Люся смеялась от радости: вот дурка-то! Устроила себе поминки! А никакого горя и нет! Поступить в техникум в город, вот и весь сказ!
Она так и сделала. Съездила в район и подала документы в кулинарный техникум. Делов-то!
- Мама, я тортик купила! Отпразднуем? – калитка скрипнуть не успела, а Люськин голосок уже Анна услышала.
Торт «Лесная поляна» умяли на пару за вечер. Анна бисквит ложкой ковыряла, а Люська, хитрющая, без стыда съела кремовые листики и грибочки, украшавшие торт. Праздник? А почему и нет?
Новенькие туфельки ужасно натерли Люськины пятки. В кровь! Анна напарила череды и силком заставила Люську опустить в духмяную воду ноги. Смазала мозоли нутряным жиром. Вроде полегчало. Но о танцах никакой речи и быть не могло. А и не надо: Люся удобно устроилась с книжкой на своей кушетке у окошка – вот, наконец-то можно хоть на время выкинуть из головы эти все противные теоремы и многочлены, да почитать спокойно Асадова. Давно собиралась.
Пока Люся роняла слезы над грустным стихотворением о рыжей собаке, Васька Акимов подпирал стену в клубе. Зажигательная музыка звала за собой - в стране появились десятки вокально-инструментальных ансамблей, было под что-то подвигаться. А Ваське двигаться не хотелось.
«Тьфу ты, далась мне эта Люська. Что я запарился?» - думал он, досадуя. Ребята, подпирая стены, покуривали, лузгали семечки, переговаривались между собой. Девчонки танцевали, создав кружок, как скромные курочки. Все ждали, когда начнется медленный танец, и сердца молодых парней замирали. Все стеснялись.
«Если бы она пришла… если бы пришла» - Вася покинул зал.
***
У Анны новая головная боль. Дочку нужно было укомплектовать по первому разряду. Курточка демисезонная уже старенькая, сапожки никуда не годятся. Опять же, пару кофточек новеньких нужно. В городе такие фифы, неужели Люся хуже их должна выглядеть?
Анна выполняла расчеты на тетрадном листе. Даже, если в долги забраться, денег все равно не хватит. Ну что ее зарплата? Наверное, нужно на ферму проситься, в теплицах много не заработаешь. График неудобный, работа – нервов никаких не хватает, ну а что делать? Зато не скучно одной бедовать.
И еще – где эту одежду покупать? В сельпо вроде бы полная вешалка платьев и халатов, и пальто висели, а толку? В городе девчата щеголяют в коротеньких юбочках и в страмных штанах в облипку, расклешенных снизу. А тут – старушечьи юбки, допотопного пошива. А нет, чтобы кофточки, зелененькие такие, с розочками, привезти? Или куртки болоньевые, а не эти старинные, некрасивые малахаи. Анна сама мечтала о простом приталенном фасоне, с меховым воротником и манжетами, ярко-красного цвета: в таком весной щеголяла Колесникова. Да где там… Вот куда председатель смотрит?
Наверное, придется идти к Романову на поклон. Слава Богу, касса взаимопомощи в колхозе есть, глядишь, и ссудит деньжат на ее бедность. Неудобно, но что поделать, ради дочери нужно ведь. Люся не балованная, понимающая. Неужели она не заслужила? Невеста ведь уже… Нет, не надо ей коротких юбок и штанов в облипку – соблазн для худых людей. Но сапожки, кофточку и куртку Анна ей обязательно достанет!
Она отложила в сторону свои расчеты, всунула ноги в потертые сандалии, накинула крючок на калитку, чтобы пойти к председателю. Но передумала и вернулась обратно. Присела на завалинку, прислонившись спиной к нагретой солнцем за день бревенчатой стене. К председателю можно и завтра с таким разговором обратиться. А сейчас по вечернему времени – не надо. Он живет один, женой так и не обзавелся, зачем к нему идти на ночь глядя. Что люди скажут? Село большое, и обязательно найдутся глазастые и языкастые кумушки, которым вечно есть до всего дело. И пойдут потом этими языками чесать, и попробуй, оправдайся перед ними.
Будь Романов хоть на пяток лет постарше, Анна бы не постеснялась. Но председателю всего пятьдесят лет, для мужика это – вполне еще молодость. И самое стыдное, что Романов к Анне был не равнодушен. Он ведь ей когда-то замуж предлагал за себя пойти и Люсю удочерить предлагал. За руку Анну держал, в глаза смотрел. А она отказала, думать даже не хотела ни о ком, кроме Сереги.
Ох, и ругала Анну тетка Груня, ох, и честила всякими-разными словами!
- Дура ты! Дура! Мужик такой хороший, фронтовик, начальство! Дочку твою признал! Да ты за ним, как за каменной стеной будешь! – кричала Груня, высохшая вся, просоленная вдовьими слезами, измученная тяжелой работой, знающая цену куску хлеба. Ибо этот хлеб ее потом насквозь пропитан: лошади дохли, трактора ломались, коровы, в тягло запряженные, на меже падали. А бабы тянули, надрываясь из последних сил, - Нюрка, не гневи Бога, иди за Николая!
Нет и нет. Не смогла Анна, не захотела брать в мужья хорошего Колю. Ей плохого Серегу подавай. А он даже и не вспомнил о ней, ни разу не приехал, будто не знал, что девка у Анны родилась…
Николай больше замуж не предлагал, но Анна чувствовала его взгляд спиной, и вздрагивала от жалости и отвращения к нему. Бежала с работы домой, хватала маленькую Люську на руки и плакала, плакала навзрыд. Если бы Серега вот так к ней подошел, если бы Серега… Груня фыркала, понимая думки Анны, и злобно гремела посудой в запечье.
Нет. Завтра Николай Алексеевич обязательно в теплицы заглянет, Анна при всех бабах попросит помощи. Как положено, без всяких там… Еще и поругает председателя за магазин. Пусть оправдывает звание передовика – нечего ему расхолаживаться.
Село долго еще не засыпало, хоть и солнце давно спряталось за еловые верхушки. Где-то голосил транзистор, а у клуба толпилась молодежь. По главной деревенской дороге молодой папаша дефилировал с коляской – усыплял сынишку, дав матери хоть как-нибудь управится с домашними делами. Мимо папаши деловито пробежал чей-то барбос, он, задрав лапу на столбик стенда сельской афиши, вильнув хвостом, улизнул в переулок.
Белая ночь серым туманом окутала дома и домики, легла призрачным облаком на дышащие паром огороды и палисады, накинула на покрытые новой зеленью деревья кисейную шаль. Свежо, и воздух сладок. Не спится людям: уж больно громко поет соловей. Он перекатывает в сереньком горлышке хрустальные шарики, будоража сердце каждого: и молодого и старого.
Слушает соловья Вася Акимов, и его сердце тоскливо сжимается. Даже плакать хочется. Жил, не тужил, с пацанами дружил, мечтал о профессии шофера, был счастлив. Зачем пошел на этот спектакль? Дался он ему, как собаке пятая нога. А вот пошел, и увидел там Люсю. Такую настоящую, какой она, наверное была на самом деле: крупная, сильная, мягкая и ласковая. На Люсе – бархатное платье, а гладкие волосы закручены в тугой узел. Люся уютная и домашняя. Шорох платья слышно всем зрителям… А Вася на нее никогда внимания не обращал. И вообще, ему нравилась Софи Лорен. Ничего, нужно просто быть вежливым. Все-таки девчонка. Подарить ей цветы, например. Ну что там еще можно? Прокатить на мотоцикле, или на машине. Он обязательно прокатит.
Не спалось и председателю. В его доме – темень кромешная. Сам он намаялся за день настолько, что остался ночевать в конторе. На жестком диване устроился, укрывшись клетчатым пледом из верблюжьей шерсти, вытащенным из шкафа. А что там делать, в пустой избе? Здесь, в кабинете, все под рукой: и чайник, и заварка, и сахар. Окно конторское открыто навзничь, и свежий майский воздух вливается в кабинет, выгоняя тяжелый табачный смрад.
Головная боль потихоньку отступила, пора бы и спать, но Николаю Алексеевичу тоже помешал соловей. Председатель, ругнувшись в адрес певца, поднялся со скрипучего дивана, и закрыл окно. Завтра опять трястись весь день на «козлике»: сначала в поля, а потом в РМЦ, да на ферму, да в школу, да в клуб, в столовку, в котельную, и, напоследок, в теплицы заглянуть. Хоть там бабы, более менее справляются. Но проверить рассаду капусты не мешало бы: посадки на носу. И на Нюрку-бедовуху хоть одним глазком… Нет, про Нюрку лучше сейчас не вспоминать. Полезут мысли о разбитых мечтах, об избе пустой, о войне, о горе и о счастье. Потом и не заснешь…
А Люся спала крепко, без снов. На подоконнике лежал томик Асадова и чайная кружка. Майский ветерок играл с Люсиными волосами. Соловьиные трели проникли и в ее девичью горенку. Но Люсе сладкие песни серенького маэстро совсем не мешали. Какие ее годы, до тягучей и выматывающей душу бессонницы ей еще жить, да жить…
Автор: Анна Лебедева