Цитату Патрика из предыдущей главы - "Когда умирают те, кого ты любишь, лучшее, что ты можешь сделать, - это чтить их дух до конца своих дней. " - впору брать эпиграфом к этой. Я уже писала небольшой обзор на "Последний танец" - фильм, который снимала Лиза Ниеми, единственная жена и главная любовь Патрика.
И, зная, чем закончилась эта любовь, главу 14, в которой он описывает съемки этого фильма, я переводила "в растрепанных чувствах".
А между тем, тут будет не только про этот фильм.
Глава 14 - предпоследняя и чертовски грустная глава Time Of My Life. Она очень длинная и очень, очень, очень грустная. Патрику здесь около 50 лет. Он очень откровенно рассказывает о том, как переносит этот возраст.
Постаралась свести к минимуму свои комментарии и добавить побольше ссылок на фильмы, чтобы вы могли переключиться, если уж слишком накроет это гнетущее настроение.
Однако - слово Патрику:
Глава 14
В начале мая 2000 года, после особенно засушливой весны, Служба национальных парков устроила контролируемый пожар на севере Нью-Мексико, чтобы выжечь сухой кустарник и траву. В течение нескольких месяцев этот район страдал от рекордно высоких температур, и ландшафт был сухим как никогда. Поэтому, когда свирепый ветер внезапно раздул пламя, пожар быстро вышел из-под контроля. В течение нескольких дней огромные территории Нью-Мексико были охвачены пламенем.
Мы с Лизой были на маленьком ранчо Бизарро в Лос-Анджелесе, но, наблюдая за репортажами о лесных пожарах, волновались все больше и больше. Десятки тысяч людей были эвакуированы, их дома горели, как трут. Новостные репортажи показывали стены пламени и бегущих жителей, а президент Клинтон объявил чрезвычайное положение в нескольких округах Нью-Мексико. Все, о чем я мог думать, это о том, что наше прекрасное ранчо — наша тихая гавань, наше духовное прибежище — было в опасности.
Пару недель мы терзались предчувствиями в Лос-Анджелесе, но по мере того, как пожар подбирался все ближе к нашему ранчо, я понял, что должен что-то предпринять. Я не мог просто сидеть за тысячи миль отсюда, когда место, которое я любил, превращалось в пепел — Суэйзи не сидят сложа руки, когда могут помочь. Когда мы услышали, что власти эвакуируют жителей каньона, где находился наш дом, это стало последней каплей. Я решил слетать туда и каким-то образом попасть в каньон, чтобы хотя бы заровнять бульдозером противопожарную зону из чистой земли вокруг нашего дома.
Поздно вечером 31 мая я сказал Лизе, что на следующее утро улетаю в Нью-Мексико. “Ты делаешь ЧТО?” - спросила она. - “Бадди, они эвакуируют людей из каньона. Ты даже близко не сможешь подъехать к ранчо.” К этому моменту я больше руководствовался эмоциями, чем логикой, но я не мог просто оставаться на месте. Все, что я знал, - это то, что если я буду стоять в стороне, пока этот бушующий пожар уничтожал наше ранчо, я никогда не прощу себе потом, что ничего не сделал.
Лиза пыталась убедить меня не ехать, но я был полон решимости. Поскольку я был на взводе, я почти не спал, и еще до восхода солнца побросал кое-какую одежду в сумку и отправился в аэропорт Ван-Найс. Я устроился в кабине нашей Cessna 414a, чтобы совершить трехчасовой перелет в Нью-Мексико незадолго до рассвета.
Примерно месяцем ранее Лиза столкнулась с опасной ситуацией во время полета на "Сессне" недалеко от Гранд-Каньона, куда она приехала навестить меня на съемках фильма "Пробуждение в Рино". Лиза занялась полетами по моему настоянию, хотя поначалу не проявляла особого интереса. Но когда она начала брать уроки, ей это понравилось, и она даже научилась выполнять фигуры высшего пилотажа — делать петли и другие трюки в воздухе. Она стала настолько хороша, что, когда участвовала в соревнованиях по высшему пилотажу, опередила соревнующихся инструкторов. Она умелый и хладнокровный пилот.
Но во время того полета она внезапно услышала скрежещущий шум в кабине нашего самолета. Проблема была в том, что выпускной клапан застрял, препятствуя свободному потоку воздуха и давление в кабине не повышалось должным образом, когда она поднималась. У нас была дурная привычка время от времени курить в кабине пилота, и липкий осадок на выпускном клапане был результатом смолы от сигарет. Лиза испугалась, но, к счастью, ей удалось медленно понизить давление в кабине, чтобы успеть снизиться до безопасной высоты. Иначе у нее были бы большие неприятности. Когда давление в кабине самолета недостаточное, кислорода не хватает, что приводит к гипоксии пилота и грозит смертью. Именно это случилось с игроком в гольф Пейном Стюартом, который погиб вместе с пятью другими людьми, когда в самолете Learjet, на котором они летели, пропало давление. Пилоты потеряли сознание и в конце концов умерли от недостатка кислорода, а самолет просто продолжал летать еще несколько часов, пока у него окончательно не закончилось топливо и он не разбился. К счастью, Лиза быстро поняла, что происходит, поэтому смогла снизиться до безопасной высоты и завершить свой полет. И мы отправили самолет на техобслуживание сразу после инцидента.
