Продолжение биографии ее императорского величества Александры Федоровны, составленное из "Записок" Августа Теодора Гримма
(по биографическому очерку С. П. Яковлева)
Поездка в Берлин. - Избрание императора Николая I в берлинские граждане. - Бракосочетание великой княжны Марии Николаевны. - Искусства при дворе. - Кончина короля Фридриха. - Свадьба наследника цесаревича. - Новый зимний дворец. - Серебряная свадьба императорской четы.
19-го мая 1838 года Государь Император (Николай Павлович), Наследник Цесаревич (Александр Николаевич), Великая Княжна Александра Николаевна и Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи прибыли в Берлин, сопутствуя Государыне Императрице (Александре Федоровне), которая, по настоятельному требование врачей, отправлялась в Германию.
Августейшим путешественникам был сделан в Пруссии самый торжественный прием, и берлинцы поднесли Николаю I звание почётного гражданина Берлина. Великий князь Михаил Павлович, узнав о выборе государя в почетные граждане Берлина, пошутил, "что если когда моему брату придет мысль отказаться от престола, то он будет иметь право сделаться тогда трубочистом в Берлине".
В ответ на прием берлинцев государь приказал выстроить под Липами большой дом для русского посольства, делавшим его берлинским домовладельцем, и подарил городу значительную сумму денег, за счет которой была устроена в Берлине Николаевская больница (?).
Александра Фёдоровна прожила в Силезии около месяца в кругу своих родных. Здоровье ее заметно поправлялось от тихой, спокойной жизни и перемены климата на более теплый. Затем императрица отправилась в путь дальше, в Баварию и, посетив Нюрнберг, отметила в своей памятной книжке, что здесь сердце Германии; она знала очень хорошо, что Нюрнберг родина Гогенцоллернов.
Здоровье императрицы заметно поправилось после лечения сывороткой у подошвы Альп, в Крейте, куда в это время съехались три императрицы (российская, австрийская и бразильская). Александра Фёдоровна делала частые прогулки по окружающим Крейт горам и лесам, по большей части в носилках; ее всегда сопровождала тринадцатилетняя Великая Княжна Александра Николаевна, большая охотница до цветов, которые она любила собирать сама.
Однажды Александра Николаевна возвратилась с такой прогулки с большим букетом полевых цветов; один из придворных сказал, что для таких цветов слишком много чести быть сорванными Великой Княжной. - Если Бог не стыдился создать эти цветы, - отвечала Александра Николаевна, - то зачем же я буду стыдиться собирать их?
По вечерам у императрицы собирался небольшой кружок, занимавшийся музыкой. Расходились рано, чтобы рано вставать. Так прошли четыре недели.
На прощанье с Крейтом, Александра Фёдоровна устроила праздник в честь гостеприимных тирольцев, который прошел перед ее дворцом. На нем стреляли в цель и государыня сама раздавала лучшим стрелкам драгоценные подарки в воспоминание о ее посещении Тироля.
Николай Павлович сам прибыл, чтобы проводить свою супругу на ее обратном пути в Россию; путь лежал через Мюнхен, и здесь Гримм заметил, что государь был немало удивлен, увидев, что небольшой Мюнхен соперничает с Петербургом в ширине улиц и красоте архитектуры.
Здесь государь посещал мастерскую художников и, познакомившись со знаменитым архитектором Кленце (Лео фон), совещался с ним о перестройке заново примыкающего к Зимнему Дворцу художественного музея, известного под названием Эрмитажа.
Пребывание в Мюнхене имело важные последствия для Царской семьи. Великая Княжна Мария Николаевна, девятнадцатилетняя красавица, сблизилась здесь с тем, кому впоследствии отдала свое сердце и руку. Молодой герцог Максимилиан Лейхтенбepгский был сын вице-короля Италии Евгения (Богарне), который, после падения Наполеона I нашел себе приют у тестя Максимилиана I, короля Баварского, наделившего зятя княжеством Эйхштадтским с титулом герцога Лейхтербергского.
В первый раз герцог видел Великую Княжну Марию Николаевну в 1837 году, когда он, по поручению короля Людовика Баварского, присутствовал на маневрах русских войск под Вознесенском. Когда Царская семья, после этих маневров, временно поселилась в Одессе, то герцог бывал по вечерам у императрицы, как близкий знакомый: в такой степени снискал он августейшее расположение своим умом и веселостью.
Теперь при свидании в Мюнхене окрепло то чувство взаимной привязанности между молодыми людьми, которое зародилось при первом свидании на юге к России.
