Падал снег. Неторопливо летел с неба махонькими кружевными салфетками. У моей бабушки похожая, только связанная из ниток, заполняла собой пространство между пустой хрустальной вазой, вечно ждущей чего-то, и деревянной коробкой телевизора.
Я привык к этому серому лету без солнца, такому же бесшумному и безликому как и все остальные лета, вёсны и осени, слипшиеся в одну непрерывную зиму.
Я привык к тишине, к отсутствию шелеста бездомных газет гонимых ветром по улицам. Где они сейчас? Может под затвердевшим слоем снега, может будущие поколения отогреют и прочтут те слова, которые кто-то счёл не важными?
Я привык к безлюдности городов.
То поколение, которое ни на секунду не задумалось о последствиях, которое жило сегодняшним днём и передало этот день по наследству, давно уже им не живёт. То поколение давно отошло в небытие, оставив свои проблемы поколению, которому не хватило бы глупости их создать.
Послевоенный фонарь, отбиваясь от снежных мошек, как мог освещал тротуар. Наверное, фонарям ужасно обидно, что никому не нужен их свет, всем нужна темнота вокруг света.
Через двадцать минут мы всё поймём. А может не поймём ничего, такое уже было, такое продолжается тысячи лет. А может мы уже всё поняли, просто некуда деваться, может наш выбор всегда был так же иллюзорен как и тот выбор, который мы делаем сейчас.
Таких как я и дядя Жорж осталось совсем мало, и только мы сможем сделать правильные выводы, сможем не допустить повторения истории, сможем добиться баланса. Кажется, всё поздно: поздно возрождать вымершие языки и диалекты, поздно искать смысл, поздно давать себе шансы. Но ведь никогда не поздно спасти свободу выбора, восстановить справедливость, так?
Дядя Жорж, совсем ещё юнец, задумчиво стоял возле машины, следил за тем, как я вспоминаю, улыбаюсь сам себе, нахмурившись, и в голове у него, должно быть, мелькали похожие, просеянные сквозь собственную катализаторную сетку, эпизоды.
Я вспоминал как первый раз пацаном прибежал посмотреть на световое облако, появившееся из ниоткуда, странное, необъяснимое, влекущее. Издалека оно сильно напоминало приподнятую над землёй гигантскую лампочку, горящую саму по себе, без какого-либо источника. Световые облака моментально окрестили “светлячками”.
Сначала дети, а потом, после того как явной угрозы не обнаружилось, и взрослые, подходили и бросали в светлячков снежки. Скучный комок снега на секунду вспыхивал, будто метеор, и в этой вспышке заключалась вся его коротенькая жизнь.
Потревоженные новой неожиданностью усталые военные, с лицами простыми, но прочными, как фундук, попытались огородить территорию вокруг каждого светлячка, но выходило дурно: в радиусе выстрела гвозди не лезли в дерево, земля не брала лопаты и ковши многотонных землероек. Попытались выставить и часовых, но через некоторое время стало ясно, что светлячки не подают признаков враждебности, а нехватка людей была самозатачивающейся проблемой.
После военных заезжали и разносортные специалисты с лицами сложными, но податливыми, как пончик. Замеряли, фотографировали, испытывали терпение. Гипотезировали, высчитывали, раскладывали научные пасьянсы, надували щёки, разводили руками. Их бескорыстный вклад в создание и разрушение всего в этом мире выводил науку в отрицательный ноль.
Тихие, но несгибаемые последователи, вне зависимости от конфессий и движений, воспряли духом, получив самое неопровержимое доказательство существования божественного, как будто своего собственного существования им было ничтожно мало. Закипела работа по конвертации, благо материала накопилось достаточно, нужно было только не дать урожаю погибнуть на полях. Урожай путался в интерпретациях происходящего, закрывая глаза на противоречия, отделять реальность от вымысла было всё более трудоёмко и неудобно.
Мне вспомнилась дама в потрёпанном пальто, которая с усилием проталкивала самодельную инвалидную коляску, сбитую из велосипедных колёс и пластиковых стержней, сквозь рыхлую муку снега. Колёса коляски, оставляя позади пьяные борозды-близнецы, упрямились. Дама останавливалась на мгновение, чтобы передохнуть. Её грузное, но целеустремленное тело, как локомотив, двигало коляску вперёд и вперёд. Слова успокоения и многочисленные обещания, которые она не имела права давать, колокольчиками звенели в морозном воздухе.
Дама закатила коляску в облако, под которым снег был основательно утрамбован множеством ищущих чего-то подошв, почтительно сделала два шага назад и замерла, перекрестившись. В коляске ёрзал небольшой человек, дама шептала намертво заученные слова, ритмично, нараспев, покачивая головой. Небольшой человек неуверенно шевелился, очевидно подмерзая.
Все думали, что вот оно, нужно только подобрать правильные слова, нужно только совершить правильные движения. И всё случится, все будут спасены.
Каждый беспокоился о спасении: государства, души, тела, репутации, благосостояния. Беспокойство было яростным, бескомпромиссным, требовательным.
Эффект “обнуления” проявился гораздо позже, через несколько лет, когда светлячки уже не вызывали таких бурных эмоций, когда неоправданные ожидания превратились в уязвлённые чувства. Те, кто по тем или иным причинам побывал в облаке, а это без малого всё население, постепенно становились апатичнее, миролюбивее, молчаливее, созерцательнее.
Я вспомнил как едва не обнулился сам. Остановился в полушаге от светлячка. Вытянув руку, медленно, будто играя на невидимой гитаре, поочередно согнул все пальцы и распрямил их снова, глядя как причудливо освещается ладонь со всех точек одновременно, чувствуя свет лицом, чувствуя как бесконечно могу смотреть на лунное сияние исходящее отовсюду и ниоткуда. Всю неделю меня тянуло обратно, вновь испытать это тёплое, обволакивающее чувство спокойствия в этом поломанном, вывернутом наизнанку мире.
Среди тех, кто не обнулился, первым, а, точнее, нулевым, принято считать облако, которое исчезло навсегда в ходе пьяной драки, в которой погиб охрипший ветеран. С тех пор отсчёт начинался именно с этого светлячка, расходясь спиралью по планете. Световое облако №0256 было моим объектом, последним из зафиксированных.
— Зачем тебе всё это? — дядя Жорж посмотрел сквозь меня, задумался. — Зачем спасать спасшихся?
— Зачем всё это мне? Ты что, передумал?
Поздно было волноваться за нестабильность моего напарника: в один день он рисовал картины нашего общего будущего крупными штрихами оптимизма, в другой просто молчал, и в молчании этом было видно гораздо больше красок, правда, не таких ярких.
— Зачем жить прошлым? Зачем жить страданием? Зачем жить... — затих, не договорив дядя Жорж.
— Все твои вопросы начинаются с “зачем жить”, не иронично? — я не до конца понимал, ждёт ли он подтверждения своих мыслей или действительно стал сомневаться. — Нельзя отбирать то, что было дано. Наши, пусть немногочисленные, эмоции, чувства, опыт определяют кто мы есть.
— Война прошла, у нас наконец-то есть шанс на… — начал было дядя Жорж свой поход в ту степь, в которой мы заблудились, но отыскали тропу здравого смысла в прошлый раз.
— Война была. — перебил я. — Была потому, что тот, кому уже не интересно с нами играть в эту игру, придумывает новую. Ясно, что за всем этим кто-то стоит: неспроста нам дан выбор… которого на самом деле нету. Раньше было проще: никто ничего не знал наверняка, были отходные пути, сейчас же поздно верить, поздно каяться, дверь захлопнулась, есть доказательства. Мы свидетели, мы точно знаем, что кто-то есть за этой дверью. Поздно верить.
Все чувствительны к несправедливости, все думают, что заслуживают большего, чем имеют, что всё, что они делают в жизни, плохое или хорошее, всё от души, всё изнутри, всё честное, всё искреннее, все помыслы и действия, и ахи и вздохи, и самые подлые и ужасные поступки — если они конечно идут изнутри, и истинно верит в них носитель — всё это делает их честными: я такой, я таким создан, я не могу иначе, я тот, кто я есть. Почему я заслуживаю только того, что имею, если я желаю большего? Или желать большего несправедливо? Справедливость несправедлива.
— Может нужно просто согласиться? Может после того, как все обнулятся, всё будет по-старому, только лучше? — не унимался дядя Жорж, постепенно распаляясь. — В конце концов, может пройдёт эта проклятая зима?
Я не мог себе позволить выходить из себя.
— Это только наше поколение, наши дети уже не будут помнить этого всего.
— Про каких детей ты говоришь? Когда был рожден последний ребенок? Десять лет назад? Двадцать? Никто ничего не будет помнить очень скоро, разве этого не видно?
— Будут дети, будут… — дядя Жорж провёл своей узкой красной ладонью по лицу, будто опуская невидимое забрало. — Всё наладится…
— Может. А может и нет. И если нет, то получится, что ты ничего не предпринял, когда была возможность.
— Зачем что-то предпринимать? Зачем пытаться изменить то, что тебе неподконтрольно? Пройдёт время, тебя не станет, и будет новый выбор. Ты же не думаешь о том, чего у тебя не могло быть. Новым людям будет легче.
— Но они не будут об этом знать. А нам с тобой сейчас что делать? Ждать, пока не превратимся в статичные покорные деревья?
— Ты не знаешь, что будет.
— Я прекрасно знаю что будет! Пара тысяч обнулившихся превратится в радостные овощи, и, как только они вымрут, будет новый эксперимент, новые динозавры, новая игрушка.
— Тебе-то что за разница? Что бы ни случилось, ты уже не способен радоваться жизни, ты не способен ничего не делать, не способен ценить, что имеешь, не способен адекватно воспринимать…
Так всегда бывает. Вертишь в руках кружевную салфетку, посеревшую от времени и почти забывшую свою хозяйку и понимаешь, что пора с ней прощаться, и вроде жалко воспоминаний, вроде всё, что связывает тебя с реальностью, это маленькие артефакты, которые соединяют все такие разные смыслы в одну сеть. Вот этот кусок материи и есть та бабушка, и есть самая чистая репрезентация того человека, того уклада жизни, того времени.
Дядя Жорж, обычно немногословный, менялся:
— Что плохого? Люди не воюют, люди улыбаются, люди смотрят с надеждой в будущее…
— Которое они опять испортят.
— Пусть, они не знают об этом, у них опять есть свобода выбора.
— Свобода? Как только есть выбор между неравными вариантами — плохим и очень плохим, хорошим и очень хорошим — это не выбор, это здравый смысл. Я хочу иметь право выбирать иррационально. Я хочу выбирать, зная к чему этот выбор привёл в прошлый раз, а теперь, когда я не буду помнить…
— Что хорошего в памяти? Человечество имело память всё это время, и посмотри, к чему она привела.
— Это и есть свобода. Действовать вопреки, а не благодаря.
— Это безумие…
— Это жизнь!
Аркебуз коротко провибрировал в моей руке и, не глядя, я знал, что он замигал зелёным — “зелёным светом” на удаление.
Я схватил за шиворот “ягнёнка” и выдернул его из машины:
— Хочу жить здесь и сейчас, не думать о том, что моя жизнь это удобрение для чьего-то будущего счастья.
— Ты такой же как они! — взорвался Дядя Жорж, робко схватив меня за рукав.
Кто “они”? Что происходит? Я молча смотрел на напарника, продолжая волочить безвольное незнакомое мне тело с ног до головы закутанное в тряпьё. Было ясно, что дядя Жорж в пограничном состоянии, что толку от него никакого. Но главное, что и помешать он сейчас не в силах, каша в голове не даёт ему сопротивляться самому себе.
Дядя Жорж быстро, но неуверенно прошагал к центру светлячка и бухнулся на колени:
— Давай меня… Мне всё равно, я не понимаю уже ничего, я останусь здесь, — дядя Жорж, крепко зажмурившись, выжал слёзы наружу.
Я опустил слабо шевелящийся куль на снег — времени на обстоятельства не оставалось.
В голове мелькнуло: когда-то давно, когда я только начинал наблюдение, старушка принесла ведро накрытое пластиковым пакетом и аккуратно поставила его в центр светового облака, прокрутив по оси для устойчивости. Она робко оглянулась, словно воровка, посмотрела по сторонам и бережно отвернула пакет, чтобы ненароком не сломать молодые побеги рассады перца.
Аркебуз в моей руке дрогнул и, одновременно с 256-ю магнитными ловушками по всей планете, выплюнул точно такой же металло-керамический шарик несущий старую новую надежду со скоростью 2 тысячи метров в секунду.
Падал снег. Неторопливо летел с неба махонькими кружевными салфетками.
Автор: Игорь Ижик
Источник: https://litclubbs.ru/writers/7109-svetljachki.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
