— Как ты можешь так поступать? Сегодня день рождения твоего отца, а ты отказываешься почтить его память! — голос матери взвился, как хлыст, обжигая Алису обвинением.
— Мама, я же объяснила — у меня важные дела, я просто не могу, — Алиса старалась говорить ровно, хотя внутри всё клокотало и переворачивалось.
— Какие дела могут быть важнее? — тётя Валя поджала тонкие губы, оценивающе оглядывая племянницу. — Миша в земле лежит всего три месяца, а ты уже нашла дела поважнее! Вот Серёжа никогда бы так не поступил.
Это сравнение, такое привычное с детства, полоснуло по старой ране. Сережа бы никогда. Серёжа всегда. Серёжа — молодец. Алиса сжала зубы, глотая готовую вырваться колкость.
Кухня родительского дома, когда-то такая уютная, превратилась в поле битвы. Солнечные лучи безразлично скользили по выцветшим обоям с мелким цветочным узором, подчёркивая морщины на лице матери и тени под её глазами. На стене висела фотография — Сергей в выпускном костюме, гордая улыбка матери рядом. Рука на плече. Ни одной фотографии с Алисой в этой комнате не было.
Алиса отвернулась к окну. Ей нужен был глоток воздуха, хоть немного пространства между ней и этими обвинениями.
— Ты даже сейчас отворачиваешься, — тётя Валя подошла ближе, от неё пахло приторно-сладкими духами и осуждением. — Твой отец всегда говорил, что ты особенная. Видимо, он имел в виду твой особенный эгоизм.
Эти слова вонзились острым лезвием. Алиса вскинула голову, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Вы ничего не понимаете, — тихо произнесла она. — Абсолютно ничего.
В голове вспыхнуло воспоминание — тёплое, яркое, словно случившееся вчера, а не двадцать лет назад.
Летнее утро, туман над рекой, как молочная пелена, и папины большие, шершавые ладони, помогающие держать удочку.
— Доченька, рыбалка — это не столько о рыбе, сколько о времени, проведённом вместе, — его голос, низкий и спокойный, как сама река. — Иногда нужно просто сидеть и ждать. В тишине. Понимаешь?
Восьмилетняя Алиса кивала, хотя тогда ещё не понимала. Ей хотелось движения, результата — серебристую рыбку на крючке, а не эту бесконечную тишину. Но она сидела рядом с ним, слушая, как плещется вода о берег, как поют птицы в прибрежных кустах, как тихо дышит её папа. И почему-то именно в эти моменты она чувствовала — он любит её без всяких условий. Не за оценки, не за послушание. Просто за то, что она — его Алиса.
— А Серёжа не хочет с нами на рыбалку? — спрашивала она тогда, вспомнив о брате, оставшемся дома.
Тень пробегала по лицу отца, на мгновение делая его старше.
— Сережа помогает маме, — отвечал он. — У них свои дела. А у нас с тобой — свои.
Звонкий голос тёти Валентины вырвал её из воспоминания:
— Ирина, скажи уже своей дочери, что так нельзя! Серёжа заедет за всеми в два часа. Все соберутся на кладбище, а её не будет? Что люди подумают?
— Мне плевать, что подумают люди, — Алиса сделала глубокий вдох. — Папе тоже было плевать.
— Не смей так говорить! — мать всплеснула руками. — Ты совсем с ума сошла? Хотя бы из уважения к брату могла бы...
— А как мне говорить? Как вы хотите? Как Серёжа? — Алиса чувствовала, как что-то внутри неё натягивается до предела. — Вы пойдёте на кладбище, потому что «так принято», «так правильно», и стоять будете там с каменными лицами. А папа... папа был живым! Он...
Она оборвала фразу, боясь, что голос подведёт. В кармане джинсов, там, где всегда, лежал складной нож с деревянной рукояткой. Подарок отца. Алиса машинально коснулась его через ткань, и это прикосновение чуть успокоило бушующие внутри эмоции.
Ей двенадцать, и они снова на реке. Вода в тот год была особенно высокой — прошли сильные дожди. Где-то вдалеке громыхнуло — приближалась гроза. Но отец не торопился сворачивать рыбалку. Вместо этого он достал небольшую коробочку, обёрнутую в вощёную бумагу.
— Это тебе, — он протянул её Алисе. — Открой.
В коробочке — складной нож с рукояткой из тёмного дерева. На ней выжжены их инициалы и дата