Великий русский живописец Карл Павлович Брюллов так и не выполнил за всю свою жизнь ни одного императорского заказа. Но есть одна картина, которую художник написал по собственной воле, отказавшись от вознаграждения. На ней изображена великомученица царица Александра, супруга императора Диоклетиана. Удивительная деталь: иконописный лик святой римлянки как две капли воды похож на другую Александру, младшую дочь императора Николая I, прожившую на свете всего 19 лет.
Великая княжна Александра Николаевна или, как звали ее близкие, Адини родилась в 1825 году в Царском Селе. Девочку назвали в честь матери, императрицы Александры Федоровны. Нежная, беспечная и романтичная, она была совсем не похожа на старших сестёр: упрямую сорвиголову Марию и правильную умницу Ольгу. «Жаворонок», «солнечный лучик», «bijou» [фр. «драгоценность»]-всё это была она, красавица Адини, любимая дочь императора Николая I. Как вспоминала её старшая сестра Ольга, несмотря на природную живость и легкий характер, Александра вовсе не была легкомысленной. С детства её отличала осмысленность и поэтическая одухотворенность. Заболев в 11 лет тяжёлым бронхитом, Адини несколько недель находилась буквально между жизнью и смертью. Когда она, казалось, пошла на поправку, то все близкие заметили в ней перемену. Одиннадцатилетняя девочка, словно, перестала быть ребенком. «Жизнь-всего лишь коридор, Олли», только приготовление - как-то сказала она старшей сестре. Испуганная Ольга тут же побежала к матери.
Александра Николаевна очень рано обнаружила поразительные музыкальные способности. Приглашенный итальянский педагог Соливи , прослушав великую княжну, пришёл в восторг от её чудесного сопрано в три с половиной октавы. Но когда после годичных занятий он обратил внимание на непрекращающийся кашель своей ученицы, придворным докторам не понравилось подобное вмешательство в их дела, и Соливи вскоре был уволен. Новая учительница также обратила внимание на то, что девушка непрерывно кашляла и часто выглядела утомленной, и императрица настояла на том, чтобы лейб-медик Мандт осмотрел Александру Николаевну. Но враги Мандта успокоили императрицу и настроили великую княжну против доктора. Таким образом, мысль о систематическом лечении была оставлена.
С наступлением теплых дней Адини становилось лучше, но заниматься вокалом как раньше она уже не могла и переключила свое внимание на живопись. Вместе с сестрой Ольгой она брала уроки у профессора Императорской Академии художеств, замечательного баталиста А.И.Зауервейда и, по воспоминаниям современников, и здесь достигла замечательных успехов.
Шло время, и венценосные родители стали задумываться о подходящей партии и для младшей дочери. Ждать долго не пришлось. Молодой красавец, принц Фридрих Вильгельм Гессен-Кассельский, условный претендент на руку и сердце великой княжны Ольги, приехав в Санкт-Петербург, без памяти влюбился в 18-летнюю Александру. Ольга Николаевна не была в обиде. Брак был выгоден династически-молодой человек мог претендовать на датский престол. Согласия императора Николая I на этот союз не пришлось долго ждать.
Принц провел с царской семьей целое лето, и императорская чета была безмерно счастлива за свою юную дочь, которой выпала редкая удача среди многих династических браков-выйти замуж по любви.
16 января 1844 года великая княжна Александра стала принцессой Гессен-Кассельской. Свадьба отмечалась пышно: балы и празднества следовали одно за другим. Возвращаясь с бала от Нессельроде, Адини сильно простудилась. Молодая женщина, которая, как оказалось позднее, ожидала ребёнка,с этого момента стала стремительно угасать.
Королева Вюртембергская Ольга спустя десятилетия так вспоминала этот скорбный период: « В конце Великого поста в этом году мы переехали, как всегда, в Аничков, чтобы подготовиться к Причастию. Возвращение же после Пасхи в Зимний дворец происходило уже без Адини. Она была в ожидании и очень ослабела от сильного кашля. Врачи предписали ей полный покой и уложили в постель на три недели…Поездки в коляске были ей запрещены, и она проводила целые дни, безропотно лежа на диване…Папа предпринял поездку в Англию…В разгар празднеств в его честь он узнал ужасную весть, что у Адини скоротечная чахотка. Сам Мандт поехал к нему, чтобы сообщить эту страшную новость. По его словам, одно легкое было уже совершенно разрушено, и надежды на поправку не было…Папа тотчас же прервал свой визит и выехал в большой спешке в Петербург. Мы уже несколько дней жили в Царском Селе. Деревенский воздух немного оживил Адини, она часто сидела в саду и предпринимала маленькие поездки с Фрицем, чтобы показать ему свои любимые места. Когда Папа сказал нам о диагнозе Мандта, мы просто не могли ему поверить. Врачи же Маркус, Раух и Шольц выглядели совершенно уничтоженными…Мандт взялся за лечение один. Он был также несимпатичен Адини, но она, из-за послушания, пересилила себя и позволила ему себя лечить. К счастью, он ее не мучил. Горячее молоко и чистая вода, чтобы утолить жажду, было, собственно, всё, что он предписал…Когда дни стали теплее, Адини начала страдать припадками удушья. Мама ей отдала свой кабинет с семью окнами, он даже летом был полон воздуха и свежести…Когда Мандт сказал ей, что было бы лучше для нее, если бы Фриц жил отдельно, она долго плакала…»
С того дня, как Адини причастилась, всем показалось, что болезнь приостановила свое разрушительное действие. «Мы, — писала в воспоминаниях Ольга, — обнадеженные этим, воображали, что это улучшение. Мама заговорила о поездке в Берлин, что позволило бы ей сопровождать Адини при ее поездке в Копенгаген, по крайней мере до Штеттина, так как ребенок должен был родиться в Копенгагене. 30 июля акушерка установила первые движения ребенка… Начиная с этого дня ни одной жалобы больше не сорвалось с ее губ. Она думала только о ребенке, и только ему она посвятила свою болезнь. Лежа у окна, она смотрела на синеву неба. Так она лежала, часто со сложенными руками в немой молитве. «Неужели не смогу выносить своего ребенка до конца?» — словно вопрошала бедная сестра. А губы ее шептали: «Пусть будет, как угодно Господу!»
В ночь на 29 июля Александра Николаевна на шестимесячном сроке родила мальчика, который при крещении по лютеранскому обряду был назван Фридрихом Вильгельмом Николаусом. Новорожденный прожил до полудня. А еще через несколько часов отошла в вечность и его юная мать.
Суровый император рыдал, как ребенок. «Видеть Папа было поистине душераздирающе, — вспоминала Ольга. — Совершенно внезапно он превратился в старика. Мама много плакала».
« Великий князь Константин Николаевич написал в дневнике о дне погребения сестры такие строки: «Настал, наконец, тяжелый последний день. Не забуду я никогда, как гроб понесли, как папа вполголоса сказал: «С Богом», как гроб медленно стал спускаться в тихую могилу, как мы все бросили на него землю, как, наконец, я в последний раз взглянул на него в глубине могилы — и все исчезло с лица земли, что было Адини».
В то время Ландграф Вильгельм Гессен написал слелующее письмо императору Николаю. «Мы просим Вас, позволить нам вернуть в Ваше распоряжение вещи, коими мой сын должен был пользоваться в своем счастливом браке. Теперь ему было бы слишком больно постоянно видеть их перед глазами и пользоваться ими в одиночку, без возлюбленной супруги, для которой они так же были предназначены. Если Фриц прежде не выразил этого пожелания..., то молю Вас поверить, что глубокое его страдание и потрясение, в котором он находился, были единственной причиной, сделавшей его неспособным выразить чувства".
Государь-император Николай Павлович ответил вежливым отказом. Царица настаивала на том, чтобы приданное осталось у принца, как память об Адини: «Пройдут годы — никогда не забудешь ты ангела, что всего мгновение была подругой твоей жизни, твоей супругой, — пишет она. —…человек способен много пережить, и тогда, когда ты вновь сделаешь выбор …тогда ты будешь охотно украшать и свою Новую и тогда тебе пригодится то, что ты сейчас откладываешь в сторону и не хочешь видеть, потому что это причиняет тебе такую боль».
Единственно, что Романовы согласились оставить в России, это комплект православной церковной утвари, которая первоначально предназначалась для домовой часовни. Его было решено использовать для устройства церкви при Александринской больнице для женщин.
Ландграф Вильгельм Гессен был не менее благороден. Получив отказ, он принял решение сохранить все предметы в нераспакованном виде до второго брака своего сына; передать их новой невесте Фридриха Вильгельма как дар русского царя в память о безвременно ушедшей Александре, не допуская ни малейшего отчуждения коллекции, и внести щедрые пожертвования на строительство Александринской больницы. Безутешный вдовец Фридрих-Вильгельм Гессен-Кассельский хранил траур по супруге 11 лет и потом в династических интересах женился на принцессе Марии Прусской с благословения НиколаяI
На памятнике императору Николаю I на Исакиевской площади Петербурга мы видим четыре женских лица, имеющих портретное сходство с главными женщинами его жизни: женой и тремя дочерями. Императрица Александра Федоровна олицетворяла правосудие; старшая дочь, неукротимая Мария-силу; тихая и рациональная Ольга-мудрость, ну а самая юная Александра, до последней секунды смиренно принявшая свой Крест, представлена воплощением Веры, которая помогала и первым христианским мученикам стойко пройти через все испытания.
PS.А это небольшое дополнение…Чахотка губила многих. Она передавалась через поколение. Была еще очень рано умершая дочь Александра у АлександраII, которая умерла от туберкулезного менингита в 9 лет. Больше это имя девочкам никогда не давали: считалось, что оно приносит несчастье.
