Вспоминала Агата, – словно медленно и осторожно разматывала клубок дорогих, тонких-тонких, ровно паутинка, ниток. Сердце билось в тревожном и счастливом предчувствии… Но Сергея, красивого сероглазого парня, сильного и рослого шахтёра, в этих воспоминаниях не было.
Той ранней осенью стал служить в их приходе молодой батюшка Василий. Как-то случилось, что Агата и матушка Акулина разговорились по душам. Матушка была совсем юною, тосковала по оставленному дому, да ещё и нездоровье почувствовала. Поведала Агате про беду свою… А Агата и вспомнила, как в таких случаях бабушка Домна помогала бабам. Припомнила даже, как они ранним утром выходили с бабушкой из дома, отправлялись травы собирать. Идти было далеко, но бабушка говорила, что мяту и клевер лучше всего собирать по берегу Ольховой. Агата сама не ожидала, что пригодится ей таинственное бабушкино ремесло, – просто хотелось матушке Акулине помочь. А получилось так, что с этого времени и стала Агата цвет и травы собирать, ещё – корни нужные копала, снадобья готовила.
Чтоб приготовить настой для матушки Акулины, и пошла к Ольховой. Цветки клевера и правда были здесь небывало крупными и душистыми, цвели до сих пор. Агата собирала тёмно-розовые мохнатые шарики, примечала заросли прибрежной мяты, – тоже необыкновенно свежей и пахучей. Случайно подняла глаза, заметила женщину в тёмном платке. Проводила её любопытным взглядом: показалось Агате, что она крадучись идёт, – ровно не по своему огороду. Так и есть: вдруг присела за густым малинником, выжидающе затаилась… Агата увидела, как из избы вышла рослая молодуха, – хозяйка, видно. В руках подойник держала. Только в хлев вошла, – а женщина из огорода ловкой, бесшумною кошкой бросилась в избу. Тут же вышла – с ребёнком на руках. В мгновенье ока оказалась за огородами, поспешно направилась к берегу. Агата приподнялась, поправила выбившуюся из-под платка светлую прядь, брови свела, – неладное почувствовала. И про клевер забыла, корзину оставила, а сама побежала к мосткам. Младенца успела подхватить на лету… В гневе захотелось Агате положить малютку на мягкий спорыш: руки освободить, – чтоб сбросить тёмный неряшливый платок, в волосы вцепиться… и, что есть силы, саму эту бабу толкнуть в воду. Агата так и сделала бы, только женщина отступила назад, в каком-то изумлённом страхе часто закрестилась и убежала…
Потом всезнающая Танька Харунина расскажет Серёге Туроверову, что в младенчестве его хотела утопить Лукерья Лыкова, а тут невесть откуда русалка подоспела, спасла Серёгу…
А тогда Агата отнесла дитя в тот двор, куда через огород кошкою пробралась женщина с тёмным от какой-то злобы лицом. Бережно протянула младенца матери, а та от испуга даже подойник с молоком уронила…
Не узнала Агата в хозяйке молодую мать, что до срока родила в монастыре крошечного мальчонку. А как узнать: тогда над Донцом мягкой, безлунной темнотою колыхалась ночь, да и до того ли было, чтоб рассматривать, запоминать лицо женщины, почти девчонки, которой Агата во что бы то ни стало должна была помочь… Тогда лишь на мгновенье увидела изнурённую недавними родами молодую женщину, и то, – не столько увидела, как почувствовала в предрассветной темени её безысходное горе… Быстро, на ходу, вполголоса бросила ей, что муж на берегу ждёт… и где можно спуститься отсюда на берег…
А сейчас перед Агатой стояла женщина в надвинутом до самых бровей платке, – поди узнай в ней ту, что в монастыре была…
А другую, что с ребёнком на берег прилетела, – ровно коршун с добычею… – уже дома вспомнила. И сердце ледяные глыбы сдавили: это же она приходила к бабушке Домне,– с дорогими серьгами и перстеньком в котомке!.. Точно, – она! Бабушка сурово велела ей уйти. Агата знала, что слухи напрасны, – будто бабушка тем занимается, что порчу наводит… Про Меланью из Новоникольского рассказывали, что Домниных рук дело, а Меланья просто тяжело третьим ходила, – случается у баб такое… Знать, конечно, знала Домна, как такие черные дела делаются. На внучкино любопытство лишь однажды нехотя обмолвилась, – про то, как порчу наводят. И тут же брови свела: ни к чему это!