Утром 1 июня я решил лететь на относительно небольшой высоте — тринадцать тысяч футов — на случай, если проблема с наддувом повторится. Я поднял "Сессну" на высоту тринадцати тысяч футов, включил автопилот и приготовился к оставшейся части полета. И это последнее, что я сделал осознанно перед тем, как увидеть, что вокруг меня кружится зеленое и коричневое. Я огляделся в поисках голубого неба и попытался сфокусироваться на нем. Но самолет летел на очень низкой высоте, и когда зеленое и коричневое сменилось прямой серой полосой, одна мысль сумела пробиться сквозь туман в моем мозгу: это, должно быть, аэропорт.
Я резко повернул влево, чтобы выровняться с тем, что, как мне казалось, было взлетно-посадочной полосой. Следующее, что я осознал, - передо мной были электрические подстанции, и я смутно помню, как пытался пролететь между ними или обогнуть их. Следующее четкое воспоминание - самолет стоит на земле. Мгновение я ошеломленно сидел в кабине пилота. Я был настолько дезориентирован, что мне казалось, что все, что только что произошло, мне приснилось.
Но когда я обернулся и увидел двух наших собак, Боду и Джаза, виляющих хвостами в салоне самолета, я понял, что это не сон.
Я открыл дверь самолета и вышел на улицу, все еще думая, что нахожусь в Нью-Мексико. Я понятия не имел, совершил ли я посадку за пределами аэропорта и в порядке ли мой самолет. На самом деле я только что приземлился на улице того, что должно было стать новым жилым комплексом в Прескотт-Вэлли, штат Аризона. В то время он только строился, так что вокруг не было почти никого, кто мог бы увидеть, как мой самолет снизился, снес два фонарных столба и при этом каким-то образом приземлился, не разбившись.
Подбежала пара строителей, и я смутно помню, как один из парней сказал мне, что я что-то подрезал по пути вниз. Я обошел самолет спереди, чтобы посмотреть на крыло, и когда увидел, что оно повреждено, я впервые расстроился — этот самолет был для меня и Лизы как ребенок, а я причинил ему боль. Я все еще не понимал чудовищности случившегося, но мало-помалу реальность начала проникать сквозь туман моего затуманенного гипоксией мозга.
Первое, что я сделал, это позвонил Лизе — я больше всего боялся именно этого, потому что знал, что она расстроится. “Лиза, у меня была посадка вне аэропорта”, - сказал я ей. - “Я в порядке, только крыло поцарапал. И еще... я не в Нью-Мексико, а в Аризоне, в жилом комплексе в Прескотте”.
Как рассказала мне позже Лиза, она просто онемела, когда я рассказал ей, что произошло. Даже все те трудности, с которыми мы сталкивались в течение последних нескольких лет, меркли по сравнению с этим известием.
Что еще хуже, язык у меня заплетался из-за гипоксии, и ей показалось сначала, что я пьян. Короче, всё, что она знала, это то, что я повредил самолет при незапланированной посадке, чуть не погиб при этом, и, возможно, не смогу дальше продолжать полет.
Следующий звонок, который я сделал, был в Федеральное управление гражданской авиации (FAA), чтобы сообщить об инциденте. Я описал, что произошло, и представитель FAA сказал мне, что позвонит в Национальный совет по безопасности на транспорте (NTSB). Таким образом, все официальные механизмы были приведены в движение для урегулирования инцидента. Затем я принял решение, которое в то время казалось разумным, но создало нам дополнительные проблемы.
На борту было немного пива и вина, что, конечно, было законно — мы с Лизой часто привозили еду и напитки из Лос-Анджелеса в Нью-Мексико, поскольку от ранчо до ближайшего супермаркета было далеко. Лучше бы я так и оставил алкоголь в самолете, но вместо этого я отдал его строителям. Я не сомневался, что фотографы уже в пути, и у меня было предчувствие, что, пронюхай они об алкоголе на борту, вся эта история моментально оказалась бы в газетах под заголовками типа ”Патрик Суэйзи летает пьяным". Я пытался свести к минимуму возможные осложнения, но когда всплыли подробности, что я избавился от алкоголя, люди предположили, что я пытаюсь что-то скрыть.
Мне не терпелось поскорее убраться с места происшествия до появления фотографов, поэтому я попросил одного из строителей подвезти меня до отеля, где я мог бы устроиться и позаботиться обо всем. Лиза и наш давний летный инструктор Фрэнк Кратцер присоединились ко мне там, как только смогли, и мы ждали, когда на место прибудут следователи Национального совета по безопасности на транспорте, чтобы мы могли встретиться с ними и ответить на любые их вопросы.
Расследование NTSB позже показало, что неисправен зажим на шланге, соединяющем камеру нагнетания с верхним поддоном. Одного этого было бы достаточно, чтобы вызвать проблему с повышением давления, но ситуация также усугублялась двумя другими факторами: постоянным присутствием отложений смолы на резиновом выпускном клапане и тем фактом, что я был заядлым курильщиком. Когда у вас есть привычка выкуривать по три пачки в день, как у меня в то время, ваши легкие на высоте просто работают не так хорошо, как у некурящих. В отчете NTSB отмечалось, что сочетание всех этих факторов означало, что у меня почти наверняка была гипоксия во время полета. И специалисты не обнаружили следов алкоголя в крови.
