Как же хорошо дома, у мамы под крылышком! Как, оказывается, не хватало ей мамы. Люся сладко потянулась на своей кровати. Прищурила глаз, и снова провалилась в ленивый сон. Потрескивали дрова в печке, попахивало дымком и картошкой, уже закипавшей в ведерном чугуне – мама варила ее для поросенка. Да и дочка любила порой вскочить ни свет, ни заря, усесться на табурет и ждать, пока Анна выкатит на тарелку пяток вареных картофелин.
Люся, обжигаясь, и дуя на клубни, чистила картошку, а потом заливала ее постным маслом из стеклянной бутылки. Сверху посыпала кушанье крупной серой солью, требовала кусок хлеба и уминала картошку так, что за ушами трещало.
Мать и сейчас приготовила любимую миску дочери. Картошку ей нравилось есть именно из этой. Бог ее знает, почему.
Анна не будила Люсю. Ей было так хорошо и так уютно от того, что за легкой занавеской спит ее девчурка. Что ей тепло и мягко, спокойно и удобно на взбитых матерью подушках. Пусть спит. Анна научилась управляться по хозяйству без помощи Люси. Что ж поделать – видать, всем матерям выпадает такая судьба, оставаться одной в доме. Люся – невеста. Побледнела, похудела даже за неделю. Но довольная. Нравится – говорит.
Разрумянившись от жара печи, Анна колдовала над угощением для дочери. Что за наказание – ученье это? Не успел ребенок приехать, а уже обратно надо сбираться. Дел – невпроворот. Нужно творогу положить, сыра домашнего козьего кружок. Вот еще овощи, грибы, ягоды… картошки килограммов шесть. Сала не забыть из подпола вытащить. Боженьки, как же девка потащит на себе этакую тяжесть?
А еще миски, ложки, кружки, поварешки и кастрюлек штуки две. Сковороду надо. Анна даже руками всплеснула – это самосвал или телегу тракторную у председателя впору выписывать. Да еще пару скатерок и покрывало Люся попросила. Ах ты, господи! Да что же делать-то?
Решение созрело само по себе. Люська говорила, что ее встретит подружка – вместе сумки приволокут как-нибудь. А от автобусной до ихнего училища ходу – добрых две версты! Нет уж. Анна не позволит молоденьким девчонкам животы надрывать. Сегодня же сбегает к Романову и затребует на завтра отгул! Вместе-то сподручней! Донесут клятые котомки с Божьей помощью, коли советская власть не хочет помогать трудящимся – машину в такое время не выпросишь!
А что? Переночует в общежитии, а утром прыгнет в автобус, и даже на работу успеет. Заодно и похлопочет насчет подружки Люсиной. А то развели бюрократию, бумажки с подписями придумали. Вот Анна собственной персоной коменданту устно это заявление обскажет.
Анна прямо повеселела. Ей не терпелось поделиться новостью с дочкой. И дочка, как почуяла – проснулась. Она бодро спрыгнула с кровати, и, отодвинув занавеску, прошмыгнула на кухню, тут же усевшись на свою любимую табуретку.
- На тебе картошки, - мать пододвинула Люси миску, - лопай! А мне надо до председателя слетать. Дело у меня к нему.
- Какое? – Люся деловито чистила картошку, ловко снимая с нее кожуру.
- Отгул выпрошу. С тобой поеду. Заодно и посмотрю, как вы устроились. И за Мышу твою коменданта попрошу.
Люся налила добрую четверть стакана масла на картошку.
- Вот здорово! Заодно и нарядишься. Мам, только не Мышу, а Машу.
- Ай, - Анна махнула рукой, - Мышу, Машу… Дел полно. Спорить некогда, - мать споро, сноровисто выгребла из пода оставшуюся золу и ловко загрузила в черный, распахнутый печной зев несколько чугунков.
- У нас будут гости? – поинтересовалась Люся. Она воображала себя городской девушкой, и старалась правильно выговаривать слова и выражения, избегая деревенских словечек и прибауток, - очень много еды ты готовишь. Куда нам?
Много она понимает, Люська? Тут ведь и молоко топленое, и щи – на неделю (некогда матери ради себя одной на кухне крутиться), и картошка томленая, и каша… По банкам распихать – вот и еда. Нечего по казенным столовкам ходить, отрава там сплошная. Бабы говорили, что повара – первые воры. Так ведь не с хорошей жизни – зарплата у них с гулькин нос. Вот и тащат все хорошее домой, а народ бурдой травят. Пускай дочка домашнее ест. Вон щеки уже опали. Так еще немного времени пройдет – тростиночкой станет.
Анна любовно окинула крепкую фигуру «тростиночки» и, скинув фартук, переодевшись в боты, выскочила из избы, крикнув Люсе напоследок, чтобы та не забыла прикрыть вьюшку.
