Предыдущие главы - в подборке:
Глава 15
Поскольку в наличии было так мало хороших ролей в кино, последние пару лет я время от времени присматривался к телесериалам, но, хотя я прочитал тонны сценариев, ничто не подходило мне так, как мне хотелось бы.
Мне действительно понравилось работать над "Изгоями", "Севером и Югом", и я знал, что если я смогу найти хорошего персонажа в солидном сериале, за ним стоит поохотиться. И вот в 2007 году, мой давний агент Николь Дэвид и менеджер по телевидению Дженни Делани прислали мне сценарии двух новых сериалов, которые производили неплохое впечатление.
Один из них, "Зверь", был о загадочном агенте ФБР по имени Чарльз Баркер.
Баркер был интересным, многослойным персонажем, который постоянно удивлял меня, когда я читал сценарий. Мне понравилась эта уставшая от мира личность и тот факт, что он был не стереотипным «хорошим парнем», а сложным и зрелым человеком.
Мне понравились и сценарий, и идеи "Зверя", но съемочная группа была молодой и неопытной, особенно по сравнению с командой, работавшей над предыдущими проектами, в которых я снимался. Участвовать в шоу молодых-да-ранних было бы рискованно, но в конечном счете меня просто привлек материал. В детективе Баркере было что-то такое, что действительно вызвало во мне отклик, так что в конце концов я отказался от другого проекта в пользу этого.
Мы сняли пилотный эпизод, и я знал еще до того, как увидел готовый продукт, что “Зверь” будет действительно хорош. Если бы пилот хорошо зашел, мы бы снимали полный первый сезон в Чикаго, и мы с Лизой очень надеялись, что так оно и будет. Итак, мы вступили в период праздников с большим оптимизмом, чем когда-либо за долгое время,, — счастливые оттого, что влюблены, и с нетерпением ждущие будущего.
Затем наступила та роковая ночь в Аспене. Когда мы произносили тосты за Новый год и я почувствовал, как шампанское обожгло мой желудок, я никогда бы не подумал, что нас ждет впереди. Я не думал, что мои проблемы с пищеварением и это странное ощущение жжения означают что-то серьезное, хотя заметил, что начал немного терять в весе. Но я просто стиснул зубы и пережил новогодние каникулы, предполагая, что скоро почувствую себя лучше.
Вернувшись в Лос-Анджелес пару недель спустя, я заметил еще кое-что странное. Когда я пошел в туалет, что за последние несколько недель стало чем-то вроде испытания из-за всех моих проблем с пищеварением, кое-что выглядело не совсем правильно. Неловко говорить, но моя моча была очень темной, а стул - очень бледным. Я вышел на кухню, где Лиза заваривала чай. “Происходит что-то действительно странное”, - сказал я и рассказал ей, что я заметил. Она знала, что я чувствовал себя не очень хорошо, и спросила, не было ли еще чего-нибудь не совсем в порядке.
Я подошел к зеркалу и всмотрелся в свое лицо. “Мои глаза кажутся желтыми?” - спросил я Лизу. Она подошла посмотреть, и я оттянул нижние веки и закатил глаза.
“Да”, - сказала она. - “Так и есть. Белки глаз выглядят желтушными.”
Лиза не из тех, кто беспокоится, но по выражению ее лица я понял, что она обеспокоена. “Давай запишу тебя на прием к доктору Дэвидсону на завтра”, - сказала она.
“Я не думаю, что в этом действительно есть необходимость, - сказал я. - Я уверен, что все прояснится”.
Но Лиза была как кремень.
“Это ненормально”, - сказала она. Итак, я записался на прием.
Тем временем она полезла в Интернет, чтобы посмотреть, что мы можем узнать о тех странных симптомах, которые у меня были. В статье про желтушность приводился длинный список причин, которые могли ее вызвать, и все они звучали довольно неприятно — от гепатита до инфекции печени и рака. Тем не менее, мы ни на секунду не предполагали, что моя болезнь может быть настолько серьезной.
На следующий день, 14 января, мы с Лизой отправились в Сидарс-Синай на прием к доктору Дэвидсону. Мы описали симптомы, и, посмотрев мне в глаза, он немедленно заказал серию анализов. Компьютерная томография, анализы крови, мочи — он знал, что что-то не так, и процедура, называемая тестом на билирубин, вскоре подтвердила это. Уровень моего билирубина был очень высоким, что означало, что с моими желчными протоками происходит что-то странное.
Мы спросили, что может быть причиной высокого уровня билирубина, и он кратко перечислил возможные причины, одной из которых был рак поджелудочной железы. Но другим был острый панкреатит, который тоже является серьезным заболеванием, но поддается лечению.
“Наверное, это панкреатит”, - сказал я Лизе, пытаясь успокоить не только ее, но и себя тоже.
Но позже в тот же день компьютерная томография выявила новообразование на моей поджелудочной железе. Это была очень плохая новость, хотя это все еще не означало, что у меня определенно был рак. Чтобы выяснить это наверняка, врачам нужно было бы провести пробную эндоскопическую процедуру, чтобы взять кусочек ткани для тестирования. К сожалению, они смогли назначить эндоскопию только через четыре дня — целая вечность, когда имеешь дело с быстро прогрессирующим заболеванием. Следующие четыре дня мы провели дома как в тумане, пытаясь держать свои эмоции под контролем, в то время как внутри подступала паника.
Эндоскопия была назначена на 19 января. Анестезиолог усыпил меня, а желудочно-кишечный хирург вставил мне в горло трубку. Он планировал вставить зонд в мой желчный проток, чтобы открыть его и получше рассмотреть. Но он не смог продвинуть его так далеко, как нужно, потому что мой желудок был сильно увеличен. Им пришлось бы попробовать еще раз, используя другую технику, но на данный момент они были почти уверены, что конкретно со мной не так. Было очень мало причин, кроме рака поджелудочной железы, которые могли бы вызвать такое увеличение моего желудка наряду с другими симптомами.
Пока я отходил от наркоза в послеоперационной палате, двое врачей сообщили Лизе новость. “Нам нужно провести биопсию, чтобы быть абсолютно уверенными, - сказали они ей, - но мы на 99 процентов уверены, что у него рак поджелудочной железы”.
Лиза позже сказала мне, что она совершенно онемела, услышав эти слова. От волнения она боялась, что упустит какую-либо важную информацию из того, что говорили врачи, но она знала, что это критически важно, поэтому ей пришлось попросить их позвонить ее невестке Марии Скоурес.
Мария - уважаемый онколог в Хьюстоне, и Лизе нужна была ее помощь, чтобы обдумать эту новость и решить, что делать дальше. Врачи связались с Марией по телефону, и ее опыт стал поистине даром божьим для нас обоих.
Лежа в послеоперационной палате, я все еще понятия не имел, что меня ждет. Когда я пришел в себя после наркоза, я страдал от сильных судорог, так что врачи предписали мне провести ночь в больнице. Во время эндоскопии врачи накачали меня воздухом, пытаясь вставить зонд, и то, что весь этот воздух застрял в моей пищеварительной системе, было невероятно болезненно.
Лизу пустили в палату, но она решила, что пока не станет говорить мне о диагнозе. Она хотела, чтобы у меня была последняя ночь “нормальной” жизни — последняя ночь неизвестности перед началом нашей самой тяжелой борьбы. Она сказала мне, что любит меня, и провела ночь рядом со мной.
На следующее утро пришел хирург и разбудил нас обоих, чтобы поставить мне диагноз. Я мало что помню из того разговора, но когда он сказал мне, что у меня рак поджелудочной железы, моей первой мыслью было: “Я покойник”. Единственное, что я когда-либо слышал о раке поджелудочной железы, так это то, что он неизлечим и убивает вас очень быстро. Я просто уставился на него в шоке. Я прошел простое обследование желудка, и вдруг - сюрприз! Мне говорят: “Ты можешь умереть еще до весны!”
Страх пронзил меня насквозь. Что, черт возьми, только что произошло? Моя жизнь только что начала налаживаться. Диагноз казался жестоким розыгрышем. Я не мог умирать — мне было ради чего жить! Я просто не мог смириться с мыслью, что жизнь, какой я всегда ее знал, закончилась, что внутри меня живет болезнь, которая будет расти, мутировать и в конце концов убьет меня. Я не знал, где найти силы справиться с этим.