А Агате – по молодости да по глупости – захотелось силу свою попробовать. Ну, и собрала, что полагалось, в узелок завязала… Ещё и научила бабу пришлую, как содержимое узелка вслед бросать да что в спину-то говорить…
А теперь обожгло: вот на кого порча-то делалась!.. Либо не получилось, – с узелком-то Агатиным, раз так и не утихомирилась злая баба, раз отважилась на такое, чтоб младенца в воду бросить?.. Но – ни в мыслях, ни на сердце, – так и не легло рядом всё то, что произошло в саду малоивановского батюшки Алексия и потом, тёмной ночью, – в сиротском приюте при монастыре…
Если бы знала Агата!.. Если бы знала… Но разве можно было подумать, что вместе с бабой этой делает она зло парню, который не позволил бросить новорождённую дочь на крыльце батюшкиной избы!
Что ж… Жизнь своим чередом шла. Матушка Акулина – в благодарность за снадобье – нашла для Агатиной дочушки крёстную и крёстного: не дело, что девчушка некрещёная до сих пор!.. Агата звала дочку Александрой, – сама в святцы посмотрела, даже бумажку с именем в корзину положила, когда собралась оставить дочь матушке Евпраксии… Но крестить девчушку надо было, и крёстною для Сашеньки стала добрая женщина, что в домашних делах прислуживала батюшке Василию и матушке Акулине… А крёстным – небогатый купец Григорий Винокуров, что жертвовал на Святотроицкий храм большую часть своих доходов. Крёстный и позаботился о том, чтоб бойкая и смышлёная девчушка выучилась грамоте, а потом поступила в гимназию. Попечительский совет рекомендовал Александру - как лучшую ученицу - в восьмой, педагогический, класс, и теперь она могла работать учительницей в народной школе.
Только Александрино счастье девичье задержалось где-то… А как хотелось Агате, чтоб встретился её Сашеньке добрый парень… чтоб полюбили они друг друга, чтоб, как положено, – семья, ребятишки… И стыло сердце: видно, не прошло даром сделанное ею, матерью, зло… Вот когда отозвалось, вернулось, – горькой дочкиной судьбою…
… Машенька, Мария Александровна, ещё виделась Сергею, – вдруг возникала перед глазами в кромешной шахтной темноте, когда они с мужиками осторожно двигали огромную глыбу породы, что перекрыла путь к подъёмному стволу. Хоть и темно было, а возникала Маша будто в светящемся тумане… И тут же уходила, – за какую-то неразличимую, но точно светлую грань, туда, где она была счастливой… Машенька ласково кивала Сергею, а он устало прикрывал воспалённые, тяжёлые веки, – вторые сутки работали с мужиками без отдыха, – и вместо Маши желанным … и единственным счастьем появлялась Александра…
Всё это время с Вершининым работали рядом, касались друг друга плечами. У Вершинина как-то получалось чувствовать Серёгино отчаяние, в котором он и себе-то не признавался…
- Ждёт. Дождётся. – И от этих негромких, простых и уверенных слов инженера Вершинина Сергею казалось, что он сам вот-вот сдвинет эту глыбу…
И он думал, как расскажет Саше про эту беспроглядную темноту, про то, что глыба всё же поддалась шахтёрской силе, и они с мужиками не дышали, пока двигали её в сторону от кровли. И Саша непременно поймёт каждое его слово… В тот день, когда пред отъездом в Лисью Балку Сергей пришёл к ней в школу, Саша призналась, что люб он ей. И ему так хотелось, чтобы люб он был ей ещё и тем, что не бросил шахту в случившейся беде.
Александра Григорьевна допоздна не уходила из школы, – чтоб дождаться Сергея. И он пришёл, – с толком не отмытыми от угольной пыли лицом и руками. А в тёмно-серых глазах проглянула синева – так случается, когда в разрывах грозовых туч вдруг засияет ласковая синь:
- Ждала? Я сегодня вечером к своим еду. А ты матери скажи, что сваты от меня придут. После Пасхи, на Красную Горку, обвенчаемся.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 16 Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20
Часть 21 Часть 22 Часть 23 Часть 24 Часть 25
Часть 26 Часть 27 Часть 28 Часть 29 Часть 30
Часть 31 Часть 32 Часть 33 Часть 35 Часть 36
Навигация по каналу «Полевые цвет
