Разговор с Алевтиной затеялся нелицеприятный и по сути, гнусный. Все из-за её сына Антоши, сибарита и «захребетника», этакого Митрофанушки, в современном антураже. Как только леший дернул меня за язык сказать, неожиданно даже для самого себя: я оставляю кафедру, и ухожу на заслуженный отдых, как две пираньи мертвой хваткой вцепились мне в душу, и принялись рвать её на куски, попутно навешивая ярлыки и награждая нелестными эпитетами. Суть сводилась к одному: пока трудился, был надежным семейным поплавком, как трудолюбивый мураш, пыхтя и упираясь, всё тащил в муравейник, а теперь упал кверху лапками и стал балластной цистерной, наполненной отходами жизнедеятельности. «Апофеозом войны» явилось официальное заявление Алевтины о недопустимости разведения нищеты вокруг их домашнего очага, которую она испытывает уже сейчас!! Деньги тают на глазах просто катастрофически! Так по какому праву и на кого ты, симулянт и бездельник, оставил кафедру?
« А то, что мне уже без двух часов семьдесят, кому либо из присутствующих известно? Я, в конце концов, болен. Нога донимает, травмированная в моем автомобиле, руль которого я доверил тебе, уважаемая Алевтина Сидоровна! Да и честь пора знать. Молодым, талантливым пора уступить своё кресло».
После моей тирады, на слове «талантливый», Антоша взвился ужом и брызгая слюной, истерично заверещал: « Имей ввиду!! Ты низвергаешь в пучину нищеты не только нас, но и внуков! Их дальнейшая судьба на твоей совести! А у них впереди целая жизнь! Не у меня, не у тебя! У них! А ты печешься о своем никчемном земном прозябании! Да, что можно было ожидать от такого истукана?! Всё понятно, мама! Вылезло наружу Кащеево нутро этого старпёра-тихушника! Ну что ж! Категорически заявляю! Мы не собираемся влачить жалкое, нищенское существование! С завтрашнего дня начинаем распродажу библиотеки и картин из его «Плюшкинской» галереи».
« Эй! Тоша! Охолонься! Эта «Плюшкинская галерея, как ни выкручивай - моя! А вот внуки – приобретение ваше! И к их появлению на свет божий, я не имею никакого касательства. Увольте! Чем мог, подсоблял, не отказывал. И обретаетесь вы, все, на моих квадратных метрах, которые мне отписаны в наследство отчимом, человеком противоречивым и удивительным. У нас с ним были иные отношения. Я не сидел на его многострадальной шее, ничего у него не требовал, а только и жил постоянным: «Чего изволите?» и «Подай барину манто». А вас, досточтимая Алевтина Сидоровна, в то время рядом не просматривалось, вместе с детишками и внучатами. И это я старался, как мог, скрасить его одинокую жизнь после смерти мамы. И он, несмотря на определенную скаредность и толстокожесть, это оценил, передал мне всё своё движимое и недвижимое имущество, а вы на нем столько лет успешно паразитировали, а теперь взалкали чужого, и пытаетесь его ко всему прочему беспардонно прихватизировать, а затем благополучно разбазарить. Заруби себе на своем досужем носу, дорогой мой пасынок Тосик, ты не прикоснешься и пальцем: ни к библиотеке, ни к картинам. Они указаны у меня в завещании, которое составлено, отнюдь, не на твое имя. Смею полагать, вы с мамочкой пронюхали об этом, роясь у меня в кабинете в столе, и по этой причине вас разобрал непомерный аппетит, подвигнувший вас на маленькую победоносную войну, которая логично завершилась тривиальным словесным поносом. А я то, пень дремучий, сначала и не понял, что это за психическая атака обрушилась на основы моего материального благополучия? Обидно - с, чёрт возьми! Весьма, обидно - с!»
Аркадий Евсеевич заперся у себя в кабинете и полночи переваривал все детали инцидента. «С этим, определенно, надо что – то делать! Эти эскапады и покусительство безнаказанными оставаться не должны! Батюшки - свет! Десять лет жизни, с этими алчными мироедами, коту под хвост! А ведь чувствовал, знал, всё это не семьи ради, а корысти для! Да как мыслилось тогда? Чем бобылем жизнь коротать, так лучше с Алевтиной. И когда жизнь-то стрижом пролетела? Чего греха таить, романов много имелось, а единственную, богом суженую, проморгал. По собственному недомыслию проморгал. Что - то частенько в мыслях своих я на неё натыкаться стал. Однофамильцы мы с ней были.
Вера, словно барышня тургеневская. Тихий, с придыханием голосок, тонкая, выточенная, словно, из слоновой кости фигурка, не разбалованная, скромная, и одетая в чудные платья с рюшами и кружевами, перешитыми видимо из «сокровищ», добытых из недр бабушкиного сундука. До сих пор удивляюсь, чем эта простушка меня зацепила? Пожалуй, чистотой в отношениях и удивительной образованностью. Но потом наскучила своей «домашностью». А я был молод: рыл копытом землю, кипела кровь молодецкая, и жаждала куража. Признаю, в далекой молодости сбежал я от неё, как трус. Наподличал, нагадил, испугался и сбежал. Студенческая свадьба - игрой несерьёзной показалась. Забавой. Повеселились, пора и честь знать. А она всё о своём - семейном уюте, о доме. И у меня сразу пропало всякое желание одеть ярмо на шею, а кольцо на палец. После свадьбы я, ретировался тихо, по-английски.