И Лиза тоже не знала. Она всегда была такой сильной, такой решительной. Мы через многое прошли вместе. Но после того, как хирург ушел, она просто не выдержала и разрыдалась. Она забралась ко мне на больничную койку, уткнулась головой мне в шею и плакала. Она шептала мне: “Я не могу перестать плакать, Бадди. Не могу. Проси меня о чем угодно, но, пожалуйста, не проси меня успокоиться”. Я крепко обнял ее, и мы заплакали вместе. Она знала, что я ничего не мог изменить в происходящем, но она была опустошена.
Она взяла себя в руки и помогала мне пройти через все аспекты лечения с чувством юмора и безграничной любовью. Но в тот момент, когда она рыдала в моих объятиях, я почувствовал себя таким одиноким, как никогда в жизни. Я знал, что мне придется найти способ в одиночку бороться с этой болезнью, но сама мысль об этом изматывала меня.
Оставался последний лучик надежды. Если бы новообразование еще не сильно разрослось, врачи сказали нам, что его можно было бы оперировать. Но эта надежда рухнула на следующий день, когда очередная компьютерная томография показала, что рак уже распространился на мою печень. У меня было то, что они называют раком четвертой стадии, наихудшая из возможных.
Мы с Лизой решили рассказать о моем диагнозе лишь нескольким людям, по крайней мере, до тех пор, пока не узнаем наверняка, каким будет мое лечение и каков мой прогноз на самом деле. Мы рассказали об этом нашему адвокату Фреду Гейнсу, агенту Николь Дэвид и моему брату Донни. Особенно мы не хотели говорить об этом моей матери, так как на следующий день ей предстояла операция на глазах, и предполагалось, что она должна была стараться держать глаза сухими — не плакать — в течение нескольких недель после операции.
К сожалению, у каких-то тварей были другие идеи. Кто-то из медперсонала Сидарс-Синай предупредил репортеров National Enquirer, и они появились в доме моей мамы примерно через неделю. Она открыла дверь, и совершенно незнакомый человек спросил: “Как вы относитесь к тому, что у Патрика рак поджелудочной железы?”. Вот так она узнала об этом. Хоть убей, я не могу понять, как кто-то может быть таким жестоким, таким бесчувственным, чтобы поступить подобным образом. Но человеческая порядочность в таблоидах, по-видимому, отходит на второй план, когда есть деньги, которые можно заработать.
Мы с Лизой сразу же приступили к делу, узнав все, что только могли, об этой болезни и о том, как ее лечить. Мария тоже оказала огромную помощь — она самостоятельно проводила исследования рака поджелудочной железы и советовала нам, как лучше с ним бороться. С самого начала мы сами осуществляли весь уход на дому — инъекции, внутривенное питание и все остальное, — потому что не хотели нанимать сиделку. Мы хотели, чтобы жизнь продолжалась настолько нормально, насколько это возможно, потому что у меня не было намерения оставаться в живых только чтобы растянуть существование — я хотел жить и наслаждаться жизнью, а не чувствовать себя постоянным пациентом.
До того, как новость о моей болезни стала достоянием общественности, телеканал A&E решил взять "Зверя" на полный сезон. Это была невероятно отличная новость — но, конечно, они заказали эти тринадцать серий, не зная, что у их ведущего актера только что был диагностирован рак поджелудочной железы. Сначала я не был уверен, что смогу выдержать съемки полного сезона остросюжетного драматического сериала - я не знал, буду ли достаточно здоров, чтобы это сделать. Но очень скоро я понял, что нет ничего на свете, что я хотел бы сделать больше, чем добить этот сериал. И я решил, что найду способ, несмотря ни на что.
Мы связались с A&E, чтобы сообщить им о моем диагнозе, и я передал им: “Не сбрасывайте меня со счетов. Я справлюсь”. Все, о чем я мог думать, было: если я действительно собираюсь уйти из жизни, я бы предпочел уйти на высокой ноте, выполняя качественную работу, в которую я верю. Мне нравился "Зверь", и я чувствовал, что в пилотном сезоне я проделал одну из лучших работ в своей карьере. Я действительно хотел получить возможность еще глубже изучить характер своего персонажа, Чарльза Баркера.
Узнав о раке, руководители A&E не были обязаны держать свое предложение в силе. Для них было бы проще всего отложить сериал на полку. Но, к их огромной чести, они этого не сделали. Мы решили посмотреть, как пройдет мое лечение химиотерапией, и после этого они примут решение. Если бы я отреагировал хорошо и врачи считали бы, что я буду достаточно здоров, чтобы снимать сериал, они бы продолжили его.
Телевизионные руководители не то чтоб славились своей душевной щедростью, но это решение президента A&E Боба Дибитетто восстановило мою веру в человечество. Это был такой порядочный, искренний поступок — и Боб сдержал свое слово. После нескольких месяцев химиотерапии, когда я почувствовал себя довольно хорошо, я пригласил сценаристов и продюсеров на ранчо Бизарро. Я сказал им, что мне не терпится сняться в сериале и я готов приступить, и они сразу же позвонили в А&E, чтобы запросить зеленый свет. Мы добились своего.
Химиотерапия была адом на колесах, и чем дольше она продолжалась, тем хуже становилось, но я знал, что если нужно просто преодолеть всю боль и физический дискомфорт, я смогу это сделать. Рак также вызвал всевозможные проблемы с моей пищеварительной системой, включая кровянистые, болезненные испражнения и изнуряющие спазмы. Я провел много ночей, свернувшись калачиком в позе эмбриона на полу ванной, отчаянно желая, чтобы боль прошла. Но хотя большую часть времени я чувствовал тошноту, вздутие живота и судороги, был по крайней мере один побочный эффект химиотерапии, которого я боялся, но от которого не пострадал: мне удалось сохранить свои волосы.
Когда мы с Лизой отправились в Чикаго, чтобы начать съемки в конце лета 2008 года, я поклялся себе, что никто на съемочной площадке никогда не узнает, плохо ли мне или больно. Я собирался снимать весь этот сериал, выполняя свои собственные трюки, прямо зимой в Чикаго — и я не собирался упоминать о чем-либо, имеющем отношение к раку или лечению. Если бы мне назначили съемки на 6:30 утра, я бы проснулся на пару часов раньше, чтобы привести в порядок свою пищеварительную систему и убедиться, что готов к работе.
Я оставался на этом первом курсе химиотерапии в течение десяти месяцев, что невероятно долго — большинство людей проходят курс химиотерапии всего несколько месяцев, поскольку побочные эффекты в совокупности усиливаются. И к концу съемочного сезона мне действительно стало хуже, но я каждый божий день напоминал себе, как мне повезло работать над проектом, который я люблю, и заставлял себя шевелить лапками, как та лягушка в кастрюле, чтобы закончить его, независимо от того, насколько плохо я себя чувствовал.
Пребывание на съемочной площадке давало невероятный заряд энергии. Я был счастлив снова работать, сосредоточившись на чем-то другом, кроме продолжающейся борьбы с раком. Я работал по двенадцать-восемнадцать часов в день, получая огромное удовольствие от того, как Чарльз Баркер становится реальным человеком. Определенно, были трудные моменты, когда мне приходилось преодолевать боль, тошноту и усталость. Но некоторые дни были хорошими. Однажды, после того, как член съемочной группы сказал мне: “Я не могу поверить, что ты способен на все это”, я повернулся к Лизе и сказал: “Бывало и хуже, когда я был в адском похмелье”.
Я продолжал химиотерапию на протяжении всех съемок, но никогда не принимал никаких обезболивающих, так как они притупляют не только боль, но и остроту ощущений. Если я собирался проделать отличную работу над этим сериалом, я хотел быть вовлеченным в актерскую игру на 100 процентов. И если это означало иметь дело с дополнительной болью, то это была цена, которую я готов был платить. К девятому эпизоду я уже не знал, смогу ли закончить, потому что плохие дни были действительно очень плохими. Я был недоволен собой, зол и смущен из-за того, что, возможно, переоценил свою способность пробиваться вперед. Но уволиться было невозможно. Я нырнул в дерьмо глубже — гораздо глубже, чем когда-либо, — и выкарабкался не для того, чтобы не закончить сезон. За пять месяцев съемок я пропустил всего полтора дня работы, и то из-за насморка.
Я принял этот вызов не для того, чтобы стать источником вдохновения для других больных раком. Но когда появились сообщения о том, что я начинаю сниматься в новом телесериале, спустя полгода после того, как мне поставили диагноз, убивающий большинство людей за нескольких недель, мы начали получать всевозможные письма и открытки от людей, которые находили это вдохновляющим.
Я благодарен за огромный отклик людей, но на самом деле я просто хотел сделать отличное телешоу.
Как всегда, Лиза была равноправным партнером в создании и оттачивании персонажа, которого я играл. Она провела все время съемок в Чикаго, а также была режиссером одного из тринадцати эпизодов. Снова работать с ней и наблюдать, как она создает то, что стало фантастическим эпизодом, было удивительно приятно. Мы были вместе во всех смыслах этого слова — точно так же, как были всегда.
Это факт, что мужчины Суэйзи никогда не доживали до глубокой старости. Мой отец умер в возрасте пятидесяти семи лет, мне сейчас столько же лет. Мой дед по отцовской линии тоже умер молодым, и большинство моих дядей не перебрались предел сорока.
В каком-то смысле мне всегда казалось, что я живу взаймы. Я обманывал смерть больше раз, чем могу сосчитать, от аварий на мотоцикле до несчастных случаев с лошадьми, от инцидента с самолетом до балансирования на карнизе с Дэвидом Кэррадайном. В самой сути характера Суэйзи есть любовь к риску, и, видит бог, я принимал свою долю риска на протяжении многих лет. После того как мне перевалило за тридцать, а мое тело и разум все еще оставались относительно целыми, я всегда чувствовал, что кто-то наверху просто где-то не досмотрел, раз мне многое сходит с рук.
Месяцы, которые я потратил на борьбу с болезнью, были эмоциональными американскими горками. Бывают дни, когда я чувствую решимость жить до тех пор, пока не будет найдено лекарство, и искренне верю, что смогу это сделать. И бывают дни, когда я так устаю, что просто не знаю, как я могу продолжать. Но я должен. Я должен продолжать двигаться вперед, как будто у меня большое будущее. Как будто это можно победить. Я не бегаю повсюду, как какая-нибудь Поллианна, - это скорее непреклонная решимость со стиснутыми челюстями. Будь я проклят, если эта сволочная болезнь победит меня. Рак пытается убить меня, но посмотрим, кто кого.
За всю свою жизнь я никогда не сдавался в драке, начиная с того дня в младших классах, когда на меня набросились сразу пятеро мальчишек. И я не собираюсь сдаваться сейчас.
Мне есть ради чего жить. Я так многого хочу достичь, так много вещей я хочу исследовать. С тех пор как у нас появилось ранчо в Нью-Мексико, мы с Лизой работаем над сохранением этой земли. Мы разработали двухсотлетний план управления лесами, который не только поддержит уровень роста лесов, но и улучшит его. Мы с Лизой страстно желаем быть хорошими распорядителями этой прекрасной земли, и мы хотим поделиться полученными знаниями с другими, чтобы помочь распространить информацию об охране природы.
Когда мы купили наше ранчо в Нью-Мексико, это было исполнением мечты всей нашей жизни. Когда умер мой отец, я поклялся, что однажды стану владельцем ранчо и вернусь к своим ковбойским корням. Я также поклялся, что сделаю все, что в моих силах, чтобы всю оставшуюся жизнь давать ему повод гордиться мной. Нет лучшего способа сделать и то, и другое, чем сохранить эту землю нетронутой и красивой для будущих поколений. Я сын своего отца, и я живу той жизнью, о которой он мечтал. Во всех смыслах ради этого стоит жить.
Кроме того, я хочу сделать гораздо больше как человек искусства. Последние несколько месяцев я пишу новую музыку и открыт новым ролям, которые могут подвернуться. У меня все еще есть энергия и стремление браться за новые проекты, и у меня нет терпения к тем, кто предлагает обратное. Всякий раз, когда кто-нибудь спрашивает меня, в чем, по моему мнению, заключается мое наследие, я отвечаю одно и то же: я еще не закончил! Моя работа - это мое наследие, и я могу дать гораздо больше.
И, конечно, есть еще мои отношения с Лизой. Я даже не могу выразить, сколько она значила для меня на протяжении многих лет. Будучи наивным и неуверенным в себе двадцатилетним юнцом, я никогда бы не подумал, что один человек может найти в другом человеке столько страсти и преданности. Мы с Лизой являемся частью друг друга — я не могу представить себе жизнь без нее так же, как не могу представить жизнь без своего собственного сердца. И чувствую, что моя любовь к ней стала намного нежнее после тех трудных времен, через которые мы прошли.
Летом 2008 года, как раз перед поездкой в Чикаго на съемки фильма "Зверь", мы с Лизой под влиянием момента решили возобновить брачные клятвы, данные друг другу тридцать три года назад. Буквально за четыре дня мы приготовили всё к празднованию и пригласили горстку близких друзей и членов семьи присоединиться к нам. Я прискакал на белом жеребце, и мы с Лизой вместе стояли, взявшись за руки, и произносили клятвы, которые каждый из нас написал.
Когда она закончила произносить слова, которые написала для меня, на моих глазах выступили слезы.
Хотя будущее неизвестно, единственное, что я точно знаю, - это то, что я буду любить тебя. Мне очень повезло, что я нашла тебя в своей жизни, и я благодарна за то, что у меня была возможность жить с открытыми глазами и видеть то, что у меня есть....
Потому что то, что у меня есть — любовь, величие и грандиозность того, что я чувствую, — наполняет энергией все вокруг меня и возвращает меня к тому, чем я дорожу больше всего. И, ценя самое дорогое, что есть у меня, я дорожу тобой еще больше.
И тогда я произнес слова, которые написал для нее.
Как мне сказать тебе, как мне повезло, что ты появилась в моей жизни? Как я благодарен тебе за то, что ты решила любить меня? Я знаю, что благодаря тебе я обрел свой дух, я увидел человека, которым хотел быть. Но самое главное, ты была моим другом.
Вместе мы прошли путь, в котором реальность превосходила все, что мы могли себе представить. Путь, созданный из наших мечтаний. Мы бесчисленное количество раз выезжали навстречу закату на белом жеребце. Мы вкушали пыль на местах зарождения религий. И все же от тебя у меня перехватывает дыхание. Без тебя я всего лишь половинка человека. Целым я становлюсь лишь тогда, когда смотрю в твои глаза.
Ты моя женщина, моя возлюбленная, моя половинка и моя госпожа. Я любил тебя всегда, я люблю тебя сейчас и буду любить вечно.
Несмотря на всё, через что мы прошли, и на всё, с чем мы всё еще сталкиваемся, это был один из самых счастливых дней в моей жизни. И это придало мне больше решимости, чем когда-либо, провести с ней как можно больше прекрасных дней вместе, насколько это возможно.
P.S. От автора канала
Вот так и заканчивается книга мемуаров Патрика Суэйзи, которая была опубликована через две недели после его ухода из жизни. Неутешная вдова тогда же поехала в тур для рекламы книги, о чем она... может поведать вам «сама»: пока я брала паузу в переводе на три недели летом, мне попалась еще одна книга на английском языке - мемуары жены Патрика, его «половинки и госпожи» Лизы Ниеми.
Я постаралась перевести и ее книгу, то есть прошлые пару месяцев работа над двумя переводами шла параллельно. Где-то через неделю допишу статью со своими впечатлениями от мемуаров вдовушки и дам ссылки на оригинал и мой перевод (пока не совсем его закончила).
P.P.S. Свои мемуары она выпустила в 2010 (через полгода после ухода Патрика), в 2011 - официальная дата знакомства с ее будущим вторым мужем, в 2012 - помолвка, в 2014 - свадьба
P.P.S. о том, какую роль сыграла Лиза Ниеми в уходе мужа, - перевод главы из ее книги здесь:
