Уроки выживания
Как говорит моя бельгийская свекровь: “Жизнь слишком коротка, чтобы пить плохое вино”. Ровно об этом - история Елены Маньенан, которая в конце 80-х вышла замуж за французского журналиста и уехала жить во Францию. Она вернулась в Россию...
Банкротство мужа – вот что определило мою жизнь
- Как всё начиналось?.. Андре Маньенан, журналист ИТАР-ТАСС, в первую же нашу встречу вызвал у меня удивительную симпатию. В 80-е вообще любой иностранец казался почти инопланетянином, а Андре к тому же прекрасно знал русский язык, был эрудитом. Правда, тогда у меня и в мыслях не было, что эта встреча изменит мою жизнь. А через два года уже в качестве мадам Маньенан с двумя старшими детьми от первого брака и нашим общим ребёнком, младенцем Даниэлем на руках я приехала к мужу в Париж.
Вот впечатление новоиспечённой парижанки... Муж повёл меня в супермаркет, причём явно хотел прихвастнуть, поэтому выбрал образцовый. И что я увидела? Необыкновенной красоты витрину: на белоснежных салфетках лежат барашки, на каждое копытце надеты кружевные носочки, все хвостики завёрнуты направо и из каждой попки торчит розочка... Я заплакала. Но не потому, что – «ах!» – меня это восхитило. А потому что «ох» – меня это оскорбило, такой был контраст. Я же попала во Францию в конце 80-х, когда у нас были пустые магазины и очереди за консервами. Я спросила у мужа – уже вечер, покупателей нет, куда уйдёт такое количество мяса? А он: в собачьи консервы. Я ненавидела этих французов!
Франция стала для меня идеальным университетом
Я всему удивлялась, поражалась, но главное – всё в себя впитывала. Идём с мужем по маленькой улочке. Видим ресторан, всего три столика, но уже ресторан. И ясно, что вся семья сплочена вокруг этого дела: хозяин, его дети, внуки... И всё делается с невероятной любовью.
Поэтому неудивительно, что для француза промчаться 200-300 километров, чтобы поужинать у какой-то Жанетты в ресторанчике на два столика, потому что она готовит необыкновенный киш – это не просто нормально, это часть культуры.
В Париже мы прожили шесть лет. Но жили не в центре, а в пригороде. Я далеко не сразу заметила, что в школе, куда ходили дети, было не просто много арабов – в нашем классе вообще был один-единственный настоящий француз. Общаясь с арабскими детьми, мои мальчики приобретали арабский акцент и некоторые тревожащие нас повадки, поэтому мы поспешили переместиться в центр Франции. К тому времени Андре уже вышел на пенсию, и мы могли себе позволить оторваться от Парижа.
Мы долго искали место, где обосноваться, потому что хотели «дом с характером» и, наконец, нашли его в Бургундии. Особняк 1726 года, дом-замок внушал уверенность, что мы непременно будем в нём счастливы.
А потом Андрэ потерял работу…
И не сказал мне ни слова – рассчитывал сам справиться с проблемами. Я чувствовала перемену в его настроении, но даже приблизительно не догадывалась об истинной причине. Лишь волей случая узнала правду...
И как быть?! Дом куплен в кредит, причём первый взнос по кредиту – все деньги, вырученные от продажи моей московской квартиры. В конце каждой недели нужно платить за хлеб, молоко, школьный автобус. А денег нет, и занять не у кого. Муж впал в депрессию и сидел в кабинете, подперев голову руками, не желая разговаривать: «Подожди. Я думаю».
О чём думала я? Отступать некуда
Но что можно сделать, находясь в чужой стране, не зная языка?! Пойти мыть полы – денег сразу не заплатят, а нужны они через неделю. Звонить в Москву? Мои друзья не настолько богаты... Вот стоит роскошная мебель, вот раритет 17 века... Но такие вещи быстро не продаются, в лучшем случае уйдут за бесценок...
Я вспомнила, как французы делали мне комплименты, когда я готовила русскую выпечку, да и Андрэ часто говорил, что я вкусно готовлю. Вспомнила традиционные рыночки французских городков, где каждое утро по выходным продают сыры, колбасу, фрукты, выпечку...
Схватившись за эту мысль, я решила сделать нечто, от чего французы были бы в восторге: печенье в виде грибов. Ещё когда училась в школе, у меня была подружка, и её мама пекла это печенье. Процесс приготовления – трудоёмкий, но его я освоила ещё в пятом классе и порой баловала им французов: они удивлялись, умилялись, а французов удивить трудно!
Рассказала свою идею мужу. Он возмутился: «Это исключено!» А я продолжила изо всех сил убеждать. Муж злился, но сделал нужные звонки и был очень удивлён, когда узнал, что, заплатив 10 франков, мы можем продавать на рынке всё, что захотим.
Я побежала готовить тесто. За ночь сделала три корзины. Уже утром, проезжая к рынку, мы зашли в булочную с французской выпечкой, где я спросила у хозяина, во сколько он оценивает наш десерт. Булочник немедленно предложил купить у нас всё – по 500 франков за каждую корзинку. «Значит, это стоит 1000», – включился Андрэ, и мы поехали на рынок.
Жуткое чувство страха и стыда
Страх и стыд советской женщины, оказавшейся на рынке не в качестве покупателя, а по другую сторону прилавка. Я каждой клеточкой чувствовала, как все родственники и знакомые говорят: «Наша Лена докатилась до рынка!». Уговаривала себя: ни за что никому, ни маме, ни папе, ни подружкам я не расскажу об этом никогда в жизни! Ни-ког-да! Всё это временно, нужно просто быстро заработать денег, выпутаться из трудной ситуации, а потом мы найдём приличную работу... Пока я себя успокаивала, чуть не пропустила пару, которая прошла мимо, бросив на ходу: «Ой, уже грибы пошли...» Я мгновенно встрепенулась — значит, они решили, что это настоящие грибы?! Мы схватили корзинку, догнали эту пару, объяснили, что это не грибы, а «традиционное русское печенье», дали попробовать. В итоге они купили у нас 3 корзинки. Представьте, за 10 минут мы заработали 600 долларов.
Позор обернулся триумфом, я расправила плечи. Остальное мы продали за полчаса. Я купила продукты и опять всю ночь пекла. Так что на следующий день мы заработали приличную сумму денег.
А затем это превратилось в рутину. Печь пирожки раз в неделю – удовольствие, но когда ты печёшь каждую ночь по восемнадцать наименований на обыкновенных домашних плитах, пьёшь кофе и кока-колу, чтобы не уснуть, – это не-мы-с-лимо. А утром у тебя всего лишь час для сна, затем ты полуживая садишься в машину, чтобы через 70 километров сначала на одном рынке, потом на другом оформить витрину и улыбаться покупателям. После чего вернуться на полную грязной посуды кухню, засыпанную мукой... И так – два года! Старший сын, который помогал мне раз в неделю, приезжая на выходные из колледжа, недавно признался: «До сих пор ненавижу пирожки». Как же надо было уставать, чтобы до сих пор испытывать отвращение.
Финансовое спасенье обернулось кошмаром
Бесконечная работа и вечный недосып. Если называть вещи своими именами, это был рабский труд, причём добровольный. Всю отчаянность своего положения я поняла, когда однажды муж сказал: «А что тебе не нравится, мы же вышли из положения?».
Княжна Оболенская как-то рассказала мне анекдот, я его в свою очередь повторяю тем, кто стремится порвать связи с Россией. Бегут две дворняжки по Парижу. Одна другую спрашивает: «Ты кем была в прошлой жизни?» Та: «Болонкой. А ты кем?» – «Сербернаром». Вот и всё.
Дело в том, что когда мы ждём там признания – того же уровня, что и на родине – нужно приезжать туда мегазвездой. И даже эта мегазвёздность – не гарантия, что к тебе будут относиться, как к равному. Помню, как страдал Эдуард Хиль. Он же эмигрировал во Францию, а его голос никому не понадобился, французский язык он не знал, закончилось это тем, что стал петь в ресторане. А через некоторое время и вовсе вернулся на родину. Там ты либо дворняжка, либо человек.
Надо признать, что внешне в нашей жизни всё наладилось. Мы ездили по рынкам: два дня здесь, два там, к нам же ехали отовсюду и кто только не приезжал! Потомки Римского-Корсакова, Фёдора Сологуба, которые ездили за 150 км от дома, чтобы заказать куличи или пирожки. И французы, гораздо более сдержанные, бывало, выстраивались в очередь! Но. Я-то как думала: вот здание рушится, так я плечо подставлю – чтобы продержалось. До капитального ремонта. А получилось, что я держу-держу, держу-держу...
И никто не торопился мне на помощь…
Можно воевать год, два, три. Но когда работаешь по 18 часов в день, я не преувеличиваю, мир становится чёрно-белым, без полутонов. Я уже не понимала – ради чего?
Я терпела. Ради детей. Когда намекала им: «А если мы вернёмся в Россию?» – реакция была: «Мама, ты что, никогда!» И я замолкала. Они не замечали, как мне плохо. Я была буфером между ними и мужем.
Помню, мы решили устроить выходной и поехали на рыбалку. Нашли какой-то заброшенный замок с прудом, такого клёва, как там, я не видела никогда. Вдруг начался дождь. Земля превратилась в каток. Я поскользнулась, упала и сломала ногу. Вот был ужас! Но не потому, что больно. А потому, что на следующий день я должна была работать. Были заказы, которые нельзя отменить. В больнице мне с трудом разрезали кроссовку, так распухла нога, наложили гипс, и велели оставаться в больнице – для дополнительных обследований. Я отказалась – просто не могла себе этого позволить. Мы вернулись домой, всю ночь я работала, дети, конечно, помогли, утром муж повёз заказы на рынок... И так продолжалось две недели, я ни на один день не оставила работу.
А через какое-то время я и вовсе попала в реанимацию. И вот тут был уже край. Я поняла, что всё – больше не могу.
Реакция мужа? «Ну ты полежишь, немножко отдохнёшь, и мы начнём заново…» Почему женятся на русских? Потому что в массе своей мы все такие – жертвенницы. Француженка никогда такого не позволит.
Моя история не нова, миллион женщин по всему свету проходят через то же, живут и продолжают жить в такой атмосфере каждый день. А я взяла младшего сына под мышку – благо, что старшие уже вылетели из гнезда – и сбежала в Москву.
