В прошлой части мы завершили разговор о корабельном составе Российского Императорского Флота. Пора бы, кажется, уже переходить к красному флоту, но… есть ещё кое что. Речь пойдёт об основе минно-артиллерийской позиции на Балтике – о русской береговой фортификации.
И здесь нам вновь нужно ненадолго несколько откатиться назад. Как мы помним, в 1880-х – 1890-х годах морская стратегия России претерпевает изменения. Правительство Александра III строит сильный броненосный флот, с определённого момента дополнительно усиливаемый в сознании наших морских стратегов союзничеством с Францией. Если период с момента окончания Крымской войны и до смерти Александра II флот провёл "играя от обороны", то в новое царствование в силу комплекса причин по большей части не военных, а политических (в т. ч. внутриполитических) амбиции наши возрастают разительно. В конце 1890-х возникает ещё и задача ускоренного создания мощного флота на Дальнем Востоке – по мере того, как мы всё активнее пытаемся совершить стратегический разворот от Европы к Тихому океану. Бюджет же при этом не резиновый. Так что долгое время старые крепости ветшают и теряют свою боевую ценность, а новые – не строятся.
Мало того, кроме кораблей у нашего флота был и ещё один сверхкрупный проект – дорогой и одновременно прямо вредный. Это Либавская ВМБ. Строилась она именно в то время, когда мы уже не рассчитывали на войну с крупной морской державой (Англией) по подобию Крымской, но ещё не успели оценить темпов и потенциала роста флота Германии. Да и сам геополитический выбор в пользу войны с ней, а не союза ещё не был окончательно сделан и закреплён. И, тем не менее, в любом случае, пусть мы даже "не заметили", того, что у немцев может появиться (и уже появляется) сильный флот, который вполне способен действовать и на Балтике, но уж силу то немецких сухопутных войск весь Старый Свет знал отлично со времён Австро-Прусско-Итальянской и Франко-Прусской. И строить базу флота, которая теоретически должна была стать для него основной, на расстоянии порядка 230 км от главного города Восточной Пруссии и мощной крепости – Кёнигсберга – это… сильно. Можно, конечно, сказать, что де стратегия у нас была наступательная, но реальность, она, как известно, преподносит сюрпризы – и то, что в ходе реальной ПМВ город был занят немцами уже в апреле 1915, о чём то да говорит. Главное же – расположение новой базы в Либаве не давало никаких преимуществ, которые перекрывали бы опасности. Да, можно было избавиться ото льда, который так мешал Петербургу и Кронштадту, но были ведь и другие точки на нашем балтийском побережье, которые отвечали этому критерию. А в остальном… До момента начала строительства ВМБ городок был тьфу – ничем не примечателен, разве только как курорт, на которым порой отдыхали члены императорской фамилии. Хочется верить, что не из-за этого и строили… 27 июня 1907 года, когда немецкую угрозу оценили более реалистично, последовал указ о лишении Либавской крепости статуса собственно крепости. Теперь сухопутным подразделениям императорской армии предстояло комплектоваться в глубине территории — все западные укреплённые форпосты должны были быть ликвидированы. Некоторое время там базировались суда Первого минного отряда, а на момент начала Первой мировой в порту, на строительство которого потратили столько денег, что с этим проектом "воевал" (что интересно – довольно безуспешно – видимо кто-то уж очень важный был кровно в нём заинтересован) министр финансов Витте, базировались… только подлодки Учебного отряда ПЛ и пара транспортов. Всё. А ведь был вариант строительства новой ВМБ на Моонзундских островах (вероятно на Эзеле), за который в своё время высказывались наиболее авторитетные морские специалисты…
Помимо прочего организовать устойчивую минно-артиллерийскую позицию у Либавы было много труднее, чем в Финском заливе. После начала Дредноутной гонки быстро стало ясно что такое есть Кайзерлихмарине и что ему можем противопоставить мы. Была надежда на то, что союзные флоты (после 1907 мы уже начинаем осторожно полагаться в этом смысле на англичан) не выпустят немцев из их баз в Северном море, но в целом довольно слабая. Тогда вообще ещё невозможно было с уверенностью говорить о том, вступит ли Британская империя в намечающуюся войну. Плюс было известно и то, что немцы намереваются расширить и углубить Кильский канал. Одним словом Флот открытого моря мог в случае начала войны взять, да и появиться где-нибудь около Петербурга. И вот тут кое-кому в наших верхах стало страшно. Старые призраки "копенгагирования" флота и обстрела столицы поднялись из могил. А тут ещё и Русско-Японская, которая на примере Порт-Артура и Первой Тихоокеанской наглядно показала, что блокированный на базе флот долго не живёт – если только эта база не в состоянии сама с успехом отгонять суда противника. И вот тогда и возникла – экстренно – идея создания т. н. морской крепости Императора Петра Великого, которая должна была прикрыть и отгородить какую-то часть нашей акватории таким образом, чтобы сделать невозможным прорыв вражеских сил к столицы империи.
Но где именно размещать форты? Избрана была линия непосредственно примыкающая к старым крепостям Кронштадта – т. е. флоту в случае реализации этого проекта предоставлялась незавидная участь по преимуществу прятаться в Маркизовой луже – водный район, прикрываемый крепостями, получился очень маленьким. Зато – меньше нужно производить инженерных работ. Всего два форта – оба находятся на берегу, никакой и речи о насыпных, или частично насыпных островах, никаких лукавых мудрствований. В 1909 году уже началась постройка, пошла она довольно споро, но… уже в 1910-1911 годах в Морском Генеральном Штабе России группа офицеров во главе с капитаном 1-го ранга А.В. Колчаком разрабатывает проект оборудование новой базы флота и военного порта – по сути вместо явно неудачного и опасного Либавского, в… Ревеле/Таллинне. Т. е. далеко за пределами укрепляемого района! Вариантов всего два: или плюнуть и строить крепости только в качестве прикрытия столицы, но не флота, или возводить ещё одну систему фортов уже далее – в районе входа в Финский залив. И постоянно – траты, траты, траты – и денег, и времени. А и того, и другого не хватает страшно.
В реальности можно сказать, что война сама всё решила фактом своего начала – изыскивать средства на постройку ещё 2-4 фортов оказалось попросту некогда, не говоря уже о том, чтобы их строить. В итоге Ревель прикрывали всевозможными импровизированными средствами скорее напоминавшими плацебо - так, на западном берегу острова Нарген/Найссар была сооружена временная батареи из пяти 203/45 орудий, снятых с учебных судов «Петр Великий» и «Император Александр II» (для справки Император Александр II – броненосец 1887 года спуска с соответствующим вооружением). Хорошо хоть, что те два форта, которые заложили в 1909, успели до начала ПМВ достроить – и то ведь не полностью! Введены в строй они формально были в 1914, но многие работы продолжались и позже вплоть до конца 1915. Официально форты назывались «Алексеевский» (южный берег) и «Николаевский» (северный берег). Позднее в советские годы Алексеевский переименуют в 1919 году в «Краснофлотский», но только в действительности что первые, что вторые названия применялись крайне редко, и даже в бумагах форты ещё с дореволюционных времён фигурировали как Красная Горка и Ино соответственно. Двинемся с севера на юг. В форте Ино было две береговые батареи на четыре 152-мм пушки Канэ (на флангах), батарея на восемь 254-мм орудий и батарея на восемь 279-мм гаубиц, которые стреляли на 15-18 км. Вокруг орудий был целый подземный городок, покрытый двухметровым слоем бетона, рассчитанный на попадание крупнокалиберных снарядов корабельной артиллерии. Были обустроены снарядные погреба, казармы, железная дорога для доставки снарядов к орудиям, командные и наблюдательный пункты. Позиции были прикрыты трёхметровым бетонным бруствером. Форт был окружен стрелковым валом с бетонными опорными пунктами и приспособлен для круговой обороны. Т. е. в целом для своего времени конструкция была весьма добротная.
Но я ещё не сказал о «вишенке на торте» – впервые в отечественной практике устанавливаемых 305 мм орудиях – аналогичных тем, что были на линкорах типа «Севастополь». В 1912 году в форте начали строить две четырёхорудийные батареи 305-мм орудий — башенную и открытую. Башенная представляла собой бетонное сооружение с двумя двухорудийными башнями. Внутри — казематы, орудийные погреба, казармы, подземная железная дорога, по которой на вагонетках возили снаряды, электрический подъёмник. Было устроено пароводяное отопление. Полностью обе батареи были приведены в состояние боевой готовности лишь к 1916, впрочем, на прочность их так никто и не проверил. Вокруг батарей были устроены бетонированные траншеи с укрытиями для пушек и пехоты, соединенные с башенной батареей подземными потернами. По проекту минимальный гарнизон Ино (то же и у Красной Горки) устанавливался в 2 роты крепостной артиллерии и 2 роты пехоты, но в случае необходимости на форту можно было разместить до 2 батальонов артиллеристов и 1 батальон пехотинцев. К началу Первой мировой войны гарнизон укомплектовали по штатам военного времени. Артиллеристов стало 2000 человек, столько же пехоты, более 500 других военнослужащих (минеры, саперы, казаки и т. д.) и ополченцев. В январе 1917 года гарнизон состоял уже из 5500 человек.
После Революции и обретения Финляндией независимости форт Ино остался на финской территории. Не следует думать, что советское правительство не осознавало важности форта и не предпринимало мер – в том числе и достаточно амбициозных – с целью его сохранения для страны и флота. После того, как в Финляндии началась своя революция и гражданская война, красное правительство Финляндии – Совет Народных Уполномоченных создало смешанную комиссию с представителями РСФСР по подготовке проекта советско-финляндского договора о дружбе. Уже 1 марта 1918 в Петрограде был подписан договор «О дружбе и братстве» между РСФСР и Финляндской Социалистической Рабочей Республикой, согласно которому предусматривалась взаимная передача территорий — форт Ино должен был быть передан Советской России в обмен на область Петсамо (Печенга) с незамерзающим портом на севере. Но… красные в Финляндии потерпели поражение, а белые финны оказались почти совершенно недоговороспособны (примерно на уровне нынешних прибалтов – себе абы что, но шоб русским хорошо не было). Большой удачей было то, что по условиям Тартуского мирного договора 1920 года между РСФСР и Финляндией удалось добиться обязательства финнов уничтожить Ино, который в противном случае мог бы крайне осложнить Балтфлоту выход в море. Впрочем, соблюдали договор финны не полностью. Ещё 14 мая 1918 красные части, оставляя форт (защитников к тому времени оставалось крайне мало – подавляющее большинство солдат старого гарнизона покинули Ино в 1917 году по политическим причинам), осуществили подрыв его артиллерии – в частности 305 мм башенных орудий, однако, к большому сожалению, очевидно, дилетантски – финны смогли восстановить и позднее использовать часть артиллерии форта уже в своей собственной фортификации.
Форт Красная Горка был почти аналогичен Ино. На 1914 год его гарнизон и артиллерийское вооружение были равны таковым на Ино. Как и на Ино к январю 1917 гарнизон возрос до 5500 человек. Как и на Ино уже после начала войны – в конце 1915 были достроены позиции 305 мм орудий. Но вот потом их судьба радикально различается. Если Ино оказался на территории другого государства, то Красная Горка – в своей, но охваченной Гражданской войной стране. Впрочем, Первая Мировая тоже ещё гремела - В 1918 году в связи с близостью германской армии форт был заминирован. Взрыв был отменен, но заряды не то по безалаберности, не то из опасения что вновь понадобятся, не были убраны. 19 августа 1918 во время сильной грозы несколько сдетонировало. На воздух взлетели пороховые погреба трех орудий Канэ и четырех 254-мм орудий. Артиллерийская прислуга погибла, орудия были сильно повреждены, а одно 254-мм орудие уничтожено. Тем не менее, Красная Горка в целом сохраняла боеспособность и была едва ли не ключевой частью обороны Петрограда с моря и мощнейшим из укреплений Кронштадта. К 1919 году на форте имелось 25 орудий калибра от полковых 76 мм до грозных 305 миллиметровок. К этому времени форт уже успел несколько раз открыть боевую стрельбу. В том числе имел место и печальный эпизод перестрелки между «фортами-братьями»: 20 ноября 1918 года из Красной Горки орудия били по захваченной финнами батарее «Пуммола», ранее входившей в систему укрепления форта Ино. А потом… было восстание форта, а так же и фортов «Обручев» и батареи «Серая Лошадь». Подавлением которого, к слову, занимался в ряду прочих ни кто иной, как Сталин.