Вскоре по возвращении Царской семьи в С.-Петербург, прибыл туда, в октябре месяце, и герцог Лейхтербергский, но вскоре уехавший, чтобы устроить свои дела по обширным имениям, и возвратился в конце мая 1839 года, чтобы стать под венец с Великой Княжной.
Торжественная свадьба была отпразднована в церкви нового дворца, только что отстроенного и освящённого. Постройка эта была произведена под надзором генерала Клейнмихеля (Петр Андреевич), одного из бывших помощников Аракчеева (Алексей Андреевич); государь щедро наградил строителя, возвел его в графское достоинство и дозволил ему поместить в свой герб фасад Зимнего Дворца.
Иностранные державы, Пруссия и Австрия не были, по-видимому, довольны новой свадьбой в русской Царской семье, и Пруссия прислала с поздравлением простого майора. Герцог Лейхтенбергский переехал на постоянное жительство в Петербург, сделан был генерал-адъютантом и посвятил себя горному ведомству.
Приближенные к Императрице заметили, что она была грустна первое время после свадьбы своей старшей дочери. Александра Фёдоровна сама высказалась об этой грусти: "Я чувствую тихую печаль, даже грусть, когда мой семейный кружок в Зимнем дворце теряет одного из своих членов; это напоминает мне о том, что скоро и Наследник Цесаревич оставит нас и заживёт своим домом, а за ним последуют и две другие старшие дочери.
Новый Зимний дворец обозначает предел счастливейшего периода моей жизни, как супруги и матери; как я утрачиваю с годами здоровье и силу молодости, так, кажется, оставляет меня и семейное счастье".
Известно, что Государь и Государыня очень любили живопись, и Николай Павлович целые часы занимался в Царском Селе и Петергофе со своими дочерьми батальной живописью. В Новом Дворце целый ряд зал был отведен для картин изображающих важнейшие битвы, начиная со времен Петра I, причем Государь требовал от художников строгой исторической верности.
Два года, проведенные Царской семьей в Аничковом дворце не прошли бесследно для Петербурга; в этом дворце нельзя было давать больших, блестящих балов, и потому их заменяли чаще всего музыкальные вечера.
Городское общество, привыкшее находить во дворце центр для себя, потеряв возможность бывать при дворце, старалось привлечь его в свою среду, что повело к развитию общественной жизни: на Михайловской улице выстроено было здание Дворянского Собрания, по образцу Московского, с большой залой для балов и концертов.
Музыкальные вечера в этой зале, осчастливленные Августейшим присутствием, привлекали громадное стечение публики; участвовать в этих концертах считалось большою честью; многие генералы и камергеры участвовали в оркестре; не только скрипки и виолончели, но и большинство труб и тромбонов сидело в генеральских и полковничьих эполетах.
Здесь-то выказали многие свои до тех пор неизвестные музыкальные способности; здесь публика узнала А. Ф. Львова, тогда флигель-адъютанта и полковника; Н. И. Бахметьева, впоследствии известного музыканта. В этой концертной зале, вмещавшей до четырех тысяч человек публики, была особая боковая царская ложка, где Императрица появлялась очень часто.
Тогда же возвратилась в Петербург знаменитая певица Зонтаг, оставившая сцену и вышедшая замуж за графа Росси (Пеллегрино), назначенного тогда сардинским посланником при Русском дворе. Государыня чрезвычайно милостиво приняла свою давнишнюю любимицу, которая вскоре на небольшом вечере во дворце успела всех очаровать исполнением "Ave Maria" Шуберта (Франц).
Графиня Росси затем пела в залах графов Вильегорских, А. Ф. Львова, и ее убеждали явиться перед более обширной публикой в патриотическом концерте, но из Турина смотрели не совсем хорошо на эту страсть посланницы к искусству; оттуда пришло положительное запрещение супруге посланника участвовать пением в каком-либо публичном концерте.
Государь, однако, сумел объяснить Туринскому двору, что в патриотическом концерте участвуют первейшие и древнейшие фамилии русской придворной знати, и что от участия в нем не может нисколько пострадать честь иноземного посольства. Вскоре из Турина получено было нужное дозволение.
С переездом в Зимний дворец, 8-го ноября 1839 года, здоровье Императрицы становилось опять слабее и слабее, вследствие чего Государыня ограничилась самой тихой, скромной жизнью в кругу приближенных. Доктора советовали летом ехать опять к водам, на этот раз в Эмс, но этим же летом Государыне суждено было перенести семейное горе.
В феврале она узнала о кончине второй жены Фридриха-Вильгельма II (Софьи?), которую, впрочем, Императрица знала также мало, как и вся Германия: она жила в Штеттине и скончалась 94 лет от роду.
