Степан практически все лето не разговаривал с матерью. При взгляде на нее, вздрагивал от отвращения и к ней, и к себе. Это же мама, родной человек! Но ничего поделать с собой не мог. И простить ее не мог. Лучше бы он не уезжал с ней на море, лучше бы торчал с отцом в деревне.
- Быкам хвосты крутить, - так выражалась мать в участившихся ссорах с отцом.
Да, крутить хвосты быкам. Что здесь такого? Или трактор водить, или крутить баранку самосвала: перед тобой расстилаются просторы огромных полей, а проселочная дорога бежит впереди извилистой рыжеватой лентой. В золоте ржи тут и там синеют головки наивных васильков, а сосны у кромки нивы сияют прямыми янтарными свечками стволов.
В их доме началась холодная война. Пока - холодная. В воздухе маревом висело что-то, ожидающее взрыва. Родители разговаривали друг с другом мирно, без повышенных ноток: скрывали от него, Степки, взаимную неприязнь. Отец по природе своей не был скандалистом. Он умел мягко и доброжелательно добиваться от людей понимания. А мама – женщина экзальтированная, капризная, могла закатить истерику со слезами и демонстративными имитациями сердечного приступа. Но как-то держались раньше, дополняя друг друга. А теперь отношения родителей висели на ниточке, и этой ниточкой был Степан.
Степка чувствовал свою вину, понимая, что и отец, и мать давно не любят друг друга. Вместе они только из-за сына. Из-за него, Степки, мучаются и терпят. Мама часто плачет по ночам. Отец много курит и замыкается в себе. Пропадает на работе сутками, пристрастившись ночевать в конторе, хотя до дома два шага ходу.
И саженцы для личного сада, кое-как воткнув в землю, забросил. А ведь мечтал как, розовые кусты выписал по каталогу, клубнику и малину ремонтанную. Ничего ему не хочется. Хоть бы рассказали Степану, что творится между ними, по-честному признались и не валяли дурака. Что Степка, маленький что ли, не поймет?
Нет, не в деревне все началось. В городе. Мать устала от вечного ожидания. Всей семьей ютиться в комнате коммуналки - надоело. Мама сто тысяч раз предлагала переехать к бабушке в сталинку – места всем хватит: четыре здоровенных комнаты – красота! Но отец «уперся рогом» - как любила повторять мама. С бабушкой он жить категорически не соглашался – они друг друга невзлюбили с первого дня знакомства. Не такого зятя желала она для своей изысканной красивой дочери. Но ведь дочь сделала свой выбор, что теперь? И Степка на свет появился вопреки далеко идущим планам бабушки. Она даже видеть внука не желала сначала, хотя потом прикипела к нему и полюбила больше жизни.
И эта самая бабушка упрашивала, уговаривала дочку бросить мужа и возвращаться в сталинку с ребенком. Но мама (Степка прекрасно помнит эти скандалы) не бросила отца. Тогда еще любила. Годы шли, и любовь мамину сожрал коммунальный быт.
Переезд в деревню был последней каплей, последней надеждой на нормальную жизнь. Мама тогда воодушевилась, и глаза ее блестели. Теперь не надо было торчать в очереди в ванную, прятать продукты от соседей в холодильнике, стоявшем в комнате и гудевшим по ночам, мешая всем спать. Не нужно терпеть постоянные перепалки между алкоголиками из третьей квартиры, вызывать милицию, разбираться в их семейных драмах…
Началась другая жизнь: природа, воздух, собственный новый дом, озеро, отличная зарплата… Но мама скисла: где она будет выгуливать свои наряды? Зачем ей тут туфли? С кем общаться несчастной маме – ее подруги остались в городе. Ей, абсолютно городскому жителю, было неуютно там, где нравилось отцу и Степану. Особенно, за Степку она переживала:
- Не хватало еще того, чтобы ребенок спился здесь со временем, - возмущалась она.
Конечно, «такая внешность»… А Степан порой ненавидел себя за «такую внешность». Он – нормальный мужик! Ему эта смазливая рожа, как собаке пятая! Это Алену Делону можно своей красотой светить и баб смущать в своей Франции. У Степки не раз проскальзывала мысль: попросить Ваську, чтобы тот по-братски сломал ему нос. И все. Можно жить спокойно. Но ведь мама Ваську потом сожрет со всеми потрохами! Она буквально помешана на красоте сына!
И эта любовь материнская походила на поклонение божеству! Мать гордилась обширными связями с городскими спекулянтками, благодаря которым у Степана были самые модные тряпки. Знакомая парикмахерша стригла его под «Битлов», и делала это изумительно: Степка здорово походил на красавчика Абдулова. Может, из-за этого Абдулова, она так мечтала видеть сына актером. Прекрасная карьера и народная слава, поездки за границу… Может, и ей удастся погреться в лучах Степкиной славы…
Степана ужасно это все раздражало. Другое дело – отец, с ним было проще. Он на Степана не смотрел с придыханием, а относился к нему как к нормальному пацану. И разговаривал с ним, как с равным, простыми словами. Степка по весне признался бате, что пошел бы и на тракториста – потом в армии в танкисты возьмут.
- А не скучно будет грязь-то месить всю жизнь, сынок? – спросил тогда отец.
- Ну почему «месить»? В ДОСААФ поступлю, а там и водительские права можно будет получить, и на все категории выучиться. В дальнобои пойду, всю страну своими глазами увижу. А, может, и за границу отпустят. Главное, папа, все под рукой. В двадцати километрах шикарная путяга, и база при ней – Васька рассказывал. С правами я – человек!
- Так ведь мать-то наша против, - вздохнул тогда папка.
Вот и началось у них…
Взяли тайм-аут. Отец вручил матери путевку. Может, отдохнет, одумается…
Поехали в отдельном купе, как белые люди. Степа с трудом тащил неподъемный чемодан, и мама щебетала кокетливо:
- Ой, сынок, какой ты у меня сильный, что бы я без тебя делала…
Чем ближе они приближались к морю, тем моложе становилась мать. А в Сочи расцвела, похорошела… и забыла, наконец-то, о сыне. Первые дни они еще гуляли вместе по набережной, ели шашлык, истекающий соком, в прибрежных кафешках. Пробовали коктейли, ели мороженое, и маме постоянно присылали бутылки с красным вином какие-то ухажеры с соседних столиков. А она смеялась, игриво поводя плечами. И глаза ее горели. И смотреть на все это было ужасно неприятно: дома мамину улыбку раз в год увидишь, и то – по праздникам.
- Ну что ты такой угрюмый, Степашка? – она ерошила Степкины волосы, ослепительно блеснув белыми зубами. На щеках ее разливался румянец из-за выпитого только что бокала рубинового вина.
- Я тебе не Степашка, мама, - цедил сквозь зубы Степан.
Как дурочка, будто не понимала, что Степке стыдно. Просто – стыдно. Если бы она так вела себя в компании отца, то… нормально – счастливая семья. А сейчас… Как… Как…
И ведь жалко ее, ну что она в своей жизни видела? Пускай цветет, пусть любуются люди ее красотой, но не здесь, и не эти отвратительные волосатые мужики! Степка упирался взглядом в белую скатерть, мрачнел, краснел. Еще немного, и он швырнет початую бутылку в рожу носатому кавалеру матери, с царским видом сидящему за столиком поодаль.
Мать, конечно, все поняла. Однажды она вручила сыну красненькую десятку.
- Сынок, вот правда, что я тебя повсюду таскаю тебя, как маленького! Вот деньги – развлекайся. Сходи в кино, на пляж, съезди на какую-нибудь экскурсию. Найди себе компанию, ты взрослый человек!
Степан принял деньги.
- А ты что, мама?
- А что – я? Я – по-стариковски: буду спать до обеда в номере, потом пойду в столовую, потом буду трепать языками с местными кумушками, такими же одинокими дамами, как и я… Нашим мужьям не хочется проводить с нами время, - это мама воткнула очередную шпильку в отца, - в общем, буду влачить существование...
Вот и ладно. Может быть, так и лучше. Степка окунулся в веселую южную жизнь. С такими-то деньгами! Он познакомился с ребятами, игравшими в волейбол на пляже. Он умел легко и просто влиться в любой коллектив. Где ребята, там и девчонки. А уж с девчонками проблем не возникало никогда: они раскрывали рты при виде Степкиной «внешности» и шли за пацанами на любой край света. Парни признавались:
- Ты Степка – приманка! Глядишь, и нам что достанется, благодаря твоей исключительной коммуникации!
Они облазили все достопримечательности, вдоволь накупались в черном море, где днем оглушительно орали местные торговцы «семачками» и «кукурузой горячей», а ночью было просторно (отдыхающие тюлени расползались по курятникам и санаториям) и романтично. Можно было разжечь костер, слушать гитару, обнимать и до одури целовать в сладко-соленые губы какую-нибудь смелую Татьяну или Ирину, пить дешевое южное вино, танцевать, беситься, радоваться лету, ласковому морю… и ни о чем больше не думать!
В номере Степан практически не ночевал. Приходил к часам одиннадцати утра, и тихонько шмыгал в кровать, чтобы не разбудить заспавшуюся мать. Просыпались оба уже к трем часам.
- Мы и завтрак, и обед в столовке проспали, Степка! – ахала мама, - придется нам с тобой опять тащиться в презренный ресторан. Надеюсь, ты не расскажешь отцу, что твоя мать приобрела здесь вполне себе империалистические замашки?
Они шли в грузинский ресторан, так полюбившийся обоим, лакомились там сациви и цыпленком тапака, и мама, мычала от удовольствия, вгрызаясь в сочную баранину, щедро сдобренную кинзой, хмели-сунели, и еще миллионом ароматных пряностей. Дома она так аппетитно не ела. Дома она ковырялась вилкой в тарелке, «диетничала», как говорил отец. А от деревенского творога и жирного, похожего на сливки, молока шарахалась, как от чумы.
Степан невольно любовался ею: даже темные круги под глазами и выступившие скулы красили маму.
- Ты не заболела? – спрашивал он.
- Нет. Просто не высыпаюсь. Знаешь, эти ночные игры в карты с Марией Степановной, ну, ты видел ее в столовой, курпулентная такая тетка, до добра не доведут! Я ей проиграла уже семь рублей, как ты думаешь, уснешь тут?
- Ого! Мы еще и в азартные игры режемся? – смеялся Степан, - рестораны, карты… Буржуйские у вас развлечения, сударыня!
А мама хохотала заливисто, как девчонка, и потом опять вручала Степе очередную десятку.
- На, бери, золотая молодежь! На три дня хватит? Единственное, о чем я тебя прошу: не пей алкоголь, хорошо?
Степан говорил «Хорошо», и исчезал до следующего утра. Ему нравилась такая мама: легкая, простая, сияющая, безалаберная. И куда, интересно, девался цербер, отягощенный моралями и догмами? Может, и правда, ей нужно было просто отдохнуть под южным солнцем?
Автор рассказа: Анна Лебедева