ЗИМА, ЗИМА
В своих воспоминаниях и различных интервью я утверждал, что с момента моего прихода на профессиональную сцену и до знакомства с Павлом Хмарой, с которым мы в 79-м году написали «200 лет», мной не было написано значимых для меня песен.
«Свет мой ясный», которую я написал на стихи Семёна Каминского, явилась скорее исключением, подтверждающим правило. И я решил разобраться, а что же это было за правило? Я же резко не разучился придумывать мотивчики к текстам, которые предлагали мне поэты, приходившие на репетиции «Весёлых ребят» и «Голубых гитар». Кроме того, эти молодые ребята были более опытными в создании песен, чем Плаксин, Кеслер, да и я, которые писали тексты для «Ребят» и «Мозаики». Мысль, что в неволе «соловью песни не поются» я, пожалуй, откину, так как тот же «соловей» в последние годы службы в «Пламени» написал много песен, за которые ему не было стыдно впоследствии. Думаю, что ответ лежит чуть в иной плоскости.
Когда я играл, пел и сочинял в самодеятельности, то, срепетировав новую песню, мог её пощупать и показать зрителю на выступлении группы. И это меня стимулировало к созданию новых и новых «шедевров». А в первые годы работы на профессиональной сцене увидеть свою песню в «сброшюрованном» виде мне было не дано. Никто из худруков не поощрял моё сочинительство, а студий, где песню можно было бы записать, а потом отнести на радио и телевидение, я не знал. Правда, одну из песен – «Наташку» – мы пели в «Голубых Гитарах». Семён Каминский по просьбе И. Гранова написал новый текст, но этот новый стишок был «без яиц» что ли.
Не цепляла песня с новым текстом, как старая, самодеятельная. Короче, сейчас мне жаль, что я изменил Плаксину и старому тексту в тот раз, но, наверное, мне очень хотелось петь свои песни в концерте... Что значит «наверное»?! Очень хотелось...
А вскоре появились «200 лет», «Расставайтесь любя», «Баллада о жеребёнке», а главное – в жизни начал подпирать возраст, и я понял, что «промедление смерти подобно». Правда, это задолго до меня понял Ильич, но об этом потом... В общем, я начал предпринимать разные шаги, чтобы сделать себе какое-никакое, но имя. И со старыми, и с новыми песнями, подпоясавшись гитарой, я отправился на радио и телевидение штурмовать редакторские бастионы. А в ансамбле... А в ансамбле я отчаянно блефовал, говоря С. Березину, нашему худруку в «Пламени», что уйду из ансамбля, если мне не дадут петь свои песни. И Сержага повёлся, и таки позволил петь и «200 лет», и «Красивые глаза», и «На Одере».
Думаю, что мой удельный вес в коллективе вырос в те годы, раз мне позволено было капризничать. И у меня снова появился стимул к сочинительству. Появились и новые соавторы, которые меня подбивали свалить из «Пламени». В частности, Юрий Клебанов («Кафе ,,Саквояж,,», «Музыкальный автомат», «Соковыжималка»…) нашёл группу, под названием «Тандем», и филармонию, куда нас готовы были взять, и отчаянно уговаривал уволиться из «Пламени». Но я был уже опытным воробьём, и перспектива работать по кацапетовкам меня не радовала. А ещё Юра договаривался о встречах с именитыми певцами, которым я пел наши общие песни. Их, правда, никто покупать не хотел, но мы отчаянно суетились. А Ирина Понаровская, которая была соседкой Клебанова по дому, спела всё-таки одну из наших песен, но о её существовании не помнит не только советский зритель, но и я – непутёвый отец этого творения.
А ещё помню, как Ире нравилось, как я пел нашу с Клебановым балладу, начинавшуюся словами:
Память мою вели на расстрел
Тихим осенним днём...
В припеве я дико орал: «Залп!!! И растерянно на траве письма твои лежат!» Залп – орал я отчаянно и, если вспомнить, что «Любэ» ещё не спели «Атас», то мы делали новый шаг в песенном искусстве. Но у Иры так самозабвенно орать не получалось, и песня как-то умерла, не успев родиться.
А где-то в это же время (я думаю, что это был сезон 82–83 года) Михаил Танич рекомендует меня В. Шаинскому, чтобы я озвучил какого-то пионера в одном из его мультиков или детских фильмов. Я приехал на «Мосфильм» и спел песенку Владимира Яковлевича. Меня забраковали, сказав, что в моём прочтении пионер получился сильно выпивающим и прокурившим свой голос. Однако судьба меня не зря привела в тот день на «Мосфильм». В конце звукозаписи ко мне подошёл парень, представившийся как зам. Главного музыкального редактора «Мосфильма».
– Александр Костин, – представился мой новый знакомый, – мне нравится, как ты поёшь, а ещё мне сказали, что ты пишешь неплохие песни. Я балуюсь стишками, давай попробуем что-нибудь вместе написать. Если получится что-либо приличное – с меня студия!
– А с меня бутылка, – ответил я, пожимая ему руку.
– Замётано.
А через пару дней Саша мне позвонил, и попросил записать его новую песню. Я, понимая, что от моей дружбы с Александром зависит возможность писаться на одной из лучших студий страны, рванул на «Мосфильм». Качественно записали то, что Костин сочинил с не известным мне композитором. Получилось крепко скроенная и добротно спетая песня. (Сегодня влез в интернет, пытаясь найти, что же я тогда записал. Но ничего выяснить я не сумел... И вообще про Сашу в сети крайне мало информации. Есть несколько вариантов песни «Зима-зима», «Флюгер» Муромова и, по-моему, пара песен с Сергеем Коржуковым. После смерти Александра Костина даже не знаю, кем его назвать, – поэтом, замом редактора: никто – ни жёны, ни его сын, не удосужились его помянуть в сети. Жаль!) А тогда...
На записи Саша торжественно вручил мне свои стихи, и через дней пять по телефону я ему спел «Сочи» и «Старинный корабль». К тому времени я подружился с музыкантами Сергеем Соколовым (клавишник, аранжировки), Лёшей Колодием (барабаны) и гитаристом Костей Лапшиным. Они назвались «Дубль-1». Сергей Соколов согласился всё это сыграть и записать, если ему дадут возможность записать свою песню с его женой певицей Леной Соколовой. Костин согласился при условии, что песня будет на его стихи, и это будет дуэт со мной. И появилась песня «Встреча» (так она называлась в исп. А. Вески, а в магнитоальбоме Малежика «Саквояж» (1984/85) – «Где наши сойдутся пути»). Все песни были записаны, а «Сочи» даже пели в ресторанах на побережье. Потом она встречалась в каких-то фильмах. Ну, в общем, была у неё нормальная судьба. Но Саше этого успеха было мало! Он отдал песню «Сочи» Анне Вески, и она, превратившись в «Таллинн» с двумя Л и двумя Н, прозвучала в «Утренней почте». Чуть позже была показана и «Встреча», превратившись в сольную песню Анны. Я злился и глумился над строчкой «Таллинн – ласковое море». На Костина я напрягся, но потом решил, что я таких «Таллиннов», сколько хочешь, напишу.
Песня «Зима-зима» была последней песней, которую мы написали с Сашей. Причём у меня оставались всего два его стихотворения, которые я не переложил бы в песни. И я, а это был мой первый подобный опыт, взяв запевы из первого стиха, пришпандорил к ним припев из второго. Позвонил Костину, спел.
– Мне нравится, только, знаешь, Серёжа Коржуков уже написал песню на эти стихи. Но ничего, я твой должник за «Сочи», пой, у тебя получилось симпатичней!
– Да ладно, – сказал я, – не буду я петь эту песню. Я её просто так написал, чтобы не потерять квалификацию. Пусть её поёт твой Коржуков, а я ещё что-нибудь придумаю.
И я действительно долгое время не пел «Зиму». Первое публичное исполнение песни состоялось в декабре 1986 года в городе Ярославле. Это был мой первый концерт после ухода из «Пламени» в самостоятельное плавание. «Зиму» бисировали, и я спел её дважды. И тогда решил, что это знаковая для меня песня, и таким успехом не бросаются. И до сих пор «Зима-зима» меня согревает в холодные наши зимы. Что-то в ней есть, а что – может, вы мне расскажете?
ДО СВИДАНИЯ
Чуточку грустно песней «До свидания» говорить «до свидания!» нашему маленькому проекту, в котором я с удовольствием вспоминал, а Вы с разными чувствами читали мои мини-мемуары о песнях, вошедших в АЛЬБОМ.
Мы добрались до последней песни и, имея в виду высказывание Штирлица, что запоминается последняя произнесённая фраза, я нахожусь в некотором сомнении, как построить последнее своё эссе. Да, песня выпала славная, я сам считаю, что она одна из самых красивых среди придуманных мной за всё время «моей жизни в искусстве». Я рядом бы поставил «Дорогу», «Ты мне нравишься», и ещё, пожалуй «Рождество»... Дальше я начинаю отчаянно буксовать. Отзывы моих коллег-музыкантов об этой песне тоже были комплементарны, и мне приятно, что подобные слова я слышал и от Игоря Корнелюка, и от Преснякова-старшего, и от Трофима, да от многих... Может, это оттого, что я (а это был, по-моему, 83-й год) отважился записать эту попсовую песню без баса, барабанов, исключительно с акустическими инструментами (гитара, флейта, кларнет); может оттого, что солистка (Наталья Киреева) пела всего одно слово «До свидания», не знаю. Короче, что так случилось – я не виноват. А события развивались следующим образом...
В концертах ансамбля «Пламя», где я тогда работал, принимал участие конферансье Андрей Васильев – крупный, килограммов на 130, мужчина с очень характерной внешностью. Казалось, художники, которые создавали образ «конферансье» для спектакля Сергея Образцова, срисовывали его с Андрея. Особым успехом в его концерте пользовалось буриме – игра, в которую Васильев играл со зрителями. Смысл её заключался в том, что зрители с места выкрикивали свои пары рифмованных слов, из которых конферансье потом конструировал свои «стихи». И неважно, что рифмы «галка-палка», «водка-селёдка», «конферансье-монпансье» мигрировали из концерта в концерт... Публика считала, что она прикоснулась к таинству рождения «искусства», и неистово аплодировала Васильеву. Честно говоря, я тоже не проводил черты между настоящими стихами и буриме, и считал, что Андрей не лишён дара сочинительства. И я доставал Андрея, уговаривая его что-нибудь написать совместно. Васильев долго тактично уходил от совместного песнесложения, убеждая, что коктейли он готовит действительно мастерски, и что мне надо выбрать время для того, чтобы действительно оценить, в чём он мастер. Но меня как раз процесс смешивания напитков совсем не интересовал. Но, видимо, я был по-хохляцки настойчив, и однажды Андрей дал мне лист писчей бумаги, где были написаны три куплета и припев. Стихи назывались «До свидания». И ближайшим вечерочком я приступил к написанию песни, и вскоре она была готова. В то время мне давали петь в концерте одну песню под гитару, и вскоре, укоротив «До свидания» на один запев, я исполнил её на нашем концерте. Я понял, что песня получилась, но что она круче, чем «Баллада о жеребёнке» или «Расставайтесь любя» – я сказать не могу. И я продолжил жить и сочинять новые песни. А «До свидания» заняла свое достойное место в ящике стола, откуда я её иногда доставал, чтобы стряхнуть пыль и полюбоваться на досуге. А потом мне позвонил Вячеслав Пронин – редактор «Утренней почты», у которого я снялся уже с песней «Зеркала» – и спросил: «А нет ли у тебя песни про трамвай, мы делаем ,,Почту,, про трамвай?» И у меня такая песня была! И Пронин приехал ко мне домой, и ночью мы писали сценарий всей программы и конкретно сюжет «До свидания», и Слава мне сказал, что в моей песне должна быть героиня, и я придумал, чтобы она пела всего одно слово. Редактор согласился. Начали думать, кто будет моей героиней. Я предложил Ирину Шачневу, на что мне было сказано, что это будет «Пламя», а он не хочет никаких ВИА. И я вспомнил Наташу Кирееву из «Голубых гитар», мою Красную Шапочку. Наташка давно работала в ресторане, и с радостью согласилась сняться на телевидении.
На запись песни мне дали 4 часа, и я как рачительный хозяин решил воспользоваться студийным временем в высшей степени рационально (очень хотелось записать ещё одну песню, я выбрал «Расставайтесь любя»). И я исключил из аранжировки песни про трамвай барабаны и бас, на настройку которых уходит уйма времени. Я тщательно выписал партии флейты и кларнета и Сергей Ухналёв без проблем сыграл их. Наташка профессионально спела то, что я её попросил, и песня получилась.
– У тебя припев появляется, как из-за сарая, – отвесил мне комплимент Игорь Николаев, услышав песню.
А время для второй песни осталось, и в тот день мы записали «Расставайтесь любя», где пели и играли тот же Ухналёв, Киреева, и ещё Витя Дегтярёв.
Было назначено время съёмок, и я позвонил Андрею Васильеву, чтобы обрадовать его, что в эфире будет наша песня. И вдруг он меня огорошивает, что текст «До свидания» написал не он, а некий Олег Левицкий (какой-то родственник его знакомой). Прошло больше 30 лет, а я так и не знаю, кто же является моим соавтором: я его, честно говоря, не разыскивал, а он тоже не объявился.
Я постоянно и охотно, с успехом, пел «До свидания» в концертах, часто экспериментируя с аранжировкой. Очень достойно звучал вариант песни, когда вместо флейты звучала виолончель в исполнении Виктора Козодова. И стоило бы отметить, на мой взгляд, интересный эксперимент с классической вокалисткой Анжеликой Минасовой. Эта версия успешно прозвучала в Кремле на прошлогоднем юбилейном концерте.
А Андрей Синяев, когда задумывал АЛЬБОМ, сразу решил, что первая песня будет «Вчерашние дети», а последняя – «До свидания». К классической аранжировке он всё-таки добавил бас-гитару, а в партии героини добавился второй голос. Его тоже спела Оля Долгих, которая участвовала ещё в моем юбилейном (шестидесятилетие в 2007 г.) концерте. Как и в тот раз, к ней никаких претензий не было и не могло быть.
Огромное спасибо Андрею Синяеву, придумавшему и осуществившему этот проект! Спасибо всем, кто с мной играл, пел, кто микшировал и оформлял АЛЬБОМ! И всем, кто имел терпение прочитать мои лихие воспоминания!
Ваш Вячеслав Малежик.