Часть I.
Mozart - L'overture del "Le nozze di Figaro"
Однажды нелепый, рассеянный человек средних лет, обладающий даром создавать самому себе проблемы, отправился в театр, чтобы хорошо провести вечер, полюбоваться игрой любимого актёра и насладится извечным противоборством таланта и посредственности. В пути случился курьёз, который по принципу «одна беда не ходит», потянул за собой целую вереницу курьёзов-клонов настолько откровенно театральных, что в какой-то момент уже трудно было определить то ли он смотрит чью-то пьесу, то ли играет главную роль в своей. И это не синопсис спектакля о незадачливом любителе костюмированных представлений, а моё реальное знакомство с театром имени Вахтангова.
Пребывая в отчаянии от нелепостей, обрушившихся на меня во время этого знакомства, я вообще не хотел писать данную заметку. Но в таком случае потерялись бы важные ощущения от первой встречи с новым театром. Несомненно, я буду возвращаться на Арбат в дом 26 снова и снова. Но это будут уже другие ощущения, потому что я буду приходить в уже знакомый и в какой-то степени свой театр.
Итак, 11 мая сего года я отправился в Москву на спектакль «Амадей», где в главной роли блистает один из моих любимых артистов Алексей Гуськов. Раз в неделю я приказываю кучерам закладывать экипаж (зачёркнуто). Раз в неделю я приезжаю в театр на одной и той же электричке и в одно и то же время, всё знакомо, отработанно, поэтому ничто не предвещало беды. Но, я не учёл, что в двух переходах, через которые мне нужно было попасть с одной линии метро на другую, будут пробки из человеческих тел. И вместо того, чтобы барахтаться, напролом пробираться сквозь эти пробки, я, словно пловец в речке с тихим течением, перевернулся на спину и, покачиваясь на людских телах, поплыл туда, куда они меня повлекли. То есть, не в буквальном смысле поплыл именно на спине, а просто поплыл по течению. И что самое ужасное – мирно подрёмывал при этом. Когда стремнина людской реки вынесла меня на станцию Смоленская Арбатско-Покровской линии и прибила к выходу, я проснулся, впервые удосужился посмотреть на часы и с ужасом констатировал, что до начала представления осталось всего 10 минут! Примерно столько же идти пешком от метро до «Театра Вахтангова», но… это если знаешь дорогу. А я дороги не знал.
Как и бывает в таких случаях, возникла паника. Выбежав из чрева подземки, я, вместо того чтобы довериться навигатору, доверился случайному подвыпившему прохожему, который указал мне неверный путь. Пробежав немного в сторону Садового кольца, я почувствовал подвох, взглянул на экран навигатора и обнаружил, что удаляюсь от театра. И в этот самый миг за кадром заиграла увертюра Моцарта к опере «Свадьба Фигаро». И пока я буду носиться в поисках театра, увертюра будет звучать всё громче и громче, издевательски подчёркивая комичность ситуации. Бегом возвращаюсь по приборам в исходное место – к метро Смоленская. Определяюсь с местоположением, выскакиваю на Троилинский переулок, мчусь по нему на сверхзвуковой скорости до Арбата (и пока я лечу по Троилинскому переулку, скажу, как важен для меня был именно этот спектакль: билеты я купил ещё в начале марта, то есть, я два месяца жил предвкушением и тут в одночасье всё рушилось – я фатально опаздывал). На Арбат я вырулил в 18.58. Осталось две минуты. За это время мне надо пробежать от дома номер 48 до дома номер 26. Половину улицы! А затем сдать куртку в гардероб, в панике пометаться по коридорам незнакомого театра, забежать в зал, найти своё место… Две минуты! Лалала-лалала-лалала-лалала! Звенит в ушах увертюра Моцарта. И только я ступил на Арбат, отказала моя правая нога. То есть, в буквальном смысле мертвенно повисла в виде балласта (после серьёзной аварии она у меня временами живёт своей жизнью). Я в отчаянии! До спектакля 1,5 минуты! Но не сдаюсь! Бегу на одной ноге, больную подволакиваю. И чтобы сохранять равновесие, отчаянно балансирую руками. И при этом вслух причитаю: «Мамочка, ну как же так?! Мамочка, да что ж такое!» И всё это, напомню, под «Свадьбу Фигаро»! При этом обитатели Арбата – музыканты, продавцы сувениров, и прочие хироманты не обращают на меня никакого внимания. Я ещё один арбатский чудик. Городской сумасшедший – хромой художник, опаздывающий на спектакль. Я органично вписался в субкультуру Старого Арбата. Я тут уже свой! Я коренной москвич! Лалала-лалала-лалала-лалала! Увертюра достигает кульминации!
