Продолжение биографии ее императорского величества Александры Федоровны, составленное из "Записок" Августа Теодора Гримма
(по биографическому очерку С. П. Яковлева)
Возвращение в Петербург. - Свадьба Великого Князя Константина Николаевича. - Опять холера в Петербурге. - Усмирение русскими войсками мятежа в Венгрии. - Кончина Великого Князя Михаила Павловича. - Памятники царствования Николая I. - Поездка Государя и Государыни в Германию в 1852 году. - Княгиня Ливен. - Крымская кампания.- Болезнь и смерть Николая Павловича
Как Государь, так и Государыня почувствовали благодетельное влияние поездки за границу; Государь любил долго после того говорить о посещении им Рима и сравнивал Петербург с городом Святого Петра. Все в Петербурге встретили возвращение Александры Федоровны с искренним восторгом, а в институтах, которые она посетила, девицы принимали ее пением кантат, подносили ей цветы та рукоделия.
Государыня ездила по церквам приносить Господу Богу благодарность за свое выздоровление и делала пожертвования в пользу больниц и приютов для бедных. Она посетила также графиню Бобринскую (Софья Александровна) и баронессу Фредерикс (свою давнюю подругу).
Между тем приготовления к свадьбе Великой Княжны Ольги Николаевны шли своим чередом; наш тогдашний посланник при Вюртембергском дворе, князь Александр Михайлович Горчаков, прислал еще в Палермо к Августейшей невесте сочинения и книги, из которых она могла ознакомиться со своим будущим отечеством.
В начале июля двор переехал из своей летней резиденции в Петербург и в Зимнем дворце была отпразднована свадьба, через месяц после которой Ольга Николаевна уехала в Вюртемберг в сопровождении: бывшей гувернантки г-жи Окуловой и секретаря г. фон Аделунга.
Осень Государыня провела уединенно в Царском Селе, и доктора начали серьезно опасаться за то, чтобы только что поправившееся здоровье ее не пострадало опять от предстоящих зимой выездов, балов, придворных торжеств и приемов. Времяпрепровождение дня было заранее определено, и единственное развлечение, которое позволяла себе Императрица в эти два месяца, заключалось в чтении "Мессиады" (Клопштока) и "Фауста" (Гёте).
На эти литературные вечера приглашались Наследница Цесаревна (здесь Мария Александровна), Великая Княгиня Мария Николаевна и некоторые приближенные особы. Часто чтение прерывалось прибытием статс-секретаря, и Государыня, не любившая никого заставлять ждать, уходила рассматривать и подписывать принесенным к докладу бумаги.
Великий Князь Константин Николаевич, провожавший свою сестру в Вюртемберг, на обратном пути останавливался в Альтенбурге и здесь познакомился с принцессой Александрой, дочерью герцога Иосифа. Эта красивая, умная и живая принцесса обратила на себя внимание многих русских, посетивших Киссинген в 1844 году; Император Николай встретился с ней и ее отцом в Болонье, на своем обратном пути из Палермо.
Константин Николаевич прислал в Петербург письмо, в котором объявил своим родителям, что выбор его сердца пал на принцессу Александру. Великий Князь был еще очень молод и не вполне окончил курс своего образования; поэтому родители не могли не задуматься над этой просьбой их сына.
Государь припомнил, однако, что он сам поддался первому очарованию своей жизни и женился на Александре Фёдоровне; теперь он написал сыну, что соглашается на его свадьбу с тем, однако, чтобы свадьба состоялась не ранее как через два года; невеста должна была пробыть еще год в своей семье, а затем приехать в Петербург и в продолжение следующего года ознакомиться с Россией.
Государь хотел отблагодарить спутников своей супруги по ее путешествию в Италию и пригласил этих счастливцев на роскошный праздник, который был дан 10-го октября в залах Аничкова дворца. За тем Императрица удалилась опять в Царское Село, где пробыла до 19-го ноября; здесь она получила известие о кончине дочери Великого Князя Михаила Павловича – Марии Михайловны (1846).
При дворе был установлен траур, и Государыня ни разу не посетила даже театра, продолжая свои занятия немецкой литературой и изучением великого творения Гёте. В кружке, в то время собиравшемся у Императрицы, занял видное место новый прусский посланник, генерал (Теодор) фон Рохов. Он обратил внимание Их Величеств на новый дух, внесенный в современную литературу, и указал на влияние в Германии Генриха Гейне и его школы.
Вообще генерал фон Рохов заботился о том, чтобы Государыня интересовалась современной политикой, и скоро Императрица начала подмечать стремления, которые тогда начали выясняться в Западной Европе. Государь Император, внимательно следивший за периодической печатью, с беспокойством воспринимал печальные известия о вспышках, которые то и дело нарушали спокойствие Европы.
Весной Государь заболел довольно серьёзно и в апреле слег в постель. Случилось, что и Александра Фёдоровна, в это время, также заболела, и весь город был в страшном беспокойстве об этом посетившем всю Россию несчастье. Болезнь эта была, однако, непродолжительна, и летнее пребывание за городом совершенно поправило здоровье Их Величеств.
В сентябре было отпраздновано совершеннолетие Константина Николаевича, а чрез месяц после того был совершен обряд обручения с прибывшей в Петербург принцессой Альтенбургской, названной при присоединении к православию Александрой Иосифовной.
Известия, приходившие из Западной Европы, были все более и более печального свойства; княгиня Ливен (Дарья Христофоровна), жившая тогда в Париже, писала Государыне ежедневные письма, судя по которым во Франции ждали государственного переворота.
Петербург веселился всю зиму, мало думая о политических событиях. В субботу на масленице во дворце дан был великолепный бал; вдруг среди танцев в зале появился Государь Император с озабоченным лицом и бумагой в руках; он сделал знак музыке перестать играть.
В зале воцарилось молчание, и Николай Павлович произнес громовым голосом: - Господа, Франция объявлена республикой! Бал этим закончился, а по городу известие разнеслось с быстротой молнии.
Тогда же Государь сказал своим двум младшим сыновьям (Николаю и Михаилу): Может статься вы, в будущем году, окончите свое образование на поле битвы. Вскоре прибыл курьер с известиями из Берлина о происшедших там беспорядках. Императрица, при виде курьера, упала без чувств; на устах ее замер вопрос: - А мой брат, Вильгельм?
Государь стал чаще обыкновенного показываться на улицах и везде был встречаем с восторгом. В России все было спокойно, тихо и счастливо. Современное положение Европы было осмеяно в карикатуре, которая тогда была очень распространена. На столе стояли: бутылка с пенившимся из нее шампанским; бутылка, из которой лилось пиво, выбившее пробку, и полуштоф водки, запечатанный казенной печатью (?).
Известия из Польши были самые успокоительные; фельдмаршал князь Паскевич (Иван Федорович) бдительно наблюдал за спокойствием края. События во Франции оживили Петербург и увеличили его население: многие семейства, жившие по нескольку лет за границей, вернулись теперь в Россию (по приказу императора Николая I).
В Европе дела шли своею чередой и, хотя в России царствовало полное, ненарушимое спокойствие, тем не менее, нельзя было оставаться совершенно безучастным к положению тех германских государств, главы которых находились в родственных отношениях к нашей Августейшей Фамилии.
Императрицу обстоятельства эти тревожили более, нежели беспорядки в Польше в 1831 году; она по целым дням оставалась в своих покоях. Здесь она слушала чтение политических известий из газет. Государь навещал свою супругу очень часто и нередко сам заявлял желание быть слушателем этих известий; как супруг он спешил удовлетворить каждое желание Императрицы, здоровье которой опять стало хуже.
Однажды Александра Фёдоровна выразила сожаление, что жизнь на даче мешают ей в этот день быть в театре, и Николай Павлович устроил представление на сцене загородного театра.
В конце сороковых годов умерли последние из слуг, сопровождавших Императрицу в Россию. Государыня осыпала благодеяниями оставшихся после них семейства; в особенности жалела Императрица об одном из этих слуг, управлявшим ее имениями.