Но по-настоящему страшным было вот что: никто не в состоянии пережить полную гипоксию. Как только вы потеряете сознание из-за недостатка кислорода в мозге, работа мозга не восстановится, пока самолет не спустится на высоту, пригодную для нормального кислородоснабжения. Но самолет был на автопилоте, то есть он не стал бы снижаться.
Было известно, что я перестал отвечать на запросы управления воздушным движением в районе Нидлса, штат Калифорния, недалеко от границы с Аризоной. И все же каким-то образом я, должно быть, отключил автопилот между этим местом и долиной Прескотт, что позволило самолету снизиться, иначе он продолжал бы полет на высоте тринадцати тысяч футов, пока у него не кончилось топливо в баке, как у самолета Пейна Стюарта. И я разбился бы.
Радар управления воздушным движением показал, что между Нидлзом и моей посадкой в Прескотт-Вэлли я одиннадцать раз чуть не ударился о землю. Я пролетел между 6500 и 11500 футами, едва не задев горы. И мой маршрут был похож на нитку спагетти, петляющую без всякой цели около сорока пяти минут.
К счастью, когда я приближался к долине Прескотт, мой самолет опускался плавно - и оказался там, где в воздухе было достаточно кислорода, чтобы привести меня в чувство. Я очнулся всего в паре сотен футов над землей и все равно сумел благополучно приземлиться. Это было не что иное, как чудо. Роберт Криспин из NTSB даже сказал мне: “Это первый раз, когда мне удалось поговорить с пилотом, который перенес гипоксию”. Пилоты просто не переживают этого. Но так или иначе, я это сделал.
Моя посадка привела ко многим последствиям.
Во-первых, мы с Лизой больше никогда не курили в кабине пилотов. Я также предложил сделать публичное объявление для FAA, предупреждающее об опасности курения во время полета, о которой в то время не было широко известно.
Во-вторых, мне пришлось пройти психологическое тестирование и массу проверок лётных навыков, чтобы сохранить свою лицензию пилота.
В-третьих, самолету требовался ремонт. В совокупности это означало еще два года, прежде чем мы снова смогли бы летать.
Но главным последствием были ночные кошмары, которые возобновились у меня после этого инцидента.
Много ночей я снова просыпался в холодном поту, но теперь мне снилось, что я лечу, видя что сейчас разобьюсь, или бесцельно парю в небе, понимая, что потерял сознание. Да, я снова обманул смерть, но, как и в случае с несчастным случаем с лошадью в "Письмах от убийцы", этот инцидент оставил болезненные раны, которые было трудно залечить.
Лизе тоже было трудно смириться с этим. Позже она рассказала мне, что, когда я позвонил ей из Прескотта, у нее сердце упало. К этому времени мы были вместе двадцать пять лет, прошли через трудности, через столько боли и радости, что хватило бы на сотню жизней. Она вообще не хотела, чтобы я летал тем утром, но когда я это сделал, а потом чуть не погиб, делая это, она почувствовала себя преданной. Она увидела во мне предателя, потому что я рискнул всем, что мы построили вместе - всем, что она любила. Лиза чувствовала себя беспомощной и злой, и нужно было время, чтобы эти чувства утихли.
Этот инцидент с самолетом в сочетании с моим чувством уязвимости после несчастного случая с лошадью действительно встряхнули мне мозг. Я снова обманул смерть — но зачем? В чем был смысл всего этого? Что я добавлял к этому миру? Моя карьера находилась на перепутье, и последние несколько лет показали мне темную сторону славы. Оттого, что моя карьера после успеха "Грязных танцев" и "Призрака" высоко взлетела, мне просто было больнее падать.
Раньше я переживал трудные времена благодаря тому, что сосредотачивался на следующей мечте. От футбола до гимнастики, от танцев до актерского мастерства - я всегда мог полностью отдаться своей следующей цели и не останавливаться на достигнутом. Я никогда не сомневался, что за углом ждет что-то великое, и никогда не уставал подталкивать себя к этому.
Но теперь я начинал чувствовать не только усталость, но и разочарование. Стоили ли все эти усилия и боль того? Создал ли я что-нибудь ценное? По мере того как мои отношения с Лизой ухудшались из-за стресса, вызванного постоянными попытками проявить себя и борьбой с ощущением, что я неудачник, я задавался вопросом, не сосредотачивался ли я все это время на неправильных вещах в ущерб тому, что действительно имело значение в жизни.
И даже несмотря на то, что я продолжал искать хорошие проекты в Голливуде, весь бизнес по созданию фильмов менялся. С экономическим спадом 2000-2001 годов финансирование крупных проектов иссякло, и на первый план стало выходить независимое кино. В целом фильмов стало меньше, и хороших ролей на выбор было не так много.
Это было нелегко, но мне удалось переключиться и получить роли в нескольких хороших независимых фильмах — среди них "Зеленый дракон" с Форестом Уитакером, “Донни Дарко” с Джейком Джилленхолом и "Проснувшись в Рино" с Билли Бобом Торнтоном, Шарлиз Терон и прекрасной Наташей Ричардсон.
