Авессалом совершил ужасные грехи. Он задумал и организовал государственный переворот, приведший к гибели многих тысяч людей в Израиле. Но еще страшнее то, что его главной целью было убийство родного отца.
Когда же мятеж был подавлен и главный его зачинщик убит, реакция царя Давида была более чем странной:
И сказал царь Хусию: благополучен ли отрок Авессалом? И сказал Хусий: да будет с врагами господина моего царя и со всеми, злоумышляющими против тебя то же, что постигло отрока! И смутился царь, и пошел в горницу над воротами, и плакал, и когда шел, говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой! (2Цар.18:32,33).
Неуемная и нелогичная скорбь царя привела к огромному огорчению на него воевавших за Давида людей:
И пришел Иоав к царю в дом и сказал: ты в стыд привел сегодня всех слуг твоих, спасших ныне жизнь твою и жизнь сыновей и дочерей твоих, и жизнь жен и жизнь наложниц твоих; ты любишь ненавидящих тебя и ненавидишь любящих тебя, ибо ты показал сегодня, что ничто для тебя и вожди и слуги; сегодня я узнал, что если бы Авессалом остался жив, а мы все умерли, то тебе было бы приятнее; итак встань, выйди и поговори к сердцу рабов твоих, ибо клянусь Господом, что, если ты не выйдешь, в эту ночь не останется у тебя ни одного человека; и это будет для тебя хуже всех бедствий, какие находили на тебя от юности твоей доныне. (2Цар.19:5-7).
Такая любовь царя к Авессалому тем более странна, учитывая воинственность Давида, который не только постоянно участвовал в войнах, но и одно время жил жесточайшим разбоем других народов (что впрочем в то время не считалось преступлением).
Чем же объяснить такую нелогичную любовь?
Во-первых, настоящая любовь действительно нелогична.
Далее, царь-пророк переживал по поводу совершенного ранее греха.
Помимо смерти первого младенца, рожденного Вирсавией, Давид был наказан за свой грех насильственной смертью двух взрослых своих сыновей: Амнона (13:28−29) и Авессалома (18:15).
Наконец, внешняя жестокость сочеталась в Давиде с огромной внутренней мягкостью и нежностью.
Воистину, человек может быть парадоксален в сложности и запутанности своего внутреннего мира!