Председатель дома не ночевал – опять торчал в своей конторе. И чем ближе Анна подходила к ней, тем быстрее колотилось ее сердце. Было ужасно неудобно приставать к Романову с очередной просьбой: то этого дай, то того. Надоели ему, наверное, бабы до чертиков. Но ради дочки можно и потерпеть. Ну, поблажит немного председатель, поорет, глотка у него луженая, и все к этому привыкли. Не помрут без Анны в теплице, а дело будет сделано.
Она машинально пригладила волосы и, поднявшись на высокое крылечко, робко постучалась в дверь.
- Кто там такой стеснительный! – пророкотал Романов, - какой дурень застыл, как баран на новые ворота? Сил нет зайти?
Вот тут уж Анна совсем стушевалась. Но… Глотнула воздуха, как ныряльщик перед прыжком и, боднув головой несуществующую преграду, смело зашла в контору.
Николай Алексеевич, как стратег какой, нависал над рабочим столом, заваленным предписаниями, таблицами и сводками. Тут же лежал бухгалтерский талмуд в полпуда весом. Романов водил карандашом по тоненьким строчкам разлинованного журнала, чесал затылок и недобро хмурился: что-то у него там не срасталось. Пепельница полна окурков – не спал всю ночь.
Он любого бы сейчас послал к черту, кроме Колесникова, разве что или… Анны. Оторвав взгляд от конторских бумаг, увидев ее, посветлел лицом. Он умел так светлеть, хотя улыбку прятал.
- О! Это ты, Нюра! А я думал, кто там скребется, как неродной. Заходи, что застыла.
Анна присела на край стула, бросив уважительный взгляд на беспорядок, творившийся на столе.
- Мне бы отгул, Николай Алексеевич. Да какой там отгул – дочку свезу в город, и прямо первым автобусом обратно, - начала она.
- А что, Люська твоя из сахара? Али их золота? Утащат ее, по пути?
Анна покраснела.
- Не утащат. И не сахарная. Да что она, вол вьючный? Ты посмотрел бы, это же страсть, сколько девке волочить! Ни кастрюльки, ни чашечки нет в ихнем общежитии. Повара! Стыды! Не могут девкам посуду выдать! Да картошки положи, да макароны, да огурцы… Как все несть? А? Давай мне отгул, Алексеевич. Как хочешь, - она осмелела и сама себе удивилась.
Думала: вот. Сейчас пойдет, попляшет по горкам, по кочкам, по такой-то матери… Но Романов вдруг улыбнулся.
- Нюра, ну ты меня прости, конечно… ну ты дура. Такую войну тут устроила! Да я сам вас отвезу! И обратно, как барыня поедешь. Нельзя сейчас гулянки устраивать, некогда. А так… Мне самому в город надо на склад – вот видишь, кумекаю на счет гвоздей. Дефицит нынче гвозди-то! Часикам к шести заеду за вами. Собирайтесь спокойно.
Анна прямо очумела от радости: вот как все легко разрешилось! И уже прикидывала про себя: сколько еще можно всего в председательский козлик загрузить. Потом вдруг очнулась:
- А какие склады вечером, Алексеич?
Тот лукаво улыбнулся:
- Нюра, сто лет тебя знаю. И, правда, говорят: волос длинен, ум – короток. Для меня любой склад всегда откроют! Я же – начальство, понимать надо!
Анна неслась домой на всех парах. Вот повезло!
А Люся в это самое время неслась на всех парах к дому Васьки Акимова с письмом от Степана. У нее даже в ушах свист стоял. Некогда было по гостям разгуливать – успеть бы к автобусу! Дался ей этот Васька. Но ведь Степа ПОПРОСИЛ! А желание Степана – закон!
Васька, увидев, какого стрекача дает Люся к его избе, малость струхнул даже. Он мечтал, конечно, что она когда-нибудь к нему подойдет по собственной воле, но чтобы так… А, может, стряслось чего?
- Люська, ты чокнулась? Ноги переломаешь! – крикнул Вася ей с порога.
Опять грубо получилось. Джентльмен из него никакой. Василий ругал сам себя последними словами.
- Письмо тебе, Васька, письмо! – Люся упала на завалинку, чтобы отдышаться, и тут же вскочила – бежать обратно, - все! Пока! Меня мама ждет! В город надо!
Только ее и видели.
Вася развернул листок, сложенный вчетверо. Прочитал. И процедил сквозь зубы нехорошее слово.
- Ага. Конечно. Не буду тупить. Птица счастья… Поймай ее теперь, курицу полоумную! Ищи, свищи ветра в поле…
Автор: Анна Лебедева