Был один фильм, который мы с Лизой страстно хотели снять, но потратили годы, безуспешно пытаясь сделать из идеи проект. С тех пор как наша пьеса "Без слов" стала хитом в театральном мире Лос-Анджелеса в 1984 году, мы хотели превратить ее в фильм. Шоу "Без слов" продержалось в Лос-Анджелесе всего месяц, но даже спустя столько лет люди все еще останавливали нас с Лизой на улице, чтобы сказать, как сильно им это понравилось. Они рассказывали нам, насколько они были вдохновлены и как тронуты изображением людей, которые никогда не отказывались от погони за своей мечтой. И они, пожалуй, были бы рады увидеть экранизацию этого сюжета.
Если бы фильмы снимались только благодаря упорству и энтузиазму, мы бы уже давно закончили этот фильм. За последние два десятилетия мы с Лизой сделали все возможное, чтобы экранизировать "Без слов". Но есть так много факторов, которые должны совпасть. Снять фильм - это как пасти стаю кошек, и нам просто не удавалось собрать всех кошек вместе сразу.
В самом начале Лиза полностью переписала сценарий, поскольку пьеса была нелинейной, и ее было бы трудно адаптировать для фильма без более традиционной повествовательной линии. Мы вступили в переговоры с различными возможными продюсерами, режиссерами и сценаристами, но по той или иной причине у нас возникли проблемы с подбором команды. Были попытки, которые отнимали много времени и сил, но мы тратили их, потому что нам казалось, что мы добиваемся прогресса, - а потом проект разваливался.
Большая часть трудностей была связана с тем фактом, что художественное видение фильма, которое было у нас с Лизой, отличалось от видения других возможных партнеров. Режиссер "Багдад Кафе" Перси Адлон в какой-то момент хотел стать режиссером, но наши пути разошлись, когда мы не смогли договориться о том, как должен быть структурирован сценарий.
Лауреат Пулитцеровской премии писатель Исраэль Горовиц написал несколько черновиков сценария, но они не соответствовали духу оригинального произведения. Мы с Лизой даже поссорились с Николасом Ганном, который написал пьесу вместе с нами в 1984 году, из-за разногласий по поводу сценария фильма. Мы не разговаривали три года, хотя в конце концов он присоединился к нашим усилиям по созданию фильма.
Проект после ухода Николаса стоял на паузе, пока мы не поняли, что дошли до точки “действуй или умри”. Мы с Лизой знали, что не сможем вечно исполнять очень сложные танцевальные эпизоды фильма, поэтому нам нужно было сделать это как можно скорее — или забыть об этом. Но вот Николас вернулся в роли ассистента продюсера.
При этом сценария как такового у нас все еще не было. Вот тогда и настал черед Лизы. Она пригласила Николаса и продюсера Дженис Ярбро, которая руководила нашей продюсерской компанией в Fox, на ужин. Когда мы вчетвером уселись за стол, она сказала: “Я должна написать этот сценарий. Я знаю, что нужно сделать, и я могу это написать”.
За столом воцарилась мертвая тишина, и я посмотрел на Лизу. На ее лице отразилась решимость, которой я никогда раньше не видел, и хотя было ясно, что Николас и Дженис не были убеждены, что это оптимальный выход, Лиза не отступит. Она всегда была из тех, кто во всем полагается на других, преуменьшая свои собственные способности. Но не в этот раз. За эти годы она работала почти над всеми моими сценариями к фильмам и написала театральный мюзикл, так что была полностью готова к выполнению этой задачи. Что еще более важно, она знала эту историю до мозга костей.
Несмотря на их сдержанность, Лиза сказала: “Я прожила эту историю. Я знаю ее лучше, чем кто-либо другой, и я могу написать сценарий лучше, чем кто-либо другой”. Пока она говорила, я видел в ее глазах, что она была абсолютно права, и я внезапно понял каждой клеточкой своего существа, что она могла бы это сделать. В тот момент я решил поддержать ее, несмотря ни на что, потому что она заслужила право сделать это и справится лучше, чем кто-либо другой.
Дженис пригрозила уволиться, но Лиза стояла на своем. И даже несмотря на то, что Дженис в конечном итоге ушла из проекта, Лиза знала, что это всего лишь расхождение во мнениях профессионалов, и мы остались друзьями с Дженис. Лиза не сомневалась в своих силах, и в дополнение к написанию сценария она взяла на себя и обязанности режиссера. Она сняла несколько профессиональных видеороликов о лошадях и самолетах и за эти годы серьезно изучала ремесло кинематографистов на многочисленных съемочных площадках. Лиза знала, что она делает, и теперь она делала все возможное, чтобы у экранизации был шанс.
Это был фильм, который, наконец, заставил Лизу проявить себя с той стороны, которую она долгое время прятала. Это был огромный поворотный момент в профессиональном плане, и я был взволнован за нее — и за наш фильм.
Лиза была в восторге от того, что взяла на себя роли сценариста и режиссера, но она чувствовала, что пытаться совместить две эти функции с функцией актрисы на главную роль было бы уже чересчур. “Лиза, - сказал я ей, - ты должна сыграть эту роль. Это же твоё родное, это у тебя в крови и в душе".
Она все еще сомневалась, поэтому мы спросили нескольких друзей, которые были и актерами, и режиссерами в других фильмах, сталкивались ли они с какими-либо особыми проблемами. Дайан Лэдд, которая написала сценарий, срежиссировала и сыграла главную роль в фильме 1995 года "Миссис Манк", заверила Лайзу, что это абсолютно выполнимо, и дала ей советы о том, как справиться с рабочей нагрузкой.