Она не искала меня. Через три месяца после моего позорного исчезновения, подала на развод.
Пару лет назад видел её в своем институте. Набрал в легкие побольше воздуха, замешанного на наглости, подошел. Она узнала меня, непринужденно улыбнулась, и словно между нами ничего не случилось, сказала, что на истфаке внучка у неё учится. Вот, пришла наладить контакты с преподавателем. Притесняет Машеньку. Спросил, нужна ли помощь. Она усиленно замотала головой, и её кудри, как в молодости выпали из - под шляпки, и она с придыханием произнесла:- Нет, нет! Она сама у нас умница. У неё наследственная тяга к учебе и литературе. В меня вся, и в своего отца. Только я, так в «учителях» и застряла, а сын - журналист, писатель, вот и Машенька в нас.
-Вера, а давай-ка посидим где-нибудь, выпьем по чашечке кофейку, молодость вспомним.
- А зачем её вспоминать? Что было, то быльём поросло. Ну, а просто посидеть, время скоротать, приглашай! В тот момент меня захлестнула волна неподотчетного счастья, о существовании которого я забыл уже много лет назад, и тут же схлынула, исчезнув в никуда. Между днем моего трусливого, подлого бегства, и сегодняшним днем, лежала непреодолимая пропасть длиною в жизнь. Свидание оказалось скомканным, фальшивым и ненужным. Обменялись телефонами, но никто из нас так и не позвонил. Стой! Идиот! А ведь она мне тогда книгу подарила. Труд её сына. Ой! Горбатого могила исправит! Как был я дядей с большим «пятаком», таким и останусь. Как некрасиво поступил. В тот вечер пришел домой, а там «вавилонское столпотворение», гостевая оккупация. Поставил книгу на полку, и забыл. С глаз долой – из сердца вон. Потом дела на кафедре, потом…, а потом прошло два года, и оправдывать свою толстокожесть можно сколь угодно долго.
Аркадий оглядел книжный шкаф. «Да вот же она».
Он бережно, как всякий гуманитарий, взял книгу, осторожно открыл и стал читать. Прочитав две главы, задумался. А ведь талантливо пишет, стервец! Вера особыми талантами не блистала, рядовая студентка. Родители – пролетарии. И в кого это он? Она сказала тогда, что личная жизнь не склеилась и ловко ушла от ответа. Но, есть одно «НО». В отличие от меня у неё сын. А кто у меня? Пасынок. Раскормленный, жадный и ленивый битюг. А я – медленно дряхлеющая, одинокая кляча в богатой конюшне. И табун есть, и конюхи обхаживают, а все одно, никому не нужен.
Аркадий снова взял книгу. Полистал. А это что за пожелтевший листок между страниц? Письмо! Адресат не указан, но не надо иметь семь пядей во лбу, что бы догадаться, кому оно предназначено.
Он снял очки, закрыл глаза, откинув голову на спинку кресла.
«Вера, Вера... Какое золотое сердце надо иметь, чтобы ждать столько лет беглого подонка! Ничего не понимаю! По всей вероятности она знала обо мне многое, и когда пришло время, дала мне шанс выбирать. Я был в роли Буриданова осла. Но, опоздал на два года. Она ведь специально стояла и ждала меня! Я всю жизнь кичился своей образованностью и проницательностью, а на поверку оказался дремучим идиотом. Мне давали понять, что я не одинок! Почему раньше молчала? А просто терпеливо ждала, когда очистится от парши и червивости больной плод».
Аркадий вгляделся в фото автора книги. Григорий Аркадьевич Старцев. А ведь это я сам на себя смотрю с титульного листа! Как я, за столько лет, не смог рассмотреть в этом человеке собственного сына?! Он учился в нашем институте! Я помню этого, столь, талантливого студента на филфаке. И в моей «гениальной» голове ни разу не возникала мысль, о каком либо родстве. Вот тебе и однофамильцы. Не признал родную кровь. «Слона-то я и не приметил».
Аркадий лихорадочно набрал номер, указанный в письме. Долго не отвечали. Затем прозвучал знакомый, с придыханием, голос из туманной юности: - Я слушаю тебя, Арик, -Вера помолчала. -Ты вероятно письмо прочел?
-Да.
- Долго же ты его читал.
- Так случилось…
-Не надо оправданий, Арик. Рано ли, поздно, но ты его прочитал. Я решила, что ты должен знать, что у тебя есть сын и внучка. Ждала момента и он настал. А ты опять всё отложил в «долгий ящик». Жизнь так коротка, и давай не будем ворошить прошлое. Я знаю, что ты одинок. И не подумай, что это моя навязчивость. Если желаешь что-то изменить в своей жизни, приезжай завтра на дачу к Грише. Мы будем тебя ждать. Пиши адрес. Это твой последний шанс открыть для себя отцовские радости.
Аркадий держал трубку телефона в руках, смотрел на книжный шкаф и думал: «Не простила. Безусловно права. Разве такое прощается? И раскаяние моё запоздалое теперь ни к чему. Будем жить тем, что имеем. Не захотел быть мужем, очень постараюсь стать хорошим отцом и замечательным дедом».
Продолжение рассказа здесь.
Уважаемые друзья и гости канала!
Спасибо Вам за внимание и поддержку канала "Стэфановна".
Для тех, кто не читал предлагаю рассказ с динамичным сюжетом
Читайте с удовольствием. Думаю, что Вам понравится рассказ).
