Проза Андрея Платонова -- важная часть моего внутреннего мира, с юности, его язык и образы очаровали тогда раз и навсегда своей абсолютной совершенно гениальной самобытностью. Тот, кто хоть один раз соприкоснулся с текстами Платонова, никогда их не забудет, они будто меняют сам принцип восприятия художественного текста, заставляя "впускать" непривычные словоформы, причудливый синтаксис, многочисленные авторские неологизмы.
Роман " Чевенгур" я читала уже в книжном варианте, а "Котлован" в "Новом мире", но в почти в одно время. Поэтому два произведения слились в единый трагический текст, несмотря на жанр утопии (спорный вопрос, утопия ли это, скорее, антиутопия), который оставил в душе щемяще-печальное ощущение чего-то несбывшегося, убитой мечты, несостоявшегося преображения.
И.Бродский называл Платонова сюрреалистом, но мне кажется, что сюрреализмом в прозе Платонова и не пахнет, в ней нет иносказаний, скорее, это психологический реализм, доходящий до крайности, настолько глубокий, что его образы превращаются в мифологические архетипы. Или к ним возвращаются... Странники, ищущие свой Грааль веры, пророки и мудрые сфинксы, принявшие обличье бродяг и юродивых, кого только нет на страницах Платонова, образы его героев многообразны как сама природа.
Великий романтик, так я могу назвать главного героя романа " Чевенгур" Александра Дванова, сироту, мать которого умерла, а отец в поисках великой разгадки вечности и смерти добровольно опустился под воды озера Мутево, воодушевленный знанием конечных загадок бытия, которое светится в глазах безмолвных рыб. Рыба -- знак Христа, и отец Саши передал сыну свою сердечную неудовлетворенность материальным миром, где так трудно найти ответы на главные вопросы, своё бесконечное любопытство, заставляющее людей постоянно искать ответы и грезить о несбыточном. Признаюсь, несмотря на крайне печальный финал жизни мечтателя Дванова, мне такой тип личности очень близок и понятен.
Недаром в своем труде Бердяев пишет о склонности русского человека к апокалиптическому мышлению, мессианству, аскетизму и жертвам ради веры (а переустройство мира и новое общество -- это предмет веры, который постоянно тревожит умы и сердца людей).
Именно этот романтизм, идеализм, поиск одинокого странника, обдуваемого степными ветрами лежит в основе главной трагедии романа - столкновения утопических социальных идей с реальностью. Когда переустройство мира подразумевает разрушения всех основ ради нового бесклассового человечества, практически "нового неба и новой земли", но только без прихода Христа. Еще Бердяев в своем труде "Истоки и смысл русского коммунизма" писал о несбыточности вековой мечты о построении рая на земле, рая материалистического, основанного лишь на энтузиазме и воле обезличенных ради мощи государства людей.
Бердяев замечает, что:
" Новый человек может явиться лишь в том случае, если человека считают высшей ценностью. Если человека рассматривают исключительно как кирпич для строительства общества, если он лишь средство для экономического процесса, то приходится говорить не столько о явлении нового человека, сколько об исчезновении человека, т. е. об углублении процесса дегуманизации. Человек оказывается лишенным измерения глубины, он превращается в двумерное, плоскостное существо. Новый человек будет лишь в том случае, если человек имеет измерение глубины, если он есть духовное существо, иначе вообще человека нет, а есть лишь общественная функция. Человек в своем измерении глубины причастен не только времени, но и вечности."
Роман - апокалипсис, похожий по духу обреченности на "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина или "Сто лет одиночества" Г.Маркеса, заставляет читателя постоянно думать о "конечных вопросах". Время останавливается в Чевенгуре -- уездном степном городе, где случился (или не случился) полный и бесповоротный коммунизм. История заканчивает здесь свой ход, время создает особую заводь, как думают большевики, решившиеся на такой эксперимент.
Антипод вечно задумчивого (как и герой "Котлована", Вощев, которого уволили с прозводстава "вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда" ) Саши Дванова -- его названый брат, Прокофий Дванов, Прошка, легко приспосабливающийся к реальному миру, прагматичный и расчетливый, ни в чем не упускающий своей выгоды, с детства обладающий холодным сердцем. Он выгнал сироту обманом из родительского дома, повторно лишив его семьи. Он же олицетворяет в романе силу тупой бессмысленной идеологии, новую партократию, зарождающуюся на расчищенном от буржуазии советском пространстве. Прокофий умеет ловко дать всему на свете идеологически верное определение, преследуя при этом сугубо личные цели.
Ужасающее сочетание высоких слов и стремлений, кожурой обволакивающих смердящую суть происходящего, видим мы в момент уничтожения "буржуйской сволочи" в Чевенгуре. Заметим, что подробный план отправления кулацкого элемента на небеса (с учетом метеорологических условий и их желания "второго пришествия") разработан всё тем же бойким Прохором Двановым. Братом Каином, который весь роман пытается убрать с глаз своих долой кроткого Авеля -- Сашу.