Взмыленный, приковылял в театр за 1 секунду до начала спектакля. И за эту секунду я прошёл через рамку (с выкладкой из карманов условно металлических вещей), сдал куртку в гардероб. Нашёл по указателям левую сторону балкона. На всё той же одной ноге взлетел на третий этаж. Пробрался к 4 ряду. Процарапался через уже сидящих в ряду зрителей к указанному в билете номеру. И…
И тут я применяю к своему рассказу эффект замедленной съёмки. Хочу, чтобы вы представили то наслаждение, с которым я опустился на своё место. Медленно планирую в него. И подо мной уже не просто театральное кресло, подо мной распростёрлась Нирвана.
Увертюра Моцарта завершена! Гремит последний аккорд!
Гаснет свет, поднимается занавес. Представление начинается!
Часть II.
Mozart - Aprite un po' quegli occhi
Спектакль «Амадей» поставлен по знаменитой пьесе британского драматурга Питера Шеффера. Ощутимых отступлений, а тем более искажений первоисточника мною замечено не было.
В произведении Шеффера в отличие от вдохновивших его «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина Сальери не является отравителем Моцарта. Он строит ему подлянки: не способствует, а иногда и просто мешает получить должность при дворе, пытается соблазнить жену гения Констанцию, но поднять руку на коллегу по цеху, пусть даже более одарённого, Сальери Шеффера не способен.
Главный порок Сальери – тщеславие – болезнь, присущая всем творческим людям. Тщеславие и стяжательство – вот истинные музы всех художников. Но у Сальери тщеславие невротическое, гипертрофированное. Являющееся его самоцелью. Ему болезненно нужна не только прижизненная слава, но и бессмертие его музыки (что равно бессмертию самого композитора). Ради этого он заключил сделку с Богом. Взамен на славу, поклялся вести праведную жизнь, помогать ближним и хвалить имя Господа. Что является глупостью помноженной на три. Во-первых, Бог сделок не совершает. Во-вторых, слава – это гордыня, то есть один из семи смертных грехов. Поэтому, даже если бы Бог и заключил какую-либо сделку (гипотетически), то уж точно не в обмен на смертный грех. И, в-третьих, способен ли праведник, ведущий стерильную жизнь евнуха и лицемера написать что-либо гениальное? Любой гений, как правило, человек порочный, безнравственный. Вспомним хотя бы Пушкина с его страстью к домам терпимости, или Достоевского с его зависимостью от рулетки, или Набокова и его сублимированный интерес к нимфеткам. И это только то, что мы знаем о гениях. А сокрыто там много чего интересного. Чего нам и знать не следует.
Забегая вперёд, и даже немного отвлекаясь, хочу сказать, что в Москве сейчас идёт как минимум два разных спектакля «Амадей» П. Шеффера. Один в «Театре Вахтангова». И его я сейчас с вами обсуждаю. А второй в «Театре у Никитских ворот» и я схожу на него в июне. И вот когда посмотрю обе постановки, я сравню их и проанализирую. И попробую разобрать. Поэтому сейчас я подробного анализа делать не буду. Могу лишь констатировать, что, судя по фотографиям на сайте театра «У Никитских ворот», костюмы, а тем более присущие восемнадцатому веку парики, там более роскошные. И декорации тоже.
У вахтанговцев же как-то сразу бросается в глаза бедность реквизита: и одежонка у персонажей простенькая, и шпаг, по-моему, нет, и зеленоватые декорации хоть и красивые, приятные на вид (всё лучше, чем к месту и не к месту абстрактные калягинские окна, двери, живые люстры и гробы), но статичны. В тексте пьесы Питера Шеффера декорации часто меняются.
В антракте, хоть и весьма бегло, мне удалось разглядеть убранство помещений. Они по-домашнему плюшевы, мягки и уютны. Трогательно смотрится старенькое, вытершееся красное ковровое покрытие на полу в коридорах и лестницах. Туалетные комнаты безукоризненно стерильны и благоухают дорогим парфюмом. И это показатель глубочайшей аккуратности и интеллигентности хозяев. В целом у меня создалось ощущение, что в театре не было ремонта с 1930-х годов. И всё кажется каким-то подлинным, раритетным, музейным. И в то же время не потрёпанным. Но больше всего меня впечатлили зрители. Очень простые и непосредственные люди. На каждую шутку зал бурно реагировал смехом, на исполненный куплет незатейливой песни, или небольшой акробатический прыжок актёров – рукоплесканиями. В «Театре Вахтангова» я встретил самую тёплую аудиторию. При этом зрители могли иногда ходить туда-сюда, листать что-то на экранах смартфонов, кашлять, переговариваться и это нисколько не раздражало, наоборот создавало дополнительный дружеский уют, домашнюю атмосферу. Мне подумалось, что тут одни завсегдатаи, которые пришли с соседних арбатских домов. Балкон населяли люди в возрасте за 45 лет, также как и я, небогато одетые, поэтому я чувствовал себя в их компании комфортнее, чем в любом другом театре, в котором побывал в этом сезоне.
Под конец спектакля у меня возобновилась полоса неудач…
Часть III.
Mozart – Lacrimosa
На сайте «Театра Вахтангова» заявлено, что «Амадей» идёт 2 часа 50 минут. Я подсчитал, что успею на последнюю электричку впритык. Но, по-моему, антракт был сильно затянут, длился чуть ли не полчаса. Соответственно, затянулась и постановка. И когда склянки на моих часах пробили заветные 21.50 (время окончания спектакля) ему ещё конца и края не было. Моцарта только-только бросила Констанция. Электричка отходит с Казанского вокзала в 22.19. И я решил остаться до конца, чтобы убедится, что Гуськов точно не отравит Виктора Добронравова. Но, спустя 5 минут спохватился, что у меня в деревне во дворе незакрытая птица. И если я не приеду, придётся им ночевать на улице. А к нам иногда приходят из заказника лисы. С огромным сожалением покинул зал примерно за 15 минут до финала спектакля. Время на часах было уже 21.55. Внутренний голос настойчиво убеждал, что я не успею. И надо было послушать его и вернуться в зал, но я проявляю упрямство. Получаю в гардеробе куртку и бегу к метро. Нога чуть-чуть отошла в театре, поэтому, хоть и медленно, но бегу на своих двоих. На улице стемнело. Арбат кишит артистами, бардами, молодёжью с экзотической внешностью и офисным плангтоном, восторженно дегустирующим пиво в летних кафе. Летают фрагменты разной музыки, хохот, взвизгивания подростков, куски слов и приятный запах парфюма. Машины-уборщики щётками подметают улицу…
Добравшись до станции Курской кольцевой линии в 22.15, констатирую, что за 4 минуты на Казанский вокзал не успею. Вместо Комсомольской отправляюсь на Таганскую. Пересаживаюсь на фиолетовую ветку и еду до Выхино. Состав метро, как обычно в таких случаях, еле ползёт. Незримо чувствую, как моя электричка мчится где-то наверху параллельно с нами. Отчётливо понимаю, что не успею на неё, но не сдаюсь. На Выхино прибываю за 1 минуту до отправления. Бегу по подземному переходу к 3 пути 3 платформе. Электричка подходит к перрону. На покупку билета нет времени. Наплевав на правила, этику и мораль (а мы помним, что гений должен быть безнравственным), огибаю турникет и бочком-бочком быстренько вдоль стенки просачиваюсь к выходу. Выбегаю на перрон. Электричка захлопывает двери и – уезжает.
Мне не хватило 1 секунды.
Это была последняя электричка.
Я смотрю ей вслед и слышу нарастающий гул «Лакримозы» Амадея Вольфганга Моцарта. Мелодия обволакивает перрон, обречённо провожая ушедший электропоезд.
Тихая тоскливая мелодия…
Разочарованный возвращаюсь на Казанский вокзал, и в 23.40 выезжаю в сторону дома на электричке, которая идёт всего лишь до Шатуры (я живу в 30 километрах дальше). В интернете узнаю, что вокзал в Шатуре закрывается в 1.00 ночи, поэтому решаю ночевать на Куровской.
На Куровскую электричка пришла около 2.00 ночи. И только я собрался было прикорнуть в зале ожидания на сиденьях, как подошёл охранник и сообщил, что вокзал закрывается и мне нужно его освободить.
Выхожу в холодную весеннюю ночь. Безумно жаль себя – одинокого, бездомного неудачника. Словно сирота стою я на крыльце вокзала. И было, наверное, что-то щемяще тоскливое в моей фигуре, что охранник сжалился, запустил меня обратно и позволил переночевать.
Там – на станции Куровской, на металлической лавочке и прошла моя ночь. Первой утренней электричкой я вернулся в свою деревню. И примерно в 7.00 был уже дома. Птица, ночевавшая под открытым небом, была цела и невредима.
Я не могу передать, как жалею, что недосмотрел спектакль. Ведь всё равно опоздал.
Я не могу передать, как это жутко – спускаться по пустынной лестнице театра в гардероб и слышать, что спектакль ещё идёт. И понимать, что этот праздник и это волшебство тебе уже не принадлежат.
Я не могу передать, что значит, пожертвовав финалом долгожданного спектакля, опоздать на последнюю электричку всего на 1 секунду.
Все эти трагикомические нелепости привели к тому, что в моей театральной жизни появились новые правила:
1. Никогда не уходи со спектакля раньше срока, даже если в него прямой наводкой прилетела водородная бомба.
2. Любишь театр – привыкай ночевать на вокзалах.
3. Покупая билеты, никогда не смотри на продолжительность спектакля и не сверяй его с отправлением последней электрички. Время условно. Есть только один критерий: хочется пойти на спектакль – иди!
На этом описание моего самого курьёзного посещения театра подошло к концу.
Спасибо за внимание!
Занавес.
P.S. В подзаголовках использованы названия произведений Моцарта: часть 1. Увертюра для оперы «Свадьба Фигаро»; часть 2. Ария Фигаро «Мужья, откройте очи» из «Свадьбы Фигаро»; часть 3. «Лакримоза» из «Реквиема» Моцарта.
Фото театра взято из Википедии.