Вкратце история следующая – весной 1919 года положение на Северном фронте для РККА заметно ухудшилось – были потеряны территории Прибалтики (где молниеносно возникли враждебные и очень чётко ориентирующиеся на Антанту государства), на которых сформировалась и перешла в наступление при значительной поддержке интервентов армия под руководством Юденича. Все наиболее боеспособные силы красных в это время находились на юге, где в это же время Добрармия Деникина одерживала всё новые победы и к июню 1919 овладела всем Северным Кавказом и Донбассом, а так же в районе Царицына. 7-я армия, отвечавшая за оборону Петрограда была весьма слабой, в самом городе была достаточно тяжёлая гуманитарная обстановка. В этих условиях было распространено мнение, что Северный фронт красных обречён. С другой стороны среди офицеров фортов действовала крупная конспиративная организация – Всероссийский Национальный Центр, ориентировавшаяся на Антанту и во многом сконструированная при помощи британцев. У офицеров фортов был контакт с частями эскадры британских интервентов на Балтике. Сочетание офицеров-конспираторов и перепуганных солдат, верящих, что белые скоро возьмут у них в тылу Петроград, привело к восстанию. Угроза была нешуточная – и отреагировали на неё нешуточно. Все боеспособные корабли Балтфлота вплоть до линкоров приняли участие в подавлении мятежа, в район Красной Горки был высажен десант, а перед этим её обработали артиллерией, выпустив аж 600 снарядов калибра 305 мм – даже в книгах, повествующих о боевых действиях Балтфлота во время ВОВ, я такой интенсивности стрельбы за столь короткий отрезок времени не наблюдал. Из моряков Балтфлота было составлено три отряда добровольцев для высадки десанта, общей численностью 2 100 человек. Они и два полка 7-й армии с приданными бронепоездом, бронеплощадкой и броневиками должны были атаковать форт с суши. В подавлении восстания была задействована авиация — гидропланы бомбили форт и совершали разведывательные вылеты.
Форт отстреливался из 12-дюймовых орудий и по маневрирующим кораблям, и по наступающим сухопутным частям, но эффективность огня была низкой. Не получив никакой поддержки, восставшие оставили форт к вечеру 15 июня. К 23 часам на территорию форта вошёл красный бронепоезд и красноармейские и флотские части. Восставшие отступили на деревню Коваши, предварительно расстреляв многих коммунистов и всех чекистов форта (14 человек). Главным фактором в успешном подавлении бунта было то, что Юденич сотоварищи даже не попытался помочь Красной Горке. Другим – примерно таким же важным – робость и некомпетентность обороняющихся. Строго говоря, форт вполне мог стать очень крепким орешком для атакующего флота – он для этого и строился. Но нет… Здесь имеет смысл привести цитату из телеграммы Сталина:
Вслед за Красной Горкой ликвидирована Серая Лошадь. Орудия на них в полном порядке. Идёт быстрая проверка всех фортов и крепостей. Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остаётся лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на всё моё благоговение перед наукой.
Политическое чутьё Сталина здесь оказалось более точным, чем формальные военные критерии – быстрый натиск сломил не столько форт, сколько дух его защитников и без того низкий. Позднее форт был заново «заселён» новым гарнизоном, в котором было много наиболее проверенных и стойких красных бойцов – что сказалось уже в период Кронштадтского восстания, которое Красная Горка не поддержала. Напротив, орудия форта вели огонь по мятежному Кронштадту. В дальнейшем форт будет реконструирован и оснащён в числе прочего ж/д батареями, но это другая, более поздняя история. В любом случае, Красная Горка, факт её наличия и относительной сохранности будет играть большую роль в выработке концепции советского ВМФ на Балтике в 1920-1930 годы.
Кроме Ино и Красной Горки были и ещё два сравнительно новых форта, о которых стоит сказать – это форты «А» и «Б» или «Тотлебен» и «Обручев» 1896 закладки. Если Морская крепость Петра Великого – Ино и Красная Горка строились по большим государственным программам, то Тотлебен и Обручев выросли из логики развития самой Кронштадтской крепости, которая к концу XIX века стала ощутимо ветшать. Кроме упоминавшегося в предыдущих частях форта «Великий Князь Константин» более укреплений, представляющих боевую ценность, по сути и не осталось. Крепость нуждалась в реконструкции. И дело была начато. Кончить рассчитывали в 1903, но, поскольку на эти форты в отличие от Ино и Красной Горки, больших денег не выделялось, то реально закончили на 10 лет позже. К 1903 году было завершено только строительство насыпных островов и гаваней, а строительство артиллерийских батарей и размещение на фортах орудий продолжалось вплоть до 1913 года, когда форты были переданы в ведение начальника крепостной артиллерии. Время строительство было таково, что часть первоначально запроектированной артиллерии пришлось уже по ходу менять – в связи с устареванием. Протяжённость боевого фронта форта была 950 м. Уже в ходе войны - в 1916 году на форте «Обручев» размещались десять 254-мм, шесть 280-мм, десять 152-мм и четыре 120-мм орудия. Штатная численность гарнизона форта «Обручев» была определена в 1913 году и составляла 342 человека в мирное время, в военное — 998. После восстания 1919 года, о котором писалось выше, форт был переименован в «Красноармейский» – и стал объектом достаточно пристального внимания. В 1925—1927 годах на форте были установлены два 203-мм орудия с броненосного крейсера «Рюрик», о котором говорилось в предыдущей части. В 1930-х форт так же пройдёт через несколько серьёзных модернизаций, чтобы к началу ВМВ быть достаточно серьёзной боевой единицей.
Почти аналогична и история Тотлебена. Форт как таковой был завершён в 1909, после чего началась установка орудий – в том или ином виде она продолжалась до начала 1916 года. Помимо артиллерии уже в 1915 году форт получил и некоторые другие новации, например прожектора. На форте на этот год имелись: шесть дизель-генераторов в 100 л.с., система опреснения и очистки воды, водопровод, канализация, хлебопекарня, баня, склады, ледник, аптека, казармы на 800 человек, церковь, синематограф, телеграф, телефонная станция с индикаторными кабелями, флигеля и отдельное здание для офицеров. Максимальная дальность стрельбы орудий достигала 18 км. Как и Обручев и форты Морской крепости Петра Великого фактически Тотлебен в боях ПМВ не участвовал. В противовес «брату» не принимал Тотлебен участия и в восстании 1919 года, но вместе с ним был вскоре после подавления бунта переименован в «Первомайский». В 1923 году тоже получил своё от почившего Рюрика — 2 203-мм орудия крейсера. Максимальная дальность огня увеличилась до 20 км. Позднее участвовал – после модернизаций 1930-х – в Советско-финской и ВОВ.