Другие яркие герои романа -- одинокий рыцарь новой веры кавалерист Степан Копенкин, влюбленный в мертвую даму сердца Розу Люксембург и скачущий на исполинском скакуне со сзвучным именем "Пролетарская сила", который за раз съедает осьмушку молодого леса и выпивает пруд (мифологический герой эпоса на своем верном коне), энтузиаст-идеалист Игнатий Мошонков , решивший ради самоусовершенствования сменить имя на Федор Михайлович Достоевский, философствующий бродяга по имени Бог (да, ни больше ни меньше) -- пестрый калейдоскоп ярких образов, придающий роману поистине эпическое звучание. Они плывут по воле ветра как корабли, лишенные капитана, плывут по страницам романа, споря и волнуясь, убеждаясь и разочаровываясь.
Даже страшные герои романа, вроде Прохора Дванова, фанатика Чепурного или палача-романтика Пиюси (который считает, что "пока человека не кончишь, он живёт дуром") приобретают в жанре эпоса (сочетающегося с антиутопией) какое-то странное звучание. Все они говорят красивые и проникновенные слова, прямо из воздуха плетут новые идеологемы, все смотрят на свет Солнца и почти поклоняются ему как богу.
Но солнце безучастно к новому обществу, болезни и смерть точно так же правят бал в Чевенгуре, как и на всей планете. Не просто так из Чевенгура уходит женщина-побирушка с трупом умершего в городе сына. Смерть мальчика становится символом бессилия "нового мира", его духовной опустошенности.
Природа и свзяь с ней человека играет важнейшую роль в романе, по мысли основателя Чевенгурского рая коммуниста Чепурного, солнце должно взять на себя все заботы о новом коммунистическом рае, люди больше не обязаны что-то производить, чтобы вновь не создать насилия и эксплуатации. Светило питает всех, гречиху можно просто рвать и есть (зачем каша?), как и травы, куриц ловить и душить... Так и живут чевенгурцы, словно в амнезии, забытьи полусонного "равенства", которое оживляется (и весьма страшно оживляется. если вспомнить расстрел кулаков) только директивами вездесущего суетливого Прошки. Описание же старого патриархального быта жителей Чевенгура, тоже всецело связанных с природой, можно резюмировать одной фразой: "живем ради Бога, а не самих себя". Вроде бы, получается параллель, и в старом и в новом мире человеческая единица, личность не самоценна, мало что изменилось, только общинный дух сменил дух насильственного коллективизма. Так ли много изменилось в этом "новом мире", кроме уничтожения "неправильного класса"? Вопрос провокационный, как человеку верующему, мне эта мысль не очень нравится, но она, к сожалению, почти правомерна.
Бердяев все-таки противопоставляет христианское общество (общину) и этатизм (сверхценность государства):
"В коммунизме есть здоровое, верное и вполне согласное с христианством понимание жизни каждого человека, как служения сверхличной цели, как служения не себе, а великому целому. Но эта верная идея искажается отрицанием самостоятельной ценности и достоинства каждой человеческой личности, ее духовной свободы."
Александр Дванов, в образе которого есть несомненные автобиографические черты самого автора, вечно тоскующим сердцем чувствует приближающуюся катастрофу, хотя и готов отдать последние силы на восстановление и орошение старой балки, чтобы организовать огороды для пропитания жителей города. Он пожертвовал ради поиска истины и нового мира даже единственной любовью --девушкой Соней, которая продолжает помнить его, живя в большом городе, убежав из степных родных краев. Надо отметить, что идеалист и мечтатель Александр Дванов оказывается более деятельным и интуитивно человеколюбивым, чем управляющая верхушка чевенгурского "рая", хотя его спокойное общение с тем же жутковатым Пиюсей наводит на размышления о некотором присобленчестве интеллигенции (в данном случае, народной интеллигенции) к репрессивному характеру многих социальных изменений.
"Больше всего Дванову сейчас хотелось обеспечить пищу для всех чевенгурцев, чтобы они долго и безвредно для себя жили на свете и доставляли своим наличием в мире покой неприкосновенного счастья в душу и в думу Дванова; каждое тело в Чевенгуре должно твердо жить, потому что только в этом теле живет вещественным чувством коммунизм."
В финале романа природные явления сатновятся эпическим фоном для заката, гибели чевенгурской цивилизации (что очень напоминает финал "Истории одного города").
"Осенняя прозрачная жара освещала умолкшие окрестности Чевенгура полумертвым блестящим светом, словно над землею не было воздуха, и к лицу иногда прилипала скучная паучья паутина, но травы уже наклонились к смертному праху, не принимая больше света и тепла, значит, они жили не только солнцем, но и своим временем. На горизонте степи поднимались птицы и вновь опускались на более сытные места; Дванов следил за птицами с тою тоскою, с какой он смотрел на мух под потолком, живших в его детстве у Захара Павловича."
Чевенгур гибнет, его захватывает отряд то ли казаков, то ли белогвардецев. Сцены боя опять же отличаются эпическим характером, небо и земля помогают чевенгурцам в битве за свой отдельно взятый "новый мир". Но они проигрывают. На развалинах города плачет Прошка Дванов, который получил таки, что и хотел, все материальное имущество погибшей коммуны.
А кроткий сын рыбака добирается до родного села, доходит до берега озера, принявшего в холодные объятия его отца, видит на берегу свою детскую удочку, со скелетиком рыбки... Нового мира не случилось, время завершило движение по циферблату старинных часов, сторож кладбища ударил в колокол... И сын рыбака спускается в воды Мутево на спине Пролетарской силы, чтобы обрести вечный покой, а может быть, ответы на вечные вопросы.
Друзья, пишите свои мысли, ставьте лайки, это очень поможет продвижению канала!