Билли Боб Торнтон был более краток. “Все продюсеры говорят нам, что это невозможно”, - сказала ему Лиза. - “Они говорят, что это слишком сложно - быть режиссером и сниматься в фильме одновременно”. Билли Боб, который написал сценарий, срежиссировал и сыграл главную роль в фильме “Слинг Блэйд”, сказал: "***ня вопрос".
С таким вот благословением мы подписали контракт с продюсером Уорреном Треппом и, взяв немного денег из собственных заначек, мы наконец вышли на старт. Лиза написала сценарий, срежиссировала, сыграла главную роль и выступила сопродюсером "Последнего танца" - название, которое мы выбрали для фильма. Мы подобрали потрясающий актерский состав, включая мою младшую сестру Бэмби, и наняли фантастического Джорджа де ла Пенья на роль Николаса Ганна. Нелегко найти людей, которые умеют и танцевать, и играть на самом высоком уровне, но Джордж прекрасно справлялся и с тем, и с другим. Он был бывшим солистом Американского театра балета и одаренным актером. Он идеально подходил для этой роли.
Мы сняли фильм за тридцать два дня, в основном в Виннипеге, но несколько эпизодов были сняты в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Всего за несколько недель до начала съемок я перенес еще одну операцию на колене, поэтому некоторые танцевальные сцены были для меня довольно мучительными — Лизе не раз приходилось делать монтаж так, чтобы не было видно мое скривившееся от боли лицо. Но когда все было снято и смонтировано, мы увидели, что "Последний танец" получился именно таким, как мы надеялись и мечтали. Все актеры и съемочная группа отдали свои сердца и души этому фильму, и это было заметно.
Просмотр готового фильма стал кульминацией двух десятилетий напряженной работы, самоотверженности и упорства, и это было захватывающе. "Последний танец" был выпущен на DVD* и я по-прежнему считаю, что это один из лучших фильмов, когда-либо снятых о том, каков на самом деле мир танца.
*то, что фильм вышел на DVD - на самом деле означает: для киношного бизнеса его качество было сомнительно настолько, что ни один кабельный канал не закупил его для показов по ТВ, не говоря уже о показах в какой-нибудь сети кинотеатров.
Лиза продемонстрировала все способности, которые, как я знал, у нее были, и я считаю безукоризненной ее режиссерскую работу. У нее был природное чувство кадра, и я был в восторге от того, что ей наконец-то представился шанс применить этот инстинкт на практике.
Я никогда так не гордился Лизой, но к концу съемочного процесса я был измотан. Съемки были изнурительными, и всегда наступает естественное разочарование, когда заканчиваешь проект, в который эмоционально вложился. “Последний танец” был настолько глубоко личным проектом, что я почувствовал это разочарование еще острее. И не успел я опомниться, как у меня снова началась серьезная депрессия.
Я не думаю, что по-настоящему понимал, что такое депрессия, до этого периода моей жизни. Я, конечно, боролся с глубокой печалью и чувством разочарования, но моему природному оптимизму всегда каким-то образом удавалось пробиться наружу. Однако в годы, последовавшие за "Последним танцем", этот оптимизм начал полностью покидать меня. Я просто больше не мог понять, в чем смысл моего дальнейшего существования, и снова начал пить, пытаясь заглушить подкрадывающееся чувство отчаяния. Я потерял страсть и цель в своей жизни и, похоже, не мог их вернуть.
Я всегда чувствовал себя везунчиком, но на смену этому пришло другое чувство: что жизнь в конечном счете сложилась не так, как я ждал. Мне казалось, что я только сейчас столкнулся с реальностью — что я наконец-то повзрослел и посмотрел правде в глаза, а эта правда была довольно мерзкой.
Впервые я почувствовал это после несчастного случая во время верховой езды, когда наконец понял, что никто не может просто мчаться по жизни совершенно неуязвимым. Первые сорок шесть лет своей жизни я действительно верил, что я непобедим - или, во всяком случае, вел себя так, как будто был непобедим. Когда я внезапно понял, что это не так, это было огромным ударом. То же самое происходило сейчас в эмоциональном плане.
Все терпят неудачи в жизни, но именно тогда, когда ты не можешь взять себя в руки после неудачи, это и есть настоящая проблема. Я чувствовал, что пытался все сделать правильно, но все равно терпел неудачу. И из-за этого мне не хотелось снова пытаться достичь чего-то. Почему я должен это делать, когда, казалось, происходило одно и то же, что бы я ни делал? Я ненавидел себя за свое нытье на тему “почему я не могу быть более успешным”. Но почему, на самом деле? Почему я не могу получить роли получше? И впервые в своей жизни в глубине души я начал бояться, что никогда больше не приду в норму, что я не могу контролировать свой успех или неудачу. И это смертельно опасное чувство.
По мере того как я погружался все глубже в это болото и пил все больше и больше, Лиза увидела меня таким, каким даже не представляла увидеть. Рядом с ней уже был словно чужой человек. Тот Бадди, которого она знала, всегда был жизнерадостным, а этот новый человек, с которым она жила теперь, был подавлен и сломлен.
Работа всегда была моим лекарством от депрессии, но даже это больше не помогало.