Эта смерть напомнила, что и королю, отцу государыни, наступил 70-й год жизни. Семейная примета соединялась с 1840 годом; в 1640 году вступил на престол Великий Курфирст; в 1740 - Фридрих Великий; в 1840 г. ожидали новой перемены на прусском престоле.
Действительно в июне дошла до Петербурга весть о болезни отца Государыни, и любящая дочь поспешила к постели больного. Король Фридрих-Вильгельм III был уже очень слаб, когда 1-го июня по его желанию полагалось основание монумента Фридриху Вильгельму, что он непременно хотел исполнить при своей жизни.
Императрица прибыла в Берлин 3-го июня и нашла его уже в постели; 7-го июня, в Троицын день прибыл и Император (Николай Павлович), но больной уже не узнал своего зятя; в тот же день он скончался. Эта смерть глубоко поразила Императрицу, и она поспешила искать новых сил на берегах Рейна.
С самой незначительной свитой поселилась она в Эмсе и начала там лечение; здесь же Императрица приблизила к себе двух музыкальных знаменитостей: Франца Листа и Мейербера; последний имел честь ознакомить Государыню со своим новым произведением: "Гугенотами" и произвел благоприятное впечатление своим личным характером и обращением.
Между тем Наследник Цесаревич, объездив большую часть Европы и познакомившись со всеми немецкими дворами, отдал предпочтение Дармштадту, где остался гораздо долее, чем предполагалось. Причиной того было знакомство с дочерью великого герцога Людвига II Дармштадского.
Принцесса Мария пленила будущего русского Императора как своей красотой, так и умом. Дармштадская великогерцогская семья не была совершенно чужда русскому императорскому дому. Первая супруга императора Павла I (тогда еще великого князя) Наталья (Алексеевна), была гессен-дармштадтской ландграфиней, но она умерла через год после свадьбы; сестра этой великой княгини была замужем за королем Фридрихом-Вильгельмом II и приходилась таким образом бабушкой Александре Фёдоровне.
Николай Павлович вполне одобрил и благословил выбор своего сына; Императрица тоже; ей было приятно, что выбор ее сына пал именно на это семейство. Осенью она возвратилась в C.-Петербург в сопровождении невесты, которой дано было полгода приготовиться к своему новому положению.
В свите принцессы прибыли в Петербург ее бывшая воспитательница г-жа Гранси и ее брат, принц Александр Гессенский, поступивший тогда же в русскую службу.
Зимой 1840 года в Зимнем Дворце возобновились те музыкальные вечера, душою которых была графиня Росси; она поставила в одной из дворцовых зал, на нарочно устроенной сцене, оперу "Невеста-Лунатик" Беллини; в исполнении оперы принимали участие П. А. Бартенева, Иван Матвеевич Толстой, товарищ детства и спутник во всех путешествиях Наследника Цесаревича (теперь граф и министр почт).
Вся обстановка оперы была из лиц близко стоящих ко двору, и спектакль имел громадный успех, хотя зрителей было допущено не более двухсот человек. В том же году граф Росси был отозван со своего поста посланника при Русском Дворе, и графиня с грустью оставила Петербург.
Весной начались торжества по случаю бракосочетания Наследника Цесаревича и так как невеста вела до свадьбы самый уединенный образ жизни, не показываясь народу, то толпа с жадностью бросалась везде на пути новобрачным, желая видеть наследницу русского престола.
После свадьбы, к которой прибыли многие германские принцы, молодые переехали на жительство в один из флигелей Царскосельского дворца, в те комнаты, где некогда жила императрица Екатерина II. В Зимнем Дворце было отведено особое отделение для новобрачных, по возвращении их из летней резиденции. Александре Феодоров не было особенно приятно, что новобрачные поселились в одном дворце с нею.
Музыкальные увеселения Петербурга продолжались и в следующую зиму; знаменитый Франц Лист посетил северную столицу и имел там огромный успех: сбор с одного концерта доставил ему 13500 р. с.
Г. Гримм здесь замечает, что Николай I, высоко ценивший Моцарта, вообще говоря, не любил особенно музыки, и что фортепианная игра не имела для него никакой привлекательности, и в игре Листа он видел только замечательную победу над трудностями. Лист сумел, однако же, затронуть чувствительную струну Николая Павловича, и на первом же придворном концерте сыграл несколько пьес военной музыки.
Летом 1842 года императорская чета праздновала свою серебряную свадьбу. В числе иностранных гостей, посетивших Петербург по этому случаю, был король прусский Фридрих-Вильгельм IV, не бывший в России с 1818 года. Семейный праздник был отпразднован семейно; семь человек детей были его украшением.