Размазывают, между прочим, что однажды возник спор между этим управляющим и арендатором мельницы в имении Ее Величества Ропше. Управляющей, защищая интересы Императрицы, перенес дело в суд и, к величайшему его удивлению, суд решил дело в пользу арендатора.
Поражённый таким решением, управляющий не знал, как передать эту весть Императрице, но Государыня рассеяла его испуг, сказав: - Конечно, досадно Императрице проиграть процесс в пользу крестьянина, подобно тому как некогда Фридрих Великий проиграл свои процесс с мельником в Сан-Cyси; но, с другой стороны, так утешительно видеть беспристрастие судов!
В числе умерших в это время из приближенных Императрицы Александры Федоровны, был ее секретарь г. Шамбо (Иван Павлович), который распоряжался благотворениями Государыни и ежемесячно раздавал в пособие бедным такие суммы, которые едва могли быть покрываемы из доходов Императрицы.
В числе пользовавшихся таким пособием были некоторые аристократические семейства, которые только этим путем имели возможность поддержать свое положение при дворе. Смерть г. Шамбо, скончавшегося от холеры, глубоко огорчила Государыню.
В 1849 году у Государыни было еще более горя. Мятеж в Венгрии был в полном разгаре, и Николай Павлович опасался, что это соседнее пламя страстей перекинется через границу в его владения.
В мае месяце Императрица одна переехала в Царское Село; Государь отправился в Варшаву для свидания и переговоров с Францем Иосифом, императором Австрийским; Великий Князь Михаил Павлович сопровождал брата, a Великий Князь Константин Николаевич отправился на главную квартиру русских войск в Венгрии.
Результат свидания обоих императоров известен: содействие России усмирило бунт в Венгрии. Великий Князь Константин Николаевич заслужил в делах против мятежников орден св. Георгия Победоносца; Наследник престола еще за несколько лет перед этим получил ту же награду на Кавказе.
Александра Фёдоровна провела лето чрезвычайно уединенно в Петергофе, в сообществе графини Тизенгаузен (Екатерина Федоровна), предаваясь своему любимому занятию - чтению. Между тем из Варшавы получено было страшное известие, сначала об ударе, который поразил Великого Князя Михаила Павловича, потом о его кончине. Императрица переехала обратно в Царское Село, где хотела ожидать возвращения своего опечаленного супруга из Варшавы.
Оба брата Николай и Михаил Павловичи были связаны с детства самой искренней дружбой, хотя в основе их характеров лежала большая разница. Николай Павлович был всегда серьезен и сосредоточен в себе; Михаил Павлович, напротив, весел и остроумен; он отличался замечательной добросовестностью в исполнении своих обязанностей, и требовал того же от своих подчиненных.
Офицеры боялись его, зная, как он строг ко всякому отступлению от форм и правил, но они любили его, как отца, зная также, что в трудные минуты жизни могли всегда рассчитывать на его помощь и поддержку. Действительно, Великий Князь отдавал большие суммы на благотворительные дела, и оказываемая им помощь имела всегда практическое назначение.
Здоровье Великого Князя еще в 1847 году представляло серьёзные опасения, и он тогда же думал ехать за границу, говорил о том, как наденет штатское платье, как постарается проскользнуть мимо своих многочисленных родственников в Германии и как он в качестве зрителя будет присутствовать на смотре войск в Париже. Политические обстоятельства Европы помешали осуществлению этой поездки.
Николай Павлович возвратился из Варшавы глубоко потрясенный; он целый час, без слов, обнимал свою супругу и долго потом не мог удерживать слез, когда в бумагах или государственных делах ему приходилось встречать что-либо об умершем брате.
Приближенные к Государю заметили даже, что он с этого времени, стал горбиться, тогда как прежде величественная осанка его казалась еще привлекательнее от того, что он ходил прямо, не сгибаясь.
Не одна смерть брата, впрочем, повлияла так на Государя: он не мог оставаться равнодушным и к тем обстоятельствам, которые его окружали; он не мог не заметить того духа революционного движения, который из Европы проник и в Россию и нашел себе здесь нескольких адептов.
Приближенные к Государю старались выставить виной распространения этих идей университеты и Николай Павлович был некоторое время сильно возбужден против этих учебных заведений. Г. Грим утверждает, будто участие Императрицы и графа Нессельроде много содействовало примирению Императора с университетами.
К этому же времени относится и та несчастная история, которая не имела никаких вредных последствии которая известна по имени главного зачинщика ее - Петрашевского.
Государь, между тем, ставил памятники своего знаменитого царствования: он открыл движение по железной дороге между Москвой и Петербургом; выстроил Благовещенский мост чрез Неву; построил здание Эрмитажа в С.-Петербурге, новый дворец в Московском Кремле и воздвигал здание Исаакиевского собора.
Занятия государственными делами и смотрами войск шли своей обычной чередой. Во время одного из смотров Государь упал вместе с лошадью, но скоро приподнялся с земли, опять сел спокойно на лошадь и пробыл еще три часа под сильным дождем.
Доктора советовали Императору обратить серьезное внимание на это обстоятельство, грозя печальными последствиями, но Государь отвечал, что ему некогда заниматься лечением и только хромота ушибленной ноги принудила его пробыть несколько лишних дней во дворце.
Достойно замечания, что Государь, в продолжение всей своей жизни, не изменял раз составившимся политическим взглядам и постоянно держался одной системы действий; то же постоянство выказывал он и в своей семейной жизни, посвящая все свободные минуты своей достойной супруге, здоровье которой приходило все в большее и большее расстройство.
Государыня была уже вынуждена передать заботу о благотворительных и учебных заведений слоим дочерям и невесткам, поручая им обзор этих учреждений. Слабость здоровья Государыни была такова, что она уже не могла навещать выпускные экзамены воспитанниц Смольного института, и Государь приказал привозить тих воспитанниц в Зимний дворец, где Императрица напутствовала их в новую жизнь.
Политическое значение России достигло в 1851 году апогея своего величия; Россия была самым могущественным государством в Европе. Николай Павлович, довольный плодами трудов своих, казался бодрее и здоровее, нежели когда-нибудь; сама Императрица чувствовала себя хорошо и в продолжение лета чаще обыкновенного показывалась в общественных местах и на прогулках, правда не пешком, но в открытой коляске.
Наследная принцесса вюртембергская навестила своих родителей и в день ее ангела, в Ольгин день, устроен был большой праздник в Петергофе; на берегу водоёмов был поставлен и исполнен балет Ундина. В это время никто и не подозревал, что события конца сороковых годов могли иметь большое влияние на здоровье Государя; один доктор Мандт (Мартын Мартынович) не увлекался призрачностью этого здоровья и был настороже.
Он тогда же высказал такое мнение о здоровье Их Величеств: "Наука в состоянии еще долго поддерживать такую болезненную натуру, как у Государыни; редкое спокойствие духа Императрицы служит лучшим для нее лекарством; ей от времени до времени нужно освежаться, пользоваться купаньем, дышать несколько месяцев иным воздухом, и она опять будет здорова на несколько лет.
Здоровье же Государя меня беспокоит гораздо более: малейший промах с моей стороны имел бы более дурные последствия, нежели потеря битвы".
Приближенные к Императору действительно не могли не заметить в нем некоторой перемены и новых привычек, которых у него прежде не было: так он стал, во время прогулок, говорить сам с собой; тон его разговора сделался резче.
Между тем самолюбию Монарха не могло не льстить то высокое положение, которое он приобрел в глазах всей Европы. Посетив в 1852 году Германию, Николай Павлович еще более убедился в своем величии, встречая везде дань удивления и уважения; в Дрездене, где целые двадцать дет беглые поляки открыто высказывали свою ненависть к нему, Государь встретил теперь обожание к своей особе.
Государыня, сопровождавшая Государя в этом путешествии воспользовалась случаем полечиться купанием; она приказала выстроить себе небольшой швейцарский домик и в нем отдыхала. Здесь навещала ее княгиня Ливен, бывшая давно в отсутствии от Русского двора; она сообщала Императрице богатые запас сведения о Париже и о событиях в Европе, как дополнение к письмам, которые она писала к Государыне.
Умную, образованную княгиню Ливен многие за границей считали дипломатическим агентом Русского двора, и поэтому все искали ее знакомства, хотя в то же время были с ней весьма осторожны. Ее переписка с Императрицей и глубокие политические соображения, которые она высказывала, поддерживали это предположение.
В Европе не могли не видеть особых политических целей в теперешнем свидании Александры Фёдоровны с княгиней Ливен, и встречавшие их вместе на прогулках старались поймать каждое слово из разговора этих двух особ, придавая этим словам особое значение.
Наступало 25-летие благополучного царствования Николая I; многие ждали этого дня, как источника новых милостей и наград, ждали также различных торжеств и празднеств. Государь отвечал на всё это словами: - Я всех вас удивлю, и действительно этот торжественный день он провел обычным образом в кругу своей семьи, в молитве.
В Петербурге многие были убеждены, что Николай Павлович, заботясь о здоровье супруги, по возможности скрывал от нее все заботы о государстве и все вести грустного свойства. В сущности Государь боялся испугать свою жену, и потому многое неприятное делалось известным Александре Фёдоровне, когда опасность уже совершенно миновала: так до Императрицы дошло известие о возобновление холеры в Петербурге, когда исчезли все симптомы этой болезни.
Однажды, во время концерта, на котором присутствовали Их Величества, Государю доложили о пожаре; он тотчас поскакал на место пожара, но отдал приказание в концертной зале все номера музыки повторять до тех пор, пока сам не возвратится с пожара. Государыня, таким образом, узнала о пожаре, когда все кончилось.
Политические события вызвали Россию на новую блистательную деятельность; цель посольства князя Меньшикова в Константинополь была неизвестна даже многим лицам высшего общества в Петербурге, и когда остроумного адмирала расспрашивали на этот счет, то он отвечал, что едет устраивать свадьбу дочери султана с одним из молодых князей.
Государь совершил путешествие в Ольмюц и Берлин, думая успокоить недоверие Европы, но в это самое время из Греции и Турции доходили известия о страшных притеснениях со стороны турок проживавшим в Оттоманской империи христианам.
На России, по условиям еще Кучук-Кайнарджийского мира, лежала обязанность защиты своих единоверцев на Востоке, и сам Абдул-Меджид новым фирманом подтвердил перед русским послом это право соседней державы.
По отъезде князя Меньшикова (Александр Сергеевич), английский и французский послы с угрозами требовали взятия обратно этого фирмана; слабый султан повиновался им. Князь Меньшиков возобновил тогда угрозы со стороны России, и когда турецкое правительство начало медлить ответом, то русские войска заняли дунайские княжества.
События этой войны, в которой Европа хотела видеть завоевательные планы России, отразилась на Александре Фёдоровне. Государь был глубоко огорченный тем, что христиане вступили в союз с мусульманами, с грустью делился этим с женой; в ее обществе он находил отдых от своих теперь усилившихся трудов, в разговорах с нею рассеивал свои грустные впечатления; в ее участии находил новые силы для новой деятельности.
Известия с театра войны глубоко поражали Государя, который любил своих подданных; к тому же получались известия о смертельных ранах лиц, близко знакомых Николаю Павловичу, и он посвящал свой досуг посещению остававшихся в Петербурге семейств раненых и убитых.
Некоторые злоупотребления в управлении войсками, раскрытые в то время, имели самое потрясающее впечатление на Государя, который никак не мог ожидать этого. Так он особенно был поражен, узнав, что в комитете о раненых не достает весьма значительных сумм.
- Целые месяцы как я страдаю бессонницей, - говорил Император одному из своих приближенных; - и ночью будущность представляется мне чрезвычайно мрачной.
- Оттого она и мрачна, что Ваше Величество видит ее ночью.
- Днем она кажется еще мрачнее.
Малейшее известие с театра войны производило на Государя самое глубокое впечатление; в начале 1855 года война приняла еще более сильные размеры. В здоровье Государя видна была значительная перемена, но он старался казаться здоровым и встречал своего доктора словами: - Все благополучно, да и некогда болеть.
Александра Фёдоровна разделяла труды своего мужа, утешая его в редкие минуты отдыха; она одушевляла также петербургское общество на оказание помощи раневым и пострадавшим в войне.
Общество собирало пожертвования и посылало их войскам; аристократки приготовляли бинты и посылали их в Крым. Здоровье Императрицы было далеко не цветущее; около этого времени она потеряла своего друга Цецилию (баронесса Фредерикс), и кончина эта заставляла себя чувствовать тем сильнее, что баронесса писала много писем за Александру Фёдоровну, слабость зрения которой усилилась.
В конце января Николай Павлович заболел гриппом, господствовавшей тогда в С.-Петербурге болезнью; Государь, однако, не бросал своих занятий и наступившим Великим постом ходил аккуратно в церковь к богослужению. 9-го февраля Император хотел выехать на смотр войск, отправлявшихся в поход, но доктор Мандт воспротивился этому намерению и чтобы подкрепить свое мнение, пригласил военного доктора Кареля (Филипп Яковлевич).
Этот последний сказал Государю:
- Я бы не позволил последнему солдату выйти из госпиталя, если бы видел его в таком болезненном состоянии, в каком находитесь, Ваше Величество.
- Вы исполнили свою обязанность, отвечал Государь; - позвольте же мне теперь исполнить свою.
И, несмотря на двадцати трехградусный холод Государь отправился в манеж в обыкновенной форме; после смотра он навестил больного военного министра; вечером он занимался с Великим Князем Константином Николаевичем, прибывшим из Кронштадта, и на другое утро почувствовал себя еще хуже; тем не менее, в десять часов он отправился опять в манеж.
Это был последний его выезд, после которого Государь слег в постель, покрылся солдатской шинелью и передал управление государственными делами Наследнику престола. Известие о поражении русских при Евпатории было последним ударом для больного, который, однако , воспретил беспокоить город бюллетенями о своем здоровье и даже от Императрицы скрывал свою слабость.
Болезнь шла быстрыми шагами, и Мандт счел уже необходимым обратиться с откровенным известием об этом к духовнику Государя, протоиерею Бажанову (Василий Борисович). Государь, по его присутствию в своей комнате, угадал опасность своего положения и обратился к Мандту с откровенным вопросом, следует ли ему скоро ожидать смерти.
Мандт отвечал, что это несчастье может случиться, и тогда Император послал за Наследником. Во время исповеди и причастия Императрица стояла на коленях по одну сторону одра умирающего, а Наследник по другую. Император был в полном сознании и даже умирая, был величествен как при жизни.
- Зачем не могу я умереть вместе с тобой! - воскликнула Императрица.
- Ты должна жить для семьи, - отвечал Николай Павлович, указывая на окружающих. - Любите друг друга по-прежнему. Он взял за руку Императрицу и продолжал: - Когда я увидел тебя в первый раз, то сердце мне сказало: вот твой ангел-хранитель, и ты им сделалась; будь тем же для детей.
В это время принесли из Крыма известие от Великих Князей Николая и Михаила Николаевичей. - Они здоровы! - воскликнул Государь; - остальное меня уже не беспокоит. И затем умирающий послал в Москву и Киев известия о своей болезни, призвал к себе своих министров и приближенных, благодарил их за службу и последние минуты жизни провел в своей семьи.
Государыня первая узнала о кончине своего супруга: его холодная рука выпала из ее руки. Час стояла она в молитве у одра, пока, наконец, ее обессиленную, не унесли в кабинет. В городе узнали об этом событии в ту же ночь и в церквах начали отправлять панихиды по усопшем. Впечатление было глубокое. Толпы осаждали в последующие дни Зимний дворец; все хотели проститься с прахом своего Монарха.
Завещание Николая Павловича было написано в 1844 году и это было завещание не Государя, а отца семейства; он отдает все свое имущество нежно любимой Государыне; поручает ей заботу о семье и ее попечению отдает своих детей до самого их совершеннолетия. Он говорит с признательностью и о других членах своей семьи, благодарить и своих преданных слуг, в особенности графа В. Ф. Адлерберга, и сестру его, графиню Ю. Ф. Баранову.
Похороны Николая Павловича совершились при громадном стечении народа; гроб был опущен в склеп Императорского дома, в церкви Петропавловской крепости.
