделали страну колонией Великобритании по степени их влияния на дела, а также по месту Египта в рамках Британской империи, её политической и экономической системы. При всём этом юридически вплоть до самого 1914 года он продолжал быть частью Османской империи! Особенно пикантным было положение Судана, который считался англо-египетским кондоминимумом, т.е. совладением.
Но вот Первая мировая, в которую в силу целого ряда причин, как объективных, так и субъективных, турки вступают на стороне Германии и, соответственно, против англичан. Незамедлительно Британия перестаёт признавать суверенитет Стамбула над Египтом и производит очередного марионеточного хедива Хусейна Камиля в султаны 19 декабря 1914 года. В в теории таким образом возникает независимое государство со столицей в Каире, принявшее, однако, британский протекторат. Волей и даже мнением жителей страны при этом никто не интересовался. Египтяне в массе своей решительно не желали участвовать в войне, а существенная их часть и вовсе испытывала симпатии к единоверцам османам.
Да и этническая близость тоже сказывалась: в составе армии Порты было в этом регионе много арабов. Последовал целый ряд разного масштаба выступлений и восстаний, которые были весьма сурово подавлены британской армией. Однако, продолжились они и после окончания Первой мировой – в 1919 и 1921. Причём негласно поддерживать националистов начала новый, взошедший на трон в 1917 году султан Ахмед Фуад.
В итоге последовал весьма занятный спектакль: британцы в 1922 году признали в одностороннем порядке полную независимость Египта для того чтобы… по-прежнему там хозяйничать, навязав уже “самостоятельному” королевству целый ряд договоров. Сама по себе египетская территория интересовала Лондон слабо – государство было бедным, лишённым ценных природных ресурсов, а враждебное население ещё и целенаправленно бойкотировало товары англичан. Важна была только возможность прочного контроля стратегических подступов к Каналу – иными словами, возможность свободно размещать и держать в Египте войска. Вот так и получилось, что уже во Вторую Мировую англичане будут то давать по зубам перешедшим границу итальянцам, то с немцами биться при Эль-Аламейне – на египетской территории – как-бы… помимо самого Египта. Солдаты королевства в этих сражениях не участвовали. А немалая доля населения и вовсе склонна была сочувствовать скорее немцам.
Но, как известно, несмотря на все таланты Лиса пустыни, победа в Африке осталась за Антигитлеровской коалицией. В 1945 окончилась война. Встал вопрос в том числе и о будущем Египта. Народ и монарх были едины в стремлении к самостоятельности, но… Как провести деколонизацию того, что колонией, вроде бы как, и не является? Все соглашения с англичанами составлялись, как договорённости двух суверенных государств начиная с 1922 года. И, в то же время, бесспорно, о реальной независимости говорить не приходилось. Что же делать? Довольно быстро стало ясно – корень проблемы в том, что в стране чрезмерно вольготно чувствуют себя британские военные, а главное – их просто очень много. Многим на память приходил эпизод из военных лет, из 1942 года, когда король Фарук отказался назначить главой правительства намеченную англичанами кандидатуру, и в ночь на 4 февраля 1942 года британские войска и танки окружили дворец Абдин в Каире, предъявив ультиматум: или назначение устраивающего Британию правительства от партии Вафд, или отречение от престола. Никаких правовых оснований для этого не было. Но это сработало.
Теперь, во второй половине 1940-х, все силы общества и государства были брошены на то, чтобы добиться минимизации британского военного присутствия. В 1947, как будто, эти попытки увенчались успехом – английские солдаты теперь размещались строго в зоне Канала. Вообще многое менялось. Как мы помним, семимильными шагами стала идти к независимости Индия, а Суэц в значительной мере был важен Лондону именно в контексте жемчужины Британской короны. Правительство возглавлял Клемент Эттли. Египет был вполне лояльным Западу, если рассматривать его в целом, в советскую сферу влияния переходить не собирался. Отсюда – почва для компромисса. Теоретически в будущем англичане в Суэце и египетское правительство в Каире вполне могли привыкнуть друг к другу, как привыкли, скажем, к наличию английской военной базы жители Кипра – и даже научились извлекать из неё доход и пользу, благо на внутреннюю политику британские солдаты уже влиять не собирались. Но произошло нечто иное – Египет ввязался в рамках коалиции арабских государств в войну с новорождённым Израилем – и с треском её проиграл.
Почему вообще Каир решил говорить с евреями языком пушек? Прежде всего потому, что пытался таким образом утвердить своё лидерство в появляющемся на месте бывших колоний арабском мире, как самая развитая и населённая его часть. Именно в Каире и с подачи египетской правящей династии 22 марта 1945 года представители шести независимых арабских стран создали Лигу арабских государств. Борьба с Израилем к тому же не считалась делом сложным – в самом деле, у евреев не было ещё просто ничего, ни адекватно функционирующей государственной машины, ни вооружённых сил. Недооценка противника оказалась фатальной. После провала в войне Египет покатился по наклонной. Все разом вспомнили о том, что король Фарук некомпетентен, а его окружение – насквозь коррумпировано.
Это, безусловно, было так, однако знали об этом и раньше, вот только до революции дело не доходило. Теперь же все грехи власти в народе припомнили разом – и приготовились за них воздать. Особенное возмущение по-прежнему вызывала якобы “пробританскость” правительства, которая к 1952 году на деле выражалась в основном в том, что король не был готов силовыми методами возвращать в юрисдикцию Египта Канал, чтобы за счёт доходов от него решить все проблемы, как на то надеялись массы.
В итоге всё окончилось так называемой Июльской революцией. Перевороту предшествовала серия массовых антибританских манифестаций в Каире в январе и феврале 1952 года, закончившихся резнёй как мирных жителей, так и египетских полицейских.
После этих событий армия, видя слабость властей, встала в оппозицию режиму. Трижды король назначал новых премьер-министров в надежде вернуть страну под контроль, но его попытки не увенчались успехом. Изначально организация радикально настроенных военных «Свободные офицеры», во главе которых стоял председатель исполкома этой организации подполковник Гамаль Абдель Насер, планировала совершить переворот 5 августа, однако состав группы заговорщиков был раскрыт лояльной правительству службой безопасности. Опасаясь ареста, Насер решил сместить короля 23 июля. И преуспел. Король Фарук отрёкся в пользу сына, но это была просто более мягкая форма транзита власти, чтобы избежать потрясений – через год монархия будет отменена. Реально же полномочия уже с конца июля 1952 сконцентрировались в руках так называемого Совета революционного командования Египта, где, помимо всем известного Насера, в лидерах были генерал-майор Мохаммед Нагиб и Абдельхаким Амер.
Таким образом, к власти в Египте пришли люди амбициозные, решительные, в общем неглупые, но не имеющие как опыта практической политики (тем более внешней), ни ярко выраженного идейного базиса (Насер и остальные довольно долго не могли решить кто же они – националисты, социалисты, или вовсе национал-социалисты). В любом случае, они были намерены добиться масштабных перемен в самые короткие сроки. И в центре всех планов был, безусловно, Канал.
О том, что было дальше, как начался и чем закончился собственно Суэцкий кризис – в следующей части.