По поводу приезда прусского короля, г. Гримм указывает на различие политических взглядов, сказавшихся тогда между берлинским и петербургским дворами. Он заключает свою параллель между Императором Николаем I и Фридрихом-Вильгельмом IV словами: Между этими двумя столь различными натурами стояла посредницей Императрица; ее тихий нрав был алтарем, у которого оба властелина почтительно пожимали друг другу руки.
Великая Княжна Александра Николаевна. - Ее свадьба, болезнь и кончина. - Поездка Императрицы в Италию. - Жизнь в Оливуццe. - Карнавал в Палермо. - Посещение Помпеи. - Болезнь Императрицы в Неаполе. - Пребывание во Флоренции. - Возвращение в Петербург
Из трех дочерей Императрицы Александры Фёдоровны только одна Александра Николаевна походила лицом на свою мать; две другие дочери были живым портретом отца. Великая Княжна Александра Николаевна, чертами лица напоминала многим свою бабушку, королеву Луизу.
Александра Николаевна с детства восторгалась красотой природы. Сопровождая свою августейшую мать во время ее поездки в Баварию, Великая Княжна сообщала своим сестрам о впечатлениях этой поездки: "Словами нельзя выразить мое настроение, писала она в одном письме; - какое счастье быть у подножия Альп! Я воображала себе эту местность очаровательной, но нашла ее еще очаровательнее, нежели воображала".
У Великой Княжны был замечательный голос в три полные октавы; он был мягок и чрезвычайно симпатичен. Великая Княжна начала заниматься пением под руководством итальянца Соливи (?), который, однако, после годовых занятий, заметил, что голос этот изменился и заставляет опасаться за болезненное состояние груди ученицы.
Восемнадцати лет Александра Николаевна появилась перед избранной публикой, собиравшейся у Александры Фёдоровны и очаровала всех своею красотой, своим умом и своей необыкновенной женственностью. Но не среди этого блестящего общества была счастлива Великая Княжна; она по-прежнему любила гулять по Царскосельскому парку и любоваться морскими видами Петергофа.
Летом, каждый день ее можно было видеть на берегу озера, куда один звук ее голоса приманивал лебедей, которые приплывали получать корм из рук своей высокой покровительницы.
Лето 1848 года царская фамилия, по обыкновению, провела в Петергофе. Здесь навестил ее принц Фридрих-Вильгельм Гессенский, сын ландграфа, издавна поселившегося в Копенгагене, и мужа сестры датского короля (Луизы Шарлотты) Кристиана VIII.
Иностранный гость более других поддался тому очаровательному обаянию, которому покорялись все окружавшие Великую Княжну. Александра Николаевна была чрезвычайно удивлена, узнав, что принц просит ее руки, но сердце ее вполне отвечало этому выбору.
Так как Великой Княжне приходилось оставлять Петербург и переселиться в Данию, с которой до тех пор Россия не имела почти никаких сношений, то теперь Александра Николаевна деятельно принялась изучать Данию и, как свидетельствует г. Гримм, очень скоро полюбила свое новое отечество. С восторгом начала она отзываться о произведениях Торвальдсена (Бертель) и когда кто-то в ее присутствии стал восхвалять красоту Босфора, она воскликнула: - Все-таки Зунд при Копенгагене красивее!
Свадьба была назначена в январе 1844 года и накануне святок приехал в Петербург жених. Он не мог не заметить перемены в своей невесте; на лице ее показалась болезненная бледность, а кашель, прежде слышавшийся очень редко, теперь слышался чаще и сделался гораздо глуше.
Одновременно со свадьбой великой княжны Александры Николаевны праздновали свадьбу дочери великого князя Михаила Павловича, великой княжны Елизаветы Михайловны с принцем Нассауским (Адольфом). Тысячи приглашенных собрались на это торжество и многие, видевшие в первый раз августейших невест, были поражены замечательной бледностью лица Александры Николаевны и ее болезненным видом.
Среди этих праздников, великая княжна говорила одному из своих приближенных: - Как я жажду спокойствия; как я радуюсь тихому кабинету и хочу скорее вернуться к моим занятиям. Принц Нассауский со своей молодой супругой уехал вскоре после свадьбы, а другие новобрачные временно поселились в Зимнем дворце.
Болезнь Александры Николаевны развивалась с неимоверной быстротой; она уже с трудом могла перенести переезд Великим постом в Аничков дворец из Зимнего. Императрица, полная беспокойств, навещала дочь и заботилась о ее здоровье, как любящая мать. В городе скоро узнали о болезни Александры Николаевны и толпы осаждали Аничков дворец. Государь между тем собирался ехать в Лондон.
Доктор Маркус, не видевший больную три месяца и приглашенный теперь к ее одру, был поражен переменой в больной и, тотчас же отправился к государю, советуя ему отложить поездку за границу. Николай Павлович спросил в ответ на это Маркуса: состоит ли он лейб-доктором при больной и сколько месяцев наблюдал он за ней.
Затем Государь призвал врачей Рауха и Шольца, состоявших при великой княжне и успокоенный их отзывом, поехал за границу. Вскоре по его отъезде Императрица созвала консилиум и по латинскому языку, которым доктора начали говорить в ее присутствии, несчастная мать угадала свою участь.
После консилиума решено было послать послов сухим путем и морем вдогонку за царем. На седьмой день своего пребывания в Лондоне государь узнал грустную весть об опасной болезни дочери и поспешил к больной, которая лежала в Александровском дворце, в Царском Селе.
Их Величества не отходили ни днем, ни ночью от любимой дочери; весь Петербург сочувствовал горю царской семьи и в городе прекращены были, без всякого на то приказания, все увеселения.
В начале июля болезнь приняла самый опасный оборот; в это время прибыл из морского плавания Великий Князь Константин Николаевич, с которым больная была особенно дружна и великая княгиня казалась ожила немного, слушая его рассказы о только что виденном им Копенгагене.
28-го июля больная разрешилась от бремени сыном, которого тотчас окрестили и назвали Василием, и который чрез два часа после крестин умер. Мать последовала за ним в иную жизнь на другое утро: - Будьте счастливы, - произнесла она, засыпая вечным сном, обращаясь к убитым горем родителям.
Александра Фёдоровна была так сильно поражена этим ударом; что ее и без того слабое здоровье, теперь сделалось опасным. Двор переехал в Гатчину и жил в уединении; все приемы были прекращены и Императрицу тщательно оберегали от всего, что могло напомнить о близкой потере.
Прошел год, и здоровье неутешной матери пришло в такое расстройство, что доктора настоятельно требовали поездки за границу к водам. Государь очень холодно встретил это требование докторов; ему неприятно было дозволять для своей супруги отступление от тех правил, которому он требовал подчинения со стороны своих подданных.
Известно, что в это время поездки за границу для русских были сопряжены со значительными затруднениями. Поездка Императрицы на юг России была тогда едва мыслима, при отсутствии на юге России дворца, где бы могла жить Государыня и при плохом состоянии путей сообщения. Как на образец плохого состояния, в то время, больших дорог, можно указать на то, что в 1845 году на пути из Варшавы в Киев, Государь должен был идти довольно далеко пешком, потому что экипаж его завяз дорогой.
Доктор Мандт (Мартын Мартынович) находил, однако, что Государыне необходим южный климат и настоял на том, что Император одобрил, наконец, его выбор относительно Палермо для местопребывания больной. После обычной своей поездки по внутренним губерниям, Император в сентябре месяце выехал из Чугуева в Италию, где он, равно как и его супруга были еще в первый раз в жизни.
Поездка эта, вызвавшая, как свидетельствует г. Гримм, в петербургском обществе много неодобрительных отзывов, состоялась благополучно. Государь был очень доволен ознакомиться с итальянским климатом; в Генуе встретил он своего старого слугу, маркиза де Паулуччи (Филипп Осипович), бывшего генерал-губернатора остзейских провинций и теперь занимавшего ту же должность в Генуе.
Императрица, еще с корабля любовалась берегом, на котором цвели душистые розы, от которого веяло ароматом лимонных деревьев. При виде величественных гор, Императрица не могла удержаться от восторженного восклицания.
Местом жительства Государыни был выбран не сам Палермо, но близ лежащая вилла Оливуцца, к которой дорога шла среди садов и памятников старины. Оливуцца - сад, обитаемый только летом; из здешних мраморных, старинных дворцов, Александра Фёдоровна заняла дворец, принадлежавший княгине Бутера (Варвара Петровна урожд. княжна Шаховская); дворец этот был отделан с теми удобствами, к которым привыкли северные жители и между прочим, с редкими в Италии печами.
Дворец был окружен цветами и был достаточно поместителен для Императрицы и Великой Княжны Ольги Николаевны; двор поселился в примыкающих и соседних строениях. Уже через несколько недель Императрица почувствовала себя здоровее и настолько пополнела, что могла надеть браслеты, которые в Петербурге спадали с ее рук.
Государь осматривал с Прусским принцем окрестности Палермо и занимался государственными делами при содействии графа Орлова и графа Нессельроде; еженедельно два раза приезжали из Петербурга курьеры с бумагами, требовавшими Высочайшего утверждения. Посетив короля Неаполитанского, Император пробыл пять дней в Риме.
