Правда, ни школьные, ни вузовские учебники ничего не говорят ни про скрытые «подсказки» Пушкина, адресованные Катенину, ни про долгую публичную казнь на протяжении восьми лет издания романа, которую устроил Пушкин «другу» Катенину. Есть ли тут вина Пушкина в том, что пушкинистика проигнорировала его подсказки, оставив все упомянутые «противоречия» в романе необъяснёнными — вопрос, конечно, интересный, но отвечать на него мне несподручно.
А вот два вытекающих друг из друга вопроса Владимира Козаровецкого видятся мне актуальными:
«Стало быть, основная тема «Евгения Онегина» — литературная, тема борьбы таланта и посредственности? Но так ли уж важна такая тема для нас, для большинства читателей, для нашего времени?»
Сам Владимир Абович на них ответил словами Бальзака: «Страшную, непрестанную борьбу ведёт посредственность с теми, кто её превосходит».
Будет ли достаточным для «Евгения Онегина» после того, что на протяжении многих десятилетий его преподносили как «энциклопедию русской жизни», стать произведением о зависти и ненависти, которую испытывает посредственность к таланту? И каково нам полагать, что явление, обнажённое Пушкиным не только в характере Евгения Онегина, но и ещё в десятке произведений, венцом которых стала маленькая трагедия «Моцарт и Сальери», — всего лишь причуда субъективного восприятия далёкого от нас времени и конкретно пушкинского друга-врага Катенина? Пусть даже про него проницательный Михаил Гершензон и сказал: «В Сальери решительно есть черты Катенина».
Даже вроде неловко как-то. Что ж, продолжим: одни — писать, а другие — читать и выставлять положительные оценки за школьные сочинения, содержащие такие привычные обобщения и устоявшиеся выводы:
— про то, что роман в стихах «отображает всё многообразии истинно русской жизни, её культуру и быт, её славные традиции, присущие той эпохе российского государства»:
— про то, что в произведении, «раскрываются судьбы многих людей дворянского сословия, их мировоззрение и взгляды на жизнь, их поступки и деяния»;
— про то, что «Пушкин в своеобразной манере высмеивает все недостатки и пороки общества того времени, которые, кстати, имеют актуальность и по сей день, уже в обществе нынешнем»;
— про то, что роман Пушкина о проблеме людей, родившихся «не в своё время», которые живут во время, когда «у них не может быть никаких эмоций, никаких радостей жизни»;
— про то, что проблематика «Евгения Онегина» открывает «не только психологические и социальные, но и политические недостатки и даже целые трагедии системы. Например, потрясает устаревшая, но от этого не менее жуткая, драма матери Татьяны. Женщину выдали замуж подневольно, и она сломалась под натиском обстоятельств, став злой и деспотичной хозяйкой ненавистного имения»;
— про то, что «главная проблема, которая поднимается во всём реализме в целом, и Пушкиным в «Евгении Онегине» в частности, – разрушающее влияние светского общества на душу человека. Лицемерное и алчное окружение отравляет личность. Оно предъявляет внешние требования приличия: молодой человек должен знать немного по-французски, немного читать модную литературу, быть прилично и дорого одет, то есть производить впечатление, казаться, а не быть. И все чувства здесь также фальшивы, они только кажутся. Вот почему светское общество отнимает лучшее у людей, оно охлаждает самый яркий пламень своим холодным обманом»;
— про то, что «основная мысль романа «Евгений Онегин» заключается в критике существующего жизненного порядка, который обрекает более-менее незаурядные натуры на одиночество и гибель. Ведь сколько потенциала в Евгении, а дела нет, только светские интриги. Сколько душевного огня во Владимире, а кроме гибели его может ждать только опошление в крепостнической, удушающей среде»;
— про то, что «Пушкин отчётливо показывает, что во всех этих роковых ошибках виноваты не его герои, а та среда, та обстановка, которая сформировала такие характеры, которая сделала несчастными этих по существу или по своим задаткам прекрасных, умных и благородных людей. Помещичий, крепостнический строй, непосильный тяжёлый труд крестьян и полное безделье помещиков, господ делали несчастными, коверкали жизнь не только крепостных рабов, но и лучших, наиболее чутких из их господ».
Надо ещё цитировать? И будем дальше ломать головы над «странностями» пушкинского романа, который, конечно же, написан не про пороки лицемерного светского общества и крепостнического строя, обрекающих прекрасных, умных и благородных людей на одиночество и гибель, потому что родились они «не в своё время»?
Или попытаемся взглянуть с нового для пушкинистики ракурса на образ «завистливо-мстительного писателя, в своей беспредельной ненависти идущего на убийство друга»? Последние слова — цитата всё из того же В. Козаровецкого, убеждённого, что «Евгений Онегин» — «сатира на посредственного литератора, попытавшегося отомстить таланту в жизни и в литературе…»
Только такое восприятие «Евгения Онегина» снимает налёт таинственной неразгаданности текста и характеров «сочинения Александра Пушкина», а созданный им образ заурядного писателя, движимого завистью, «становится в ряд лучших созданий мировой литературы».
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Не противьтесь желанию поставить лайк. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—145) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!», продолжение читайте во второй подборке «Проклятая штука счастье!»(эссе с 29 по 47)
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 131. Всё зависит от того, как мы будем читать
Эссе 132. Деловитый генерал Пушкина: «Миленькие вдовушки в девках не сидят»
Эссе 133. Осмысление событий «Капитанской дочки» приобретало политическую окраску