Лиза сама боролась тогда со своими демонами, а видеть, как мне больно, было для нее почвой, на которой вырастали новые проблемы. В тот период она еще попыталась отказаться от курения, что оказалось примерно в сто раз труднее, чем она ожидала, и, возможно, стало соломинкой на спине верблюда. Мы с ней были похожи на пару лодок без вёсел, затерянных в океане. Мы озирались в поисках безопасной суши, но видели только бесконечные глубины, готовые поглотить нас. Мы всегда справлялись с любыми проблемами, которые возникали в наших отношениях. Но самой большой проблемой, возникшей между нами в этот период, была та, с которой мы, как оказалось, не могли справиться. Это было связано с глубокой разницей в темпераменте между нами — разницей между тем, как потомок Суэйзи справляется со своими демонами, и тем, как поступает остальной мир.
В течение многих лет я боролся с чувством неполноценности, неуверенностью в себе, со страхом, что я никогда не был достаточно хорош. Естественный инстинкт состоит в том, чтобы оттолкнуть эти чувства или проигнорировать, но правда в том, что они всегда возвращаются. Поэтому вместо того, чтобы пытаться победить их, я попытался использовать их, обуздать эту энергию, а не отрицать ее. Это требует искусства балансирования, очень тонкого. И точно так же, как все Суэйзи, я никогда ничего не мог делать наполовину. Когда мои демоны вернулись, я не стал балансировать, а сразу же ринулся в схватку с ними.
Я опустился до таких кругов своего личного ада, о существовании которых даже не подозревал. Дело было не только в выпивке, дело было в том, чтобы позволить себе отправиться в эти самые мрачные места своей психики, позволить себе почувствовать весь страх, гнев и отчаяние, которые большинство людей всю жизнь пытаются не замечать. И все же, как бы глубоко я ни погружался, я все еще чувствовал, что контролирую ситуацию. Я знал, что был опасно близок к черте, но не повернул обратно.
А для Лизы это было уже переходом за черту. Видеть, как я погружаюсь в свое подсознание, было страшно для нее, и моя реакция на эти чувства тоже пугала ее. Мой гнев и страхи прорывались наружу внезапными, резкими выплесками, и Лизе казалось, что я схожу с ума. Сам я в это не верил. А она боялась, что один из нас в конечном итоге умрет, и она не могла смириться с этим чувством. Итак, Лиза приняла решение. Ничего мне не сказав, она собрала пару чемоданов и уехала однажды утром, прежде чем я проснулся. Она знала, что если бы она сказала мне, что планирует уехать, я бы сделал все, чтобы отговорить ее от этого, в том числе бросился бы под машину, чтобы помешать ей уехать. Она не хотела ссоры. Она чувствовала, что должна уехать ради собственного здравомыслия и безопасности, и не собиралась выносить этот вопрос на обсуждение.
Когда я проснулся и обнаружил, что Лизы нет, я был раздавлен. И зол. Я не мог поверить, что она оставила меня, и я был в ужасе от того, что лишился ее навсегда. Мы с Лизой были вместе уже более тридцати лет, и я не мог вынести мысли о жизни без нее. Мы через столько прошли — как мы могли потерять друг друга сейчас? Я не мог вспомнить ни одного момента в своей жизни, когда бы мы с Лизой не были бок о бок. И я определенно не мог представить, как буду двигаться вперед без нее.
К счастью, она сбежала не на край света. Позже я узнал, что она сняла квартиру в долине Сан-Фернандо, примерно в двадцати минутах езды от ранчо Бизарро. Она никому не сказала, что происходит, и каким-то чудесным образом нам удалось сохранить наш разрыв в секрете от таблоидов и знакомых. Мы были на связи каждый день, и она часто приезжала на ранчо по делам. Но она была абсолютно полна решимости не возвращаться, пока все не изменится. Она целый год снимала эту квартиру, о чем мы до сих пор ни разу никому не говорили.
Когда Лиза ушла, мне пришлось полностью пересмотреть свою жизнь. Я стал причиной бегства единственного человека, который всегда был рядом со мной, который всегда любил меня, несмотря ни на что. Я все еще не знал, как изменить свой эмоциональный фон, но была одна вещь, которую я мог изменить. Я бросил пить во второй раз в своей жизни.
Год разлуки был периодом, когда я по-настоящему оценивал себя, учился тому, как вернуть себя с грани отчаяния. Мне было невероятно больно, что Лиза ушла, но со временем я начал понимать, что она делала это не для того, чтобы наказать меня. Я начал понимать, что, с ее точки зрения, она добивалась этого в течение тридцати лет и зашла со мной в мой ад дальше, чем смогло бы большинство людей. И что она ушла только тогда, когда почувствовала, что у нее нет другого выбора.
Гнев и обида на предательство, которые я испытывал поначалу, начали уступать место более продуктивным чувствам. Вместо того чтобы проводить каждый день, лелея злость или жалость к себе, я думал о том, как я мог бы улучшить ситуацию. И как я мог бы вернуть Лизу.
Это было болезненное время, но оно также заново научило меня, как справляться с болью — как я мог заставить ее работать на меня, а не разрушать меня. Очень рано я научился делать это с физической болью. Но теперь я понял, что инструменты и техники, которые вы используете для преодоления физической боли, просто не работают с эмоциональной болью. Постепенно, в течение этого периода, я осваивал новые техники для борьбы именно с болью эмоциональной .