В январе Государь вернулся, чрез Вену, в Петербург.
Король Неаполитанский (?) заботился о том, чтобы августейшей гостье было покойно в новой избранной ею резиденции; он удалил из Оливуццы толпы нищих и подчинил эту местность бдительному надзору особой полиции. Вскоре Государыня была обрадована приездом Великого Князя Константина Николаевича, заехавшего в Палермо на пути своего плавания по Средиземному морю; русская военная музыка с корабля Его Высочества играла по вечерам перед дворцом Императрицы.
Здесь же в Палермо находилась в это время сестра Императрицы, вдовствующая великая герцогиня Мекленбург-Шверинская (Александрина). Из иностранных принцев чаще других бывал наследный принц Вюртембергский (Карл); он познакомился с великой княжной Ольгой Николаевной и просил ее руки. На брак этот последовало согласие со стороны родителей, как жениха, так и невесты.
В свите Государыни в это время обращал на себя внимание барон Петр Мейндорф, бывший посланник в Берлине, сопровождавший Императрицу, по приказанию Государя, в ее заграничном путешествии. Барон Мейндорф, родом из Остзейских провинций, был человек умный, образованный.
Самая трудная обязанность при этом маленьком дворе выпала на долю гофмаршала Шувалова (Андрей Петрович), который должен был всем распоряжаться. Два доктора Мандт и Маркус дополняли свиту, в которой также присутствовал граф Апраксин (?). Г. Гримм замечает, что в это время русские и иностранные газеты много говорили о многочисленной свите русской императрицы, а между тем, в общей столовой, где сходились к обеду приближенные Императрицы, Великого Князя Константина Николаевича и великой герцогини Мекленбургской, стол был накрыт всего только на двадцать человек.
Статс-дамой, сопровождавшей Императрицу была княгиня Салтыкова (Екатерина Васильевна), сестра обер-шталмейстера князя Василия Васильевича Долгорукого. Из придворных дам в свите находилась г-жа Нелидова, а великую княжну Ольгу Николаевну сопровождала пожилая фрейлина Окулова. В свите Великого Князя находился адмирал Литке (Федор Петрович). Вот и весь состав русского двора, находившегося с Императрицей в Италии.
Двор в Оливуцце жил самой уединенной жизнью. Граф Шувалов проектировал, для развлечения, небольшие спектакли и императрица изъявила свое согласие на их устройство, но доктора воспретили и это развлечение. Времяпрепровождение дня для Государыни было распределено докторами самым регулярным образом.
В восемь часов утра она вставала и прогуливалась по саду, где, после прогулки, сервирован был завтрак, к которому допускались только родные и дети, а свита в это время еще спала, придерживаясь петербургских привычек.
Время от первого до второго завтрака Государыня проводила в кабинете за серьезными занятиями, писала письма, читала исторические сочинения об Италии и Сицилии; барон Мейндорф сообщал ей газетные новости. Во время второго завтрака в саду играл оркестр русской флотилии и русские национальные мелодии раздавались на родине Беллини.
Потом Императрица каталась в экипаже по близлежащим окрестностям и отдыхала целый час перед обедом, за составом которого строго наблюдали врачи. Вечером весь двор собирался опять на два часа, а к одиннадцати часам все отходили ко сну.
Зимний сезон в Оливуцце начался балом, на котором двадцать красавиц итальянок явились в сицилийских костюмах (шафранно-желтыя платья; белые фартуки; полосатые чулки; свежие розы и кораллы в волосах) и протанцевали с кастаньетами тарантеллу. Вслед за ними явилось двадцать мальчиков, в костюмах донских казаков и проплясали по-казацки.
После этого балетного вступления, начался бал. Государыня по болезни не могла присутствовать на всех балах, которые давала аристократия соседних вилл, но она не могла отказать в просьбе жителей города Палермо, которые умоляли ее посетить их город в воскресенье на масленице.
Карнавал был в полном разгаре, когда Императрица показалась на улицах Палермо в открытой коляске, с дочерью, сестрой и племянницей. Еще Императрица не проехала и половины главной улицы, как в коляске ее выросла гора из конфет и цветов; от обилия сильно пахучих фиалок Государыне чуть не делалось дурно.
Александра Фёдоровна остановилась у дворца герцога Саррадифалько и, едва показалась она на балконе дворца, как балкон был засыпан цветами и конфетами. Государыня поднялась еще этажом выше и оттуда сыпала сама в народ конфеты и цветы; толпа ринулась к этим царским милостям и каждый хотел получить что-либо в воспоминание о русской Императрице.
Но вот среди улицы показался большой корабль, который вез шестнадцать лошадей. Восемь матросов и один капитан из знатнейших и богатейших фамилий Палермо, находились на корабле, который остановился пред балконом Императрицы и обсыпав толпу целой горой конфет; ловкие матросы начали бросать на балкон, где находилась Императрица, фиалки, розы, мирту, миндальные и апельсинные цветы.
Шум и пахучесть цветов заставили Государыню удалиться на некоторое время с балкона, чтобы отдохнуть и, когда она вторично показалась на балконе, явился новый корабль с таким же грузом, как и первый. Но как только истощился запас конфет и цветов, импровизированные матросы запели русский национальный гимн, к величайшему удивленно окружающих и восторгу Императрицы, которой сюрприз этот был приготовлен офицерами русской эскадры.
Г. Гримм говорит, что этот день остался памятным на всю жизнь Императрицы, которая и в Италии не оставила своей привычки благотворить; болезнь мешала ей самой посещать больницы и приюты; поэтому Государыня ежемесячно выдавала десять тысяч франков для раздачи палермским беднякам. После карнавала, она послала еще десять тысяч для употребления с той же целью.
Четыре месяца Императрица пробила в Оливуцце и затем отправилась в Неаполь. В воспоминание о счастливом пребывании в Оливуцце Государыня приказала отправить оттуда в Петербург несколько апельсинных деревьев.
Императрица предполагала пробыть около двух недель в Неаполе; король отвел для нее помещение в своем дворце; государыня не только гуляла по обширному балкону, принадлежавшему к ее квартире, но еще могла кататься по балкону в ручной коляске. С балкона открывался великолепный вид на Везувий, который, как бы приветствуя драгоценную гостью, оценочно давал фейерверки.
Государыня пожелала посетить Помпейские древности и в сопровождении великой княгини Ольги Николаевны и великого князя Константина Николаевича, только возвратившегося из поездки в Рим, она, отправилась в Помпеи; Императрица была в восхищения от этих древних руин и долго ходила меж ними, расспрашивая подробно об истории всего, что видела.
Прогулка эта до того расслабила Императрицу, что она на другой день слегла в постель и заболела очень серьезно. Двенадцать дней положение здоровья Государыни было весьма опасно; для свидания с ней допускали только поодиночке самых близких родственников и то лишь на четверть часа.
Разговаривать с Государыней было строго воспрещено. Докторов, довольно справедливо обвиняли, говорить г. Гримм, в том, что они выбрали для пребывания в Неаполе самый нездоровый в этом городе месяц, именно март. Король и королева оказывали Государыне величайшее внимание.
Наконец доктора дозволили Александре Фёдоровне прогулки в экипаже по окрестностям Неаполя; прогулки эти устраивал русский посланник при Неаполитанском дворе, граф Потоцкий, о котором г. Гримм говорит, что это был поляк по происхождению и по характеру; Потоцкий любил независимость и необходимость исполнять приказания докторов была ему не только не по нутру, но даже бесила его.
Поправившись от своей болезни, Государыня хотела ехать в Рим, но исполнение этого искреннего желания ее воспротивились доктора тем более, что в Риме в это время показалась оспа, так, что русской свите Императрицы воспрещено было иметь всякие сношения с приезжающими из Рима.
Г. Гримм приводит следующий разговор Императрицы в Неаполе. Однажды она сказала со вздохом: - Я думаю, что на мне осуществится выражение: увидать Неаполь и потом умереть.
- Другое выражение говорит: Неаполь только видеть, а жить в Петербурге, - заметил кто-то из приближенных.
- Вы напомнили мне, - живо прервала Императрица, что я даже не видела еще Неаполя в его живописном величии. Что предпринимает общество сегодня, в этот прекрасный, весенней день?
- Поездку в Кастелламаре.
- Неужели мне будут воспрещать даже наслаждение весенним воздухом? Я желаю разделить эту прогулку с обществом.
Прогулка эта освежила Императрицу. Она затем начала поправляться и уже наступившим великим постом могла выходить на балкон. В четверг на страстной неделе она присутствовала в церкви при обряде омовения ног королем у неаполитанских нищих.
Государыня присутствовала у божественной службы в посольской церкви, помещавшейся в третьем этаже и, несмотря на слабость здоровья, посещала храм ежедневно во время страстной недели, а у заутрени в Светлое Христово Воскресенье стояла в парадном платье; во время богослужения повторялись, однако, с больной несколько раз обмороки.
В Светлое Воскресение у Государыни был большой прием, и все русские спешили иметь честь поцеловать ручку Государыни. На другой день Государыня переехала в Сорренто, а на третий день, при громадном стечении народа, при восторженных криках и пушечной пальбе, Императрица отплыла на пароходе Камчатка, после шестимесячного пребывания своего в Неаполитанском королевстве.
Не вся свита, однако, сопровождала Государыню; многие, и в том числе барон Мейендорф, направились в Рим и должны были съехаться с Императрицей во Флоренции. Другая часть свиты сопровождала Александру Фёдоровну на отдельном пароходе Бессарабия, где поместился и доктор Мандт, чтобы не напоминать путешественнице своим присутствием о ее болезни.
- Мне, - сказала государыня, - врачи воспрещают поездку в Рим под предлогом, что путешествие сухим путем утомляет меня более морского, но они не подумали о том, что я, с юности, ненавижу морские путешествия и в России привыкла к дальним поездкам сухим путем.
Врачи находят, что двухдневное пребывание в Риме может быть мне вредно, но позволяют мне пробить две недели во Флоренции, не боясь усталости; огорчение не видеть Рима долго будет меня мучить; оно в состоянии уничтожить лучшие последствия моего путешествия.
Но желание Императрицы посмотреть на Рим хотя бы издали не смогло осуществиться: морская болезнь, от которой страдали она и ее свита, помешала ей исполнить это желание. В Ливорно Государыню ждало грустное известие о кончине ее тетки, которую она особенно любила и которая доканчивала ее воспитание, после смерти королевы Луизы.
К счастью, приезд жениха великой княжны Ольги Николаевны несколько рассеял Александру Фёдоровну, и она чрез Пизу благополучно прибыла во Флоренцию, где была торжественно встречена пальбой и выражением народного восторга.
В первые дни своего пребывания во Флоренции Императрица познакомилась с тамошним великим герцогом и проживавшими в этом городе двумя братьями Наполеона I. Затем Государыня осматривала живописные окрестности города и проводила целые часы за обозрением знаменитой картинной галереи.
Ей более всего понравились здесь две картины Рафаэля, изображающие Святое Семейство, и потом Мадонна, молящаяся пред Христом-младенцем, картина Корреджо. Великий герцог Леопольд II предложил Императрице служить ей вместо чичероне при обозрении галереи Питти, и государыня с восторгом осматривала хранящиеся там сокровища искусства.
- Вы правы, - сказала она герцогу после осмотра галереи; - в этом дворце только образцы искусства, но, тем не менее, я не променяла бы на Рафаэля двух картин моего кабинета: Иоанн работы Доменикино, и Святое Семейство, работы Мурильо.
Государыня предпринимала со своей свитой большие поездки и везде на пути их встречали толпы любопытного народа, жаждавшего видеть Русскую Императрицу и прославившуюся своей необычайной красотой великую княжну Ольгу Николаевну.
Великий герцог советовал Императрице быть осторожнее в своих поездках и не объявлять заблаговременно о том, куда предполагают отправиться; герцог говорил, что в его владениях живет очень много поляков, за образом мыслей и намерениями которых его полиция не может уследить.
В одну из таких прогулок, один молодой человек протискался чрез толпу и подошел к великой княжне довольно близко; свита, объятая испугом, остановила смельчака; кто-то спросил его, что ему нужно?
- Я хочу видеть вблизи первую красоту в мире, - отвечал художник, и когда к нему обернулась Ольга Николаевна, он прибавил: - Взгляните на меня одну минуту, и я за этот взгляд отдам половину моей жизни.
День рождения Наследника Цесаревича был достойно отпразднован русскими путешественниками; утром Императрица со своей свитой была у обедни в домовой церкви виллы Анатолия Демидова, женатого на принцессе Матильде де Монфорт. К императорскому столу были в этот день приглашены многие русские, а вечером, в присутствии Тосканского двора, устроено было музыкальное собрание; избранное общество слушало пение графини Орсини и княжны Лобановой.
Накануне дня своего ангела, 21-го апреля, Государыня отслужила панихиду по недавно усопшей имениннице, Великой Княжне Александре Николаевне и за божественною службой упала в обморок. Ткем не менее на другой день она торжественно принимала весь Флорентийский двор и давала у себя большой обед.
Вечером устроена была большая иллюминация, и на противоположном берегу реки Арно засветилась декорация, изображавшая фасад Петербургской биржи, в том виде как она представляется из окон кабинета Императрицы в Зимнем Дворце. По реке плавали иллюминованные гондолы и в воздухе раздавались звуки русского национального гимна одновременно с итальянскими мелодиями.
Чрез несколько дней после этого праздника , Александра Фёдоровна, провожаемая большим стечением народа, отправилась в путь на Болонью, Венецию, Вену и прибыла в Петербург в начале июня месяца.