В предыдущей части я обещал дать краткую справку о боевых действиях РИФа в Первую Мировую. Пришло время, пока хронология окончательно не увела нас в 1920-е, заняться этим, сконцентрировавшись на Балтийском ТВД. Начало войны оказалось для нашего флота чрезвычайно благоприятным в том отношении, что определилась роль Великобритании и стало очевидно, что Балтфлот и Петроград не будут ключевыми целями для Кайзерлихмарине. Вообще действия флота Германии в 1914 году – это отдельная тема, потому что весь этот год с момента начала боевых действий немецкий флот выжидал у себя в базах британского удара, в котором был совершенно убеждён. Кто, что внушило немцам эту странную мысль – что англичане пойдут на огромный риск и ударят по Флоту Открытого моря у его родных берегов и вообще чуть ли не высадят десантный корпус в районе Вильгельмсхаффена? Об этом можно говорить довольно долго, но факт есть факт – кроме тех судов, которые на август 1914 уже оказались далеко, вроде знаменитого Гебена, или эскадры крейсеров адмирала Шпее (а ещё, конечно, субмарин), можно сказать, что немецкий флот своих стоянок не покидал. Но было и исключение.
Ещё в августе 1914 на Балтику был послан лёгкий крейсер «Магдебург» с задачами по сути разведывательными. Он должен был поставить минные заграждения у Либавы. Обнаружив крупнейшую русскую ВМБ почти пустой, Магдебург помимо мин произвёл несколько обстрелов (впрочем, почти безвредных), а затем – очевидно по приказу командования, преследовавшего всё те же цели разведки, двинулся к северу, к Финскому заливу, надеясь найти наши основные морские силы там. И… 26 августа совершенно по-дурацки сел на камни у побережья нынешней Эстонии у острова Оденхольм. Вроде бы был туман… На выручку были оперативно посланы миноносец V-26 и крейсер «Амазон», но попытки спасти корабль закончились неудачей – снять его было невозможно. Тем временем, пока суть да дело, подошли и наши силы в составе крейсеров «Богатырь» и «Паллада». Немецкие суда успели снять часть экипажа, но затем были отогнаны огнём. При этом был поврежден и сам «Магдебург». В кратком бою погибли 15 матросов «Магдебурга», а 56 человек во главе с корветтен-капитаном Хабенихтом сдались в плен русским морякам. В каком-то смысле этот бой можно было считать нашей первой морской победой этой войны и записать на счёт РИФа первый уничтоженный крейсер. Впрочем, важнейшим следствием был не сам факт гибели Магдебурга, а то, что нам – и в конечном счёте союзникам-англичанам достались немецкие сигнальные книги, которые так и не успели уничтожить на агонизирующем судне.
А после этого – перерыв без малого на год – до июля 1915. 18 июня 1915 русские крейсера «Адмирал Макаров» (флагман), «Баян», «Богатырь», «Олег», «Рюрик», эсминец «Новик», а также 8 эсминцев под командованием контр-адмирала Бахирева вышли в море для обстрела Мемеля. В тот же день отряд германских кораблей (крейсера «Роон», «Аугсбург» (флаг коммодора Карфа) и «Любек», минный крейсер «Альбатрос», 7 миноносцев) вышел для постановки мин в Або-Аландском районе. Поставив заграждение, Корф сообщил по радио на базу о выполнении задачи. Эта радиограмма была перехвачена русской службой связи, расшифрована и передана Бахиреву, после чего тот отдал приказ идти на перехват немецких кораблей. 19 июня в 7:30 русские корабли обнаружили у острова Готланд «Аугсбург», «Альбатрос» и 3 эсминца (крейсера «Роон» и «Любек» с 4 эсминцами в это время следовали в Либаву) и открыли по ним огонь. Карф, оценив обстановку, приказал «Роону» и «Любеку» вернуться к отряду, «Альбатросу» укрыться в шведских территориальных водах, а сам на «Аугсбурге» стал отходить на юг. Русские крейсера «Богатырь» и «Олег» артиллерийским огнём подожгли «Альбатрос» и заставили его выброситься на берег у острова Эстергорн. Посчитав дело сделанным, они направились в Финский залив на свою базу. Около 10 ч они встретили «Роон», «Любек» и 4 эсминца. Кратковременная артиллерийская дуэль не дала перевеса ни одной из сторон. Испытывая недостаток в снарядах, русские крейсера начали отходить, но противник, расценив этот манёвр как попытку русских поставить его под удар более значительных сил, вышел из боя. В 10:30 германские корабли встретил вызванный в район боя «Рюрик». Открыв огонь, он добился попадания в «Роон», но, уклоняясь от атаки подводной лодки, потерял его в тумане, отказался от поиска и направился в Финский залив. Любопытно, что немцы послали на помощь своему отряду крейсеры «Принц Адальберт» и «Принц Генрих» - уже куда более серьёзные и мощные суда, в результате чего «Принц Адальберт» был торпедирован подлодкой и вышел из строя. Ещё одна победа русского оружия? Нет. Лодка была британская Е-9 из числа тех немногих, которые базировались на Балтику.
В сущности всё, описанное выше – мелочёвка с учётом того, что прошёл год ожесточённой войны. Чем же занимались наши суда всё это время? Что делал Балтфлот между августом 1914 и июлем 1915? Он ставил мины! Много. Часто. Основательно. И пассивные, и активные постановки. Так уже 31 октября 1914 года, когда стало понятно, что немедленного переходы крупных сил немецкого флота на Балтику пока ожидать преждевременно, полудивизион особого назначения в составе эскадренных миноносцев «Генерал Кондратенко», «Охотник». «Пограничник» и «Новик» под прикрытием четырех эскадренных миноносцев поставил минное заграждение перед Мемелем. Операция, проведенная ночью, не была замечена противником. 5 ноября было поставлено минное заграждение на подходах к Мемелю и перед Пиллау. 17 ноября на этом минном заграждении взорвался и погиб немецкий броненосный крейсер «Фридрих-Карл».
В этот же день здесь погиб, подорвавшись на мине, лоцманский пароход «Эльбинг». А Фридрих-Карл, смею заметить, это весьма серьёзный корабль. 19 ноября в сложных метеорологических условиях минный заградитель «Амур» выставил минное заграждение на путях движения германского флота в районе между островом Борнхольм и банкой Штольпе. На этом заграждении в марте 1915 года погибли германские пароходы «Кенигсберг» и «Бавария». В середине ноября большое заграждение было выставлено крейсерами «Рюрик» и «Адмирал Макаров» перед Данцигской бухтой. На этих минах в мае 1915 года подорвались два немецких тральщика. В конце декабря того же года на минах подорвались и погибли 3 германских парохода. Так как все заградительные операции проводились скрытно, то немцы считали, что корабли и пароходы были потоплены подводными лодками. В январе 1915 года крейсера «Олег» и «Адмирал Макаров» под прикрытием трех других крейсеров осуществили минную постановку. Между островом Борнхольм и банкой Штольпе 25 января на мине подорвался немецкий крейсер «Аугсбург». На русском заграждении у маяка Аркона подорвался крейсер «Газелле», получивший серьезные повреждения.
Всё это – активные минные постановки. Объем же пассивных был куда больше – можно сказать, что они почти не прекращались. И август 1915 проверил их на прочность. К этому времени вовсю продолжалось Великое отступление русской армии, грозившее окончиться полным и катастрофическим разгромом, развивался Свенцянский прорыв, на юге тараном шёл Макензен. Важнейшим городом на участке Северного фронта была Рига – она и придавала его позиции дополнительную прочность, была важнейшим центром снабжения и логистики, и имела ещё и то дополнительно значение, что со взятием её немцами угроза Петрограду хотя, конечно, была бы ещё лишь косвенной, но всё же уже начала бы ощущаться. Сухопутное наступление на этом направлении в июле 1915 несколько замедлилось – и немецкое командование приняло решение подключить в дело Кайзерлихмарине.
Нет, разумеется не дредноуты – они как раз начали всё более активно беспокоить британцев. И всё же силы были собраны довольно крупные. 8 августа 1915 года немецкий флот, состоящий из 7 броненосцев типов «Виттельсбах» и «Брауншвейг», 6 крейсеров, 24 миноносцев и 14 тральщиков, попытался войни в Рижский залив через Ирбенский пролив. Успешный прорыв вполне мог решающим образом подстегнуть немцев на сухопутном фронте – и привести к падению Риги. Указанным силам противника противостояли эскадренный броненосец «Слава», канонерские лодки «Грозящий», «Храбрый», «Сивуч», минный заградитель «Амур», 16 эсминцев и дивизион подводных лодок. В 4 часа утра немецкие тральщики, которых разумно пустили первыми, начали траление крупных минных банок. Их заметили русские самолёты (отличные действия – даже во время ВОВ с обнаружением на море у нас, да и не только у нас будут серьёзные проблемы), вскоре к месту сражения подошли канонерские лодки «Грозящий» и «Храбрый» и эсминцы, которые открыли огонь по тральщикам. Немцы стали поводить броненосцы. Мы ответили вводом в дело Славы. В 10 часов 30 минут Слава прибыла к месту боя и вступила в артиллерийскую дуэль с двумя немецкими броненосцами — Эльзас и Брауншвейг. Были повреждены после подрыва на минах крейсер «Тетис» и тральщик S-144. Потеряв два тральщика T-52 и T-58 на минах, немцы отказались от попытки прорыва.
10-15 августа минный заградитель «Амур» поставил дополнительное минное поле в Ирбенском проливе. Немцы предприняли новую попытку 16 августа – и на этот раз всё было очень серьёзно – за прошедшую неделю к месту действия подтянулись два дредноута! Правда самые старые из тех, что у немцев были – «Нассау» и «Позен». Итак, 16 августа немецкие адмиралы повторили попытку прорваться через Ирбенский пролив. В течение дня немцам удалось частично протралить его, хотя они потеряли тральщик T-46. Слава была вынуждена отойти после боя с Нассау и Позеном, которые суммарно впятеро превосходили русский броненосец в огневой мощи. В ночь на 17 августа первые германские корабли - эсминцы V-99 и V-100 проникли в Рижский залив. Казалось бы, успех, но… В бою с русским эсминцем Новик V-99 был повреждён, а затем подорвался на минах и был затоплен экипажем. Другие суда, вплоть до дредноутов, помочь ему не смогли – проход через мины был всё ещё слишком узок – и слишком рискован. Днем 17 августа Слава снова вступила в бой с линкорами Нассау и Позен, снова крепко получила – по кораблю пришлись три попадания, и отошла к островам Моонзунда, покинув район боя. Опять же, казалось бы, немцам сопутствует успех, но… в конце месяца суда Кайзерлихмарине уходят не солоно хлебавши. Их остановили не пушки Cлавы или каких-либо других судов, а мины, которых было слишком много, чтобы траление сделало проход действительно безопасным. Ко всему дело было не только опасным, но и долгим. Время было упущено, фронт стабилизировался и вероятность быстрого падения Риги стремительно уменьшалась. А терять дредноут просто так немцы себе не могли позволить. 19 августа подорвался на минах и затонул немецкий эсминец S-31, а британская подлодка E-1 торпедировала немецкий линейный крейсер Мольтке, который не утонул, но вынужден был уйти в ремонт. К концу августа германскому флоту пришлось покинуть Рижский залив. Минные заграждения, вполне возможно, спасли весь Северный фронт. И далее на Балтике всё по большому счёту затихает аж до Моонзунда, до октября 1917, когда и флот, и армия уже будут в состоянии, далёком от нормального.
Про Черноморский флот скажем кратко – он так и не осуществил свою главную операцию, ради которой его, по большому счёту, и строили – Босфорский десант. Когда союзники высаживались на Галипполи, то это было бы более чем логично – но обстановка на основных фронтах не оставляла для подобной операции сил. Позднее, когда эти силы появились, пришлось уйти союзникам. Флот гонялся за Гебеном – без особенного успеха, топил турецкие торговые суда, которые всё равно были вынуждены курсировать вблизи своего черноморского побережья ввиду острой нехватки адекватных средств сообщения на суше. Но кое-что можно выделить и здесь. В 1916 году блокада Босфора была значительно усилена, в том числе посредством постановки у входа в пролив более чем двух тысяч мин заграждения. Активные минные постановки (пусть и при минимальном противодействии противника) с числом мин в 2000 – это впечатляет!
Итак, попробуем обобщить опыт боевых действий РИФа в ПМВ (а ведь именно это просто обязаны были сделать красные флотские командиры!). Если судить исходя только из известных тогда фактов, не иметь послезнания и интуиции Ванги, то выходит, что в наибольшей мере себя оправдала именно концепция минно-артиллерийской позиции. Она работала даже в “разделённом” виде – в Рижском заливе было много минных постановок, но мало укреплений, или дистанционно – форты Кронштадта так и не испытали на себе воздействия противника – но роль свою, без сомнений, сыграли. Хорошо себя проявили эсминцы Новики – и в качестве минных постановщиков, и в боях. Линкоры продолжали оставаться судами огромной ценности – но именно эта ценность диктовала, что ими нельзя разбрасываться и размениваться на мелочи: немы не стали переть в Рижский залив через мины как на вокзальный буфет – наши были солидарны с ними в подобном подходе. Наконец, в 1920-х было совершенно очевидно, что постройку серии новых дредноутов страна просто не потянет. Мало того, если бы они всё же были заложены, то это могло бы серьёзно ухудшить международное положение страны советов – очень уж многие резко обеспокоились бы.
Где вообще находились судостроительные мощности страны? В Петербурге/Ленинграде и в Николаеве. Были, конечно, и некоторые другие заводы, но эти города – основа. Николаев в годы Гражданской несколько раз переходил из рук в руки, некоторое время был под контролем немцев, Петроград подобной участи избежал – казалось бы, состояние судостроительной промышленности должно было быть лучше. Реальность была куда печальнее. Масса квалифицированных рабочих за годы война оказалась в армии или на хозяйственной и политической работе в партии, это очевидно – но это не всё. Вспомним, что в случае Ленинграда/Петрограда речь идёт не столько об отдельных предприятиях, сколько о “морских подразделениях” верфях и судостроительных цехах в составе крупных заводов, вроде Путиловского. А они в первые годы после Гражданской были просто завалены заказами по иным профилям – это при нехватке рабочих. Военная промышленность Российской Империи довольно активно сотрудничала с иностранцами – многое брала, использовала зарубежные верфи для размещения второстепенных по сложности/важности заказов – теперь всё это было невозможно. Были серьёзные проблемы в металлургии – объём выплавки высококачественной стали упал, а та, что была, в период НЭПа скорее шла на дорогой сельхозинструмент на продажу кулакам, чем на корабли.
Вот и выходит, что материальные условиях небогатой и сильно пострадавшей страны диктуют режим экономии и очень точного, если не сказать скупого расхода ресурсов, а опыт прошедшей войны говорит об эффективности обороны на минно-артиллерийской. Не удивительно, что первостепенное внимание было уделено фортам. Второе – эсминцам, которые могли осуществлять минные постановки (но были всё же более-менее современными и способны и хоть на что-то ещё). Довольно быстро будут оценены по достоинству и подводные лодки – в частности именно из-за своей дешевизны и из-за способности хорошо взаимодействовать с минно-артиллерийской, находясь в засаде именно в тех позиционных районах, которые не перекрывал артогонь и мины. Но об этом позже. Линкоры берегли – и это тоже понятно. А вот старые крейсеры массово списывали – вспомним предыдущую часть.
Ну и было ещё одно – то, рассказом о чём я и хочу в этот раз закончить – потому что это одновременно и весьма интересный сюжет и полноценный повод для национальной гордости. Подобного – и в таких масштабах – не делал до нас никто. Речь пойдёт об ЭПРОНе и подъёме им судов. Началось всё с необычайного сочетания кладоискательской романтики и государственной прагматики. Но сперва – немного истории. Сюжет известный, однако кратко о нём сказать нужно. Крымская войны. К берегам Крыма прибыл пароход «Принц» с зимним обмундированием, медикаментами и другим имуществом для английской армии, осаждавшей Севастополь. 27.11.1854 г. у южных берегов Крыма разыгрался необычной силы шторм. Из 27 стоявших на якорях на внешнем Балаклавском рейде английских судов 21 разбилось о прибрежные скалы и затонуло. В числе погибших судов оказался и «Принц». Казалось бы, один из многих, но… Его гибель многие годы приковывала внимание общественности в различных странах, так как, по распространившимся слухам, на нем кроме зимнего обмундирования и медикаментов находилось несколько миллионов фунтов стерлингов в золотых монетах, предназначенных для выплаты жалованья английским войскам. Утверждения различных авторов о наличии золота на «Принце» не опровергались официальными ведомствами Великобритании, и это молчание стимулировало попытки разыскать затонувший клад. Первыми найти золото «Принца» попытались ещё в 1875 г. французы, но их поиски не увенчались успехом. Затем – кто только ни: пытались это сделать – столь же безуспешно -американцы, итальянцы, немцы, норвежцы. Ближе всех к успеху была итальянская компания «Рестуччи», которая сообщила, что обнаружила на глубине 54 м остатки «Принца». Однако от продолжения работ, не оглашая причины, итальянская компания отказалась. Возможно, информация об обнаружении судна была просто блефом – с целью привлечь к себе дополнительный интерес и финансы.
Но что же Россия? Ведь, в конце концов, потонул то пресловутый Принц у отечественных берегов? В нашей стране, разумеется, этим потенциальным кладом огромной ценности тоже интересовались, но интерес этот не перерастал в нечто большее, пока проблемой не занялся флотский инженер Владимир Сергеевич Языков. К большому сожалению, очень мало удалось найти сведений из его биографии – позднее он войдёт в состав руководства ЭПРОНа, а документы ЭПРОНа в свою очередь посейчас засекречены. Но можно совершенно точно сказать: человек это был увлечённый, настоящий энтузиаст – и потрясающе пробивной. В 1908 году Языков выходит с предложением о подводных поисках и подъёме груза Принца. Это, надо полагать, не слишком вдохновило его непосредственное морское начальство, но Языкова это не остановило. Не берусь судить сколько инстанций он обошёл, но в 1914 году, 6 лет спустя, он получил таки разрешение на проведение работ по поиску золота «Принца». Ура, победа! Но тут начинается Первая мировая и перечеркивает все его планы. Итак, идёт ПМВ, потом Гражданская, страна меняется радикально, другим становится, кажется, всё, но… инженер Языков продолжает продвигать свою идею! Он вновь обращается в разные ведомства – всем, мягко сказать, не до него. Другой бы десять раз сдался – но только не наш герой. Владимир Сергеевич идёт… в ГПУ! Казалось бы, какое дело этой суровой конторе до подводного поиска? Но он не просто заинтересовал чекистов, а добился приёма лично у Феликса Эдмундовича Дзержинского. И сагитировал, заразил и его!
Дзержинский как никто понимал – стране нужно золото. До 6 июля 1923 он был наркомом НКПС и прекрасно знал, что за годы ПМВ и Гражданской железнодорожный транспорт чудовищно пострадал. Под угрозой была хозяйственная и даже политическая связность страны. Свои предприятия работали на полной загрузке, но не взирая на это темпы были недостаточными – для полновесного запуска хозяйства, в т. ч. и тех самых заводов, которые получили заказы от НКПС, нужен был транспорт, нужны были паровозы. Оставался вариант с заграницей. Подавляющее большинство стран Запада в тот момент вообще отказывались иметь дело с Советами, а те, кто был готов на это пойти, вроде шведов, у которых и заказали паровозы, — исключительно за золото. Любое, но золото. В том числе прекрасно подошло бы и золото Принца.
Итак, Языков представил собранные им материалы, подтверждавшие, по его мнению, наличие золота на «Принце», и план подводных исследований по его поиску. Важная роль в проведении подводных работ отводилась спроектированной одним из участников его группы, которую Языков успел к тому времени сколотить, бывшим флагманским инженер-механиком дивизии подводных лодок Балтийского моря Е.Г. Даниленко, подводной рабочей камере. Предложения B.C. Языкова были приняты, и с помощью ГПУ началась их реализация. По заказу технической секции ГПУ на одном из заводов Москвы была построена глубоководная камера Е.Г. Даниленко в которой могло разместиться трое наблюдателей. Аппарат позволял вести обследование и работы на глубине до 72 м. Камера имела иллюминаторы, была оборудована телефоном для связи с поверхностью, по шлангам в нее подавался воздух для вентиляции и по проводам — электроэнергия для освещения. Для выполнения несложных подводных работ на ней даже были выдвигающиеся «руки» — манипуляторы. Такого в мировой практике не делал, в общем-то, ещё никто – а наша страна делала это в 1923, когда вообще никаких работ по линии флота считай не велось!
Летом 1923 г. была сформирована опытная глубоководная партия для испытания камеры Даниленко, а к ноябрю испытания были закончены. Спуски камеры проводились с баржи «Болиндер», для буксировки которой использовался буксирный катер «Набат». По окончании испытаний глубоководной камеры приказом по ГПУ от 2.11.1923 г. № 463 опытная глубоководная партия была преобразована в ЭПРОН (Экспедиция подводных работ особого назначения) - с подчинением общему отделу ГПУ. Все виды довольствия экспедиция в соответствии с приказом получала на равных основаниях с пограничными флотилиями ГПУ (с ноября 1923 г. ОГПУ). Приказом по ОГПУ от 17.12.1923 г. № 528 в состав ЭПРОН включается переоборудованное из канонерской лодки спасательное судно «Кубанец» и объявляется новый штат ЭПРОН в составе 58 чел. Т. е. ЭПРОН организационно был частью не флота, а органов, с чем связана и нынешняя закрытость информации. Официально первым начальником ЭПРОНа стал – и оставался до 1930 года - чекист Лев Николаевич Захаров (Мейер), но являлся он им лишь по совместительству с основной работой, осуществлял общий надзор, а реальным руководителем и душой ЭПРОНа был, конечно, Языков. Кроме Языкова в руководящую группу ЭПРОН вошли инженеры, Е.Г. Даниленко, А.З. Каплановский, водолазный специалист Ф.А. Шпакович, врач К.А. Павловский. Одними из первых водолазов ЭПРОН были Ф.К. Хандюк, Я.Ф. Жуков и В.Т. Сергеев.
До 1925 года проводились учебные спуски. Впрочем, это слово не следует понимать буквально – они были таковыми применительно к главной задаче – обнаружению Принца. ЭПРОНовцы уже поднимали различные предметы – например, якоря – в т. ч. времён Крымской, некоторые другие предметы.
И вот в ходе подобного спуска один из практикантов обнаружил нечто, что он принял за железный ящик. Когда его подняли и осмотрели, то установили, что это паровой котел старинного типа. Тщательно обследовав этот район, ЭПРОНовцы нашли множество металлических обломков судна и часть борта с иллюминаторами. На морском дне побывали некоторые руководители ЭПРОН и наиболее опытные водолазы. Осмотр разметанных на значительном пространстве остатков судна показал, что они принадлежат «Принцу»! Успех? Не совсем. Стало ясно, что пароход был раздавлен глыбами размытых прибоем скал и погребен под ними. Чтобы добраться до разбитого судна и золота, которое могло быть разбросано и размыто на значительной площади, нужно было удалить тысячи кубометров грунта и скальных пород. Это требовало времени и огромных затрат. Для имевшихся в распоряжении ЭПРОНа возможностей и техники это была всё же чересчур сложная задача.
В это же время частная японская фирма «Синкай Когиоесио лимитед» в Средиземном море подняла с затонувшего на глубине 72 м английского парохода значительные ценности. О работах ЭПРОНа за границей знали – хотя, конечно, в самых общих чертах. Окрыленная успехом фирма предложила сдать ей в концессию поиск золота «Принца». Предложение не встретило возражений. Фирма обязывалась возместить все затраты, понесенные Советской Республикой при розыске «Принца» (около 70 000 рублей золотом), ознакомить эпроновцев с применявшейся японскими водолазами глубоководной маской, после прекращения подводных работ все оборудование, использовавшееся фирмой, передать ЭПРОН и все добытое золото поделить пополам. За лето 1926 г. японцы выполнили огромный объем работ. Они подорвали и удалили громадные глыбы скал, промыли и просеяли через специальное сито тысячи тонн песка. Но к середине лета было найдено только 7 монет. Золотой мираж развеялся. История об огромных ценностях Принца оказалась мифом! Для японцев это была катастрофа. Потеряв надежду на успех, фирма, затратившая на поиски 300 000 рублей, прекратила работы. Но вот для нас в поражении был и приятный привкус. При закрытии концессии Синкай Когиоесио передала ЭПРОН плашкоут, рефулер, сито и четыре из найденных монет. Эпроновцы получили также специальную водолазную маску, являвшуюся в то время довольно совершенным средством спуска под воду.
Так закончились многотрудные поиски легендарного золота «Принца». Тут бы и конец ЭПРОНу? Но нет. Это было лишь начало. У страны оказалась в полной готовности получившая оборудование и бесценный опыт организация, способная осуществлять подъём самых разных объектов со дна. И её тут же начали активно использовать. Собственно, впервые её использовали так ещё раньше – уже в 1924. В ходе Гражданской войны интервентами на фарватере у входа в Одесский порт была затоплена подводная лодка «Пеликан». Её корпус представлял серьезное препятствие для судоходства и уже было несколько столкновений с ней входящих в порт судов. Не удивительно, что руководство порта постоянно просило устранить опасность. Одесское отделение «Госсудоподъема» дважды пыталось поднять лодку, но оба раза потерпело неудачу. В конце 1923 г. было принято решение взорвать ее, а затем с помощью крана извлечь по частям. Но тут появился ЭПРОН, и ГПУ выдвинуло предложение не просто поднять лодку, а поднять в целостности – благо Пеликан был достаточно нового проекта и ещё мог послужить - затонула она из-за открытия кингстонов – иных повреждений не было. В апреле 1924 г. ЭПРОН приступил к делу. Ф.А. Шпакович предложил поднять лодку с помощью двух прямостенных 400-тонных понтонов. Свой проект он доложил лично Ф.Э. Дзержинскому, и 11.05.1924 г. ЭПРОНовцы под руководством Ф.А. Шпаковича приступили к работам. Все подготовительные работы были выполнены небольшой группой – ведь Принц по-прежнему был тогда приоритетом №1, в которой особенно отличились водолазы Ф.К. Хандюк, В.Т. Сергеев, боцман Г.И. Варивода, командир катера П.Д. Ветов, лично трудился под водой и руководитель работ Ф.А. Шпакович. 14.08.1924 г. «Пеликан» был поднят, а 20 октября того же года поставлен в док для восстановления.
В начале 1925 г. у ЭПРОН появился ряд заданий, обеспеченных финансированием, что позволило поставить вопрос о переходе его с госбюджета ОГПУ на хозрасчет. Укреплению позиций ЭПРОН способствовала ликвидация отделения «Госсудоподъема» Черного и Азовского морей, принятая НКПС по результатам ревизий этой организации в декабре 1924 г. Приказом по НКПС все функции Одесского отделения «Госсудоподъема» вместе с имуществом были переданы ЭПРОН. Таким образом, к концу 1925 г. штат ЭПРОН за счет «Госсудоподъема» значительно увеличился и стал составлять 360 чел. Увеличилось и количество плавсредств. В 1926 г. в составе ЭПРОН находились: 5 паровых судов (спасательные суда «Кубанец» и «Кабардинец», 3 буксирных катера), 4 моторных катера, 2 моторных водолазных баркаса, 10 гребных водолазных баркасов, 6 барж, а также 10 понтонов общей грузоподъемностью 2520 т. В апреле 1925 г. были подняты миноносец № 266 и тральщик «Перванш», после чего ЭПРОН заключил договор с «Кавгидростроем» на подъем танкера «Эльбрус» и поднял его путем продувки отсеков с применением 100-тонных понтонов в июле 1925 г. Успешная работа ЭПРОН по подъему «Эльбруса» побудила Новороссийский торговый порт обратиться к нему за содействием в подъеме затонувшей в порту землечерпалки. До этого в течение года ее безуспешно пытались поднять специалисты «Кавгидростроя». В августе 1925 г. специалисты ЭПРОН подняли землечерпалку с помощью портовых кранов.
В середине 1925 было принято решение отдать работы по Принцу японцам – и собственные силы ЭПРОН уже тогда смог бросить на другой проект - подъем эсминца «Калиакрия» водоизмещением 1400 т с глубины 28 м в районе Новороссийска под руководством Ф.А. Шпаковича. Работы проводились с 17 июня по 5 октября в две смены. Водолазы промыли под корпусом корабля шесть туннелей, остропили четыре 400-тонных понтона и два 100-тонных. Проект подъема разработал инженер Н.И. Горюнов. После подъема «Калиакрию» отбуксировали в Николаев для постановки в док. На переходе корабль попал в жестокий шторм. Дежурная группа ЭПРОН во главе с Ф.А. Шпаковичем в течение 2 суток боролась с водой, поступавшей через сорванные крышки палубных люков, и сумела предотвратить затопление корабля. Междуведомственная комиссия после осмотра в доке «Калиакрии» вынесла решение, что состояние корпуса эсминца не хуже, чем у трех других находившихся в строю однотипных кораблей. После ремонта эсминец под новым названием — «Дзержинский» вошел в состав Черноморского флота и позднее участвовал в Великой Отечественной войне. Так ЭПРОН стал единственным – и достаточно результативным средством пополнение отечественного военного флота в середине 1920-х! Тем более, что заканчивать на Калиакрии никто не собирался. Летом и осенью 1925 г. эпроновцами под Новороссийском были обнаружены и обследованы 10 кораблей, затопленных моряками Черноморского флота в 1918 г., в том числе 6 эсминцев типа «Новик». И все они должны были быть подняты! Весьма амбициозная задача! На подъем этих кораблей был заключен договор с Военно-Морским Флотом на 1926—1927 гг., который активно помогал становлению ЭПРОН, выделяя ему плавучие и технические средства, а также проводя тральные работы по поиску затонувших судов.
О том, как прошли и чем окончились эти работы – и вообще о флоте в конце 1920-х и в период первой пятилетки, когда и происходит подлинное его рождение, когда появятся первые собственно советские суда и проекты – в следующей части.