В разгар нашей разлуки, после того как я несколько месяцев не пил, меня пригласили на роль Аллана Квотермейна в "Копях царя Соломона". Это было даром божьим — главная роль в одном из величайших героических повествований в истории литературы — и это спасло мою задницу. Оригинальный роман "Копи царя Соломона" был написан в конце девятнадцатого века, это приключенческая повесть о группе британских исследователей в Африке. Я был взволнован возможностью сыграть этого отважного героя, и взволнован возвращением в Африку - место, где мы с Лизой нашли такую духовную поддержку во время съемок "Стального рассвета".
В Африке я снова занимался тем, что любил больше всего — снимался в исторических фильмах, выполнял трюки верхом на лошади, проводил время в окружении красот природы. Я начал исследовать африканский буш, снова учась жить за счет земли и вновь обретая то чувство собственного достоинства, которое всегда приносит это умение. Недели, которые мы провели на съемках, абсолютно восстановили мои силы, как будто все было начисто с чистого листа. Я снова начал ощущать ту целеустремленность и страсть, которые так долго по капле терял.
Мы с Лизой каждый день разговаривали по телефону, и ближе к концу съемок она согласилась приехать в Африку. Конечно, я не мог дождаться, когда увижу ее, но по мере приближения нашей встречи мне стало страшно. Поскольку мне было так больно, когда она съехала, я подсознательно начал защищать себя от возможности того, что она собирается оставить меня навсегда. И теперь я мучился мыслями: если она летит аж в Африку, то наверняка чтобы сказать мне, что хочет развестись. Я готовился к этому.
Когда Лиза приехала, она почувствовала, что я немного холоден с ней, и она понятия не имела, почему. Я не думал, что веду себя отстраненно, но поскольку я ждал, что она добьет меня известием о разводе, то, скорее всего, я был просто не в себе.
С тех пор как много лет назад я впервые попросил ее выйти за меня замуж, я всегда боялся, что в глубине души Лиза не любит меня так сильно, как я любил ее. За прошедшие десятилетия я преодолел это чувство и научился доверять ей. Но когда она уехала, это снова всколыхнуло всю ту неуверенность, и чувства, которые, как я думал, давно прошли, теперь были свежи, как никогда. Мое волнение при виде ее было заглушено страхом.
Когда прошла неделя, а Лиза не заикнулась о разводе, я вздохнул с облегчением. Может быть, в конце концов, она и правда была здесь просто для того, чтобы побыть со мной. Так что я, наконец, начал терять бдительность и просто стал наслаждаться нашим совместным времяпрепровождением.
Когда после завершения работы мы отправились на недельное сафари в Ботсвану, дела продолжали налаживаться. Я все еще испытывал страх, но по мере того, как шли дни и нам становилось все уютнее вместе, я начал осмеливаться верить, что она, возможно, тоже все еще любит меня.
И все же такие глубокие трещины, как та, от которой мы пострадали, не затягиваются в одночасье. После того, как мы вернулись в Калифорнию, Лиза переехала обратно домой, но наши проблемы на этом еще не закончились. Мы все еще по-настоящему не общались друг с другом, и чем дольше это продолжалось, тем хуже, казалось, всё становилось.
Это было так, как если бы мы взяли на себя обязательство “поработать над отношениями”, но не понимали, как и зачем. Без необходимой подпитки наши отношения умирали медленной смертью прямо на наших глазах. Мы хотели остановить это умирание, но не знали как.
В итоге наши отношения начали повторять одну и ту же непродуктивную схему: “всё непонятно - всё хорошо - всё плохо”, и так по кругу. В Болгарии, где я снимался в фильме “Икона”, был наш светлый период. Я сказал Лизе: “Я снова влюбляюсь в тебя”, и мы даже снова заговорили об усыновлении детей. Но вслед за светлым периодом вновь начинался тёмный, за ним - период непонятности и так далее.
После того, как я закончил съемки фильма "Прыжок!" в Австрии, мы с Лизой на семь месяцев переехали в Лондон, где я выступал в театральной постановке "Парни и куклы" в Вест-Энде. В течение этого времени ссоры между нами становились все сильнее и сильнее, пока не стали почти невыносимыми. Мы метались между гневом и отчаянием, и наши отношения были отравлены недоверием и горечью. После того, как мы вернулись в Лос-Анджелес, у нас произошла особенно жестокая ссора, которая сделала очевидным для нас обоих то, что так дальше продолжаться не может.
“У меня такое чувство, что ты пытаешься заставить меня отказаться от этого брака”, - сказала мне Лиза, и ее глаза наполнились болью.
“Я чувствую, что ты делаешь со мной то же самое”, - ответил я. Мгновение мы пристально смотрели друг на друга, но больше сказать было нечего.
В тот момент ни один из нас не знал, как найти обратный путь к другому. Но, к счастью, нам предстояло получить помощь — и из очень неожиданного источника.
Джордж де ла Пенья, который сыграл с нами одну из главных ролей в “Последнем танце”, стал нашим общим другом с тех пор, как мы сняли фильм. В 2007 году, на мой день рождения, он решил провести для нас консультацию с женщиной, в соавторстве с которой писал книгу. Элизабет была хорошо известным экстрасенсом, и Джордж клялся в ее способностях.
Ни я, ни Лиза не были большими поклонниками экстрасенсорики, но не было ничего плохого в том, чтобы взглянуть на вещи по-новому. Я и по сей день не могу сказать вам, обладает ли она экстрасенсорными способностями — да и есть ли они у кого-нибудь на самом деле, - но в тот вечер, когда она приехала на ранчо Бизарро, она начала очень быстро улавливать некоторые вещи. Может быть, Джордж дал ей какое-то представление до того, как она пришла, или, может быть, она просто потрясающе разбирается в людях и языке тела. Но она реально “зрила в корень”.
Мы прогулялись с ней по дому, показывая ей каждую комнату, чтобы она могла прочувствовать нашу совместную жизнь. Когда мы проходили через танцевальную студию, она резко остановилась. “Здесь было слишком много слёз”, - сказала она. Я взглянул на Лизу, но она смотрела в пол. Это было правдой, и мы оба это знали. Студия, которая когда-то была таким счастливым местом, была пропитана грустью.
Мы продолжали идти, и когда оказались в нашем “офисе” в лошадином сарае, она сказала: “Давайте сядем прямо здесь”.
Она начала говорить. Она рассказывала о наших лошадях, нашей мебели, анализировала всю обстановку в доме по фэн-шую. А потом внезапно она посмотрела прямо на Лизу. “Происходит что-то действительно странное”, - сказала она. “Ты сидишь прямо здесь, но такое ощущение, что на самом деле тебя здесь нет”.
Лиза просто уставилась на нее.
"Да. Ты здесь, но на самом деле тебя нет, - продолжала она. - “Как будто ты уже покинула этот дом”.
И Лиза разрыдалась.
Элизабет повернулась ко мне. “Она уже ушла”, - сказала она. - “Тебе нужно просто посмотреть на то, что она хочет изменить, и подумать, можешь ли ты это изменить. Потому что она уже не с тобой.”
Я посмотрел на Лизу, по лицу которой текли слезы.
“Она права”, - сказала Лиза. - “В глубине души я уже не здесь. Не с тобой.”
Я тоже почувствовал, как навернулись слезы. Что говорила Лиза? Неужели я действительно потерял ее навсегда? Было ли уже слишком поздно что-либо предпринимать?
“Чего ты хочешь, Лиза?” - спросил я ее. - “Что я могу сделать?”
Она тихо всхлипнула рядом со мной, и мое сердце чуть не разорвалось на части. Мне хотелось схватить ее, прижать к себе и никогда не отпускать, но все, что я мог сделать, это нежно коснуться ее плеча и посмотреть ей в глаза.
И тут произошла странная и удивительная вещь. Мы посмотрели друг на друга, и каким-то образом каждый из нас вдруг снова увидел человека, в которого когда-то влюбился. Я так долго не мог этого понять, потому что у нас было так много слоев боли, которые накапливались годами. Но в тот момент, вместо того, чтобы увидеть кого-то, с кем мы ссорились, на кого испытывали злость или негодование, мы увидели тех Бадди и Лизу, какими были когда-то.
Я почувствовал прилив любви к Лизе, которого не испытывал уже много лет, обнял ее и мы заплакали вместе, наши слёзы словно размывали стену боли, которая держала нас так далеко друг от друга.
Мы начали разговаривать, - не кричать, не ссориться, не припоминать обиды, не выяснять, кто прав, а по-настоящему разговаривать, как не делали уже много лет. Когда два человека не в ладах, иногда самое трудное, что нужно сделать, - это решить, кто первым войдет в дверь, чтобы попытаться все исправить. Слишком часто один человек готов уйти, а другой - нет. Но с помощью Элизабет мы с Лизой снова собрались вместе. Мы оба одновременно открыли свои сердца, потянувшись друг к другу с теми чувствами, какие почти забыли.
И по ее предложению каждый из нас написал “Я забуду прошлое” десять раз на листе бумаги, а затем мы закопали эти бумажки под деревом авокадо у нас во дворе. Пришло время начать все сначала.
Люди всегда спрашивают нас, как мы это делаем? Как нам удалось сохранить брак, длившийся тридцать четыре года и считавшийся таким крепким? Я не претендую на то, что у меня есть какие-то сверхсекретные ответы, но я точно знаю одну вещь. Мы с Лизой никогда, никогда не переставали пытаться, независимо от того, насколько плохо все складывалось. Мы никогда не разочаровывались друг в друге, хотя в наши самые худшие моменты были очень близки к этому. Никогда не прекращали попыток найти способ спасти наши отношения.
И сам факт, что мы оба всегда хотели найти этот способ, и означал, что этот способ существует. Потому что это желание - ключ ко всему. Как я сказал Лизе вскоре после нашего опыта с Элизабет: “Забудем о прошлом прямо сейчас. Я хочу никогда не возвращаться к тому, что было раньше”.
Наш опыт с экстрасенсом определенно изменил нашу жизнь. Но самое смешное было в том, что в следующий раз, когда мы увидели ее после этого, она не попала в яблочко почти ни по одному пункту насчет наших новых отношений. С тех пор мы не раз общались с ней, и она давала дельные советы, но не про отношения. Впрочем, единственное, что действительно важно для нас с Лизой, - это то, что она помогла нам остаться вместе в тот момент, когда мы оба были готовы всё разрушить.
Когда наши отношения вернулись в нормальное русло, мы горели желанием снова повернуться к миру лицом, а не прятаться от реальности.
Я всегда буду благодарен судьбе за то, что я и Лиза остались вместе, потому что следующий поворот событий был самым жестоким из всех.
______________________________________________________
Завершающая. XV-ая, глава:
