Посмотрела “Тартюф” (Tartuffe/Herr Tartüff), экранизацию от Фредерика Вильгельма Мурнау (Friedrich Wilhelm Murnau). Здесь в отличии от пьесы Мольера (Molière, настоящее имя Jean-Baptiste Poquelin) вычеркнута часть действующих лиц, но основа осталась неизменной – один человек поддаётся чарам изысканной лжи другого, не ведая, что его обманывают.
Я редко смотрю немое кино. Но оно, созданное буквально у истоков кинематографа, каждый раз дарит восторг от того, что удалось приоткрыть завесу тайны раннего кинопроизводства. Как не с помощью классики учиться понимать его тонкости и загадки. Более того, в “Тартюфе” Мурнау воспевается кинематограф как он есть: внук обманутого старика демонстрирует фильм в фильме, сюжетом напоминающий собственную историю зрителя этого фильма. Тут раскрывается сила искусства и его воздействие на смотрящего. Внук показывает бессмертную классику 1664 года. Это говорит о том, что Мольер создал сюжет на века и что с помощью проектора и белого экрана можно доходчиво раскрыть мысль.
В 2023 году это кино выглядит относительно просто, но это только видимость. На момент 1925 года использование приёма “история внутри истории” (frame story) была новинкой – режиссёр и сценарист Карл Мейер (Carl Mayer) приняли решение о введении этого элемента в повествование, также в “Тартюфе” великолепно продуманы все сцены, я бы сказала, что они изысканны.
Мурнау и Мейер решили историю господина Оргона сделать вспомогательной, выдвинув внука, старичка и его домоправительницу вперёд, но она, тем не менее, играет очень важную роль, потому что в рамках сюжета усиливает и обогащает всё повествование в целом. По итогу они сделали остроумное обрамление для бессмертного сюжета Мольера.
Хронометраж истории составляет 63 минуты, или 4 reels (4 катушки). Это интересно, что в Википедии в графе хронометража время указано именно в “катушках”. Для съёмок использовалась стандартная 35-мм киноплёнка. Длина катушки равна 305 м, то есть на одной катушке умещается около 15 минут немого фильма. Вот и четыре катушки получилось.
И каждая минута времени использована в этом фильме с пользой, чтобы как можно точнее передать смысл пьесы об обманщике, втёршемся в доверие к господину Оргону. Здесь очень внимательны к деталям – не только в общем (как построены планы), но и к мелким частям (отражения в блестящих поверхностях, слезинка Эльмиры, упавшая на фото мужа в медальоне, ботинки, небрежно брошенные в коридоре, бутылочка с ядом в руках домоправительницы).
Фильм начинается со знакомства с зажиточным старичком, которому помогает его домоправительница. Она чутко следит за ним – готовит завтрак, подаёт лекарства, сообщает новости о его внуке. Но стоит обратить внимание на то, как именно она всё это делает, становится ясно, что она преследует корыстную цель. Домоправительнице нет дела до самого хозяина, она страстно желает, чтобы его здоровье поскорее ухудшалось. Для усугубления ситуации она распустила слух о его внуке, что тот пошёл в актёры, зная, что дед этого решения не одобрит. Разгневавшись на юнца, старичок составил завещание в пользу своей домоправительницы, как единственной, кому он верит. Хотя она в это же самое время подливает ему яд в воду и не хочет впускать в дом внука, приехавшего навестить своего родственника. Внуку приходится пойти на хитрость, чтобы избавить деда от обманщицы, причём сделать это не грубо, тыкая пальцем в неё, что не дало бы положительного результата, а попытаться раскрыть глаза более продуктивно. Внук перевоплощается в киномеханика, который разъезжает по городу и показывает кино всем желающим. Он останавливается возле дома своего деда, с помощью лести попадает внутрь – а домоправительница оказалась падкой на лесть – и рассказывает историю господина Оргона, Тартюфа и Эльмиры, жены Оргона, которая раскрыла обман.
Ключевые моменты из фильма, который показывает внук своему деду:
С одной стороны, вводя вторую историю, режиссёр и сценарист фильм структурно усложнили, но, с другой стороны, этот приём не становится препятствием для зрительского восприятия.
Это тот случай, когда история Оргона, ставшая вспомогательной, получила ещё большее раскрытие.
Истории деда и Оргона не связаны между собой, они случились в разное время – тут скорее стоит обратить внимание на то, как Мурнау мастерски работает с выдумкой и реальностью. Художественное произведение (и фильм, и пьеса) – это переосмысленный опыт автора. Для одного он является выдумкой, для второго прошедшим этапом жизни. Но, так или иначе, это материал, помогающий делать выводы. Порой чужой опыт помогает исправить собственные ошибки. Что и доказывается в данном фильме.
В то же время приём “история внутри истории” очень хорошо подчёркивает смысл лжи, как её принимают за правду/реальность – а самое главное в том, что обман как явление есть везде и выглядит он одинаково некрасиво. Благодаря структуре в экранизации Мурнау, такое явление как лицемерие/ложь/обман раскрывается ярче.
Также само явление обмана метафорически раскрывается в полной мере. В декорациях много отсылок к “покровам”. Плотные шторы, двери, перемещение по этажам, подсматривание сквозь замочную скважину, в щёлку между шторами, в приоткрытую дверь. Всё это так или иначе намекает на интриги, тайны и ложь. И каждый раз по ту сторону что-то происходит – и это что-то однозначно некрасивое, то, что нельзя афишировать, иначе весь обман раскроется.
Сам Тартюф постоянно закрывает лицо книгой со святым писанием. Это очень остро – изображая из себя самого чистого из людей, постоянно читая правильный текст, Тартюф пристально следит, где для него лежит выгода. И, как показано в фильме, он не упустит своего. Но, с другой стороны, жадность тоже наказуема. И откровенно гротескная, почти на грани, игра главных лицемеров в параллельных частях этой истории выверена точно, как ингредиенты для приготовления лекарства – она выглядит достоверно.
Как бы это ни было грустно, но финальная фраза воспринимается с улыбкой, пусть и саркастичной.
"Никто из нас не застрахован от лицемеров. А вы, вы знаете, кто сидит рядом с вами?" (None of us is immune to hypocrites. And you, do you know who is sitting beside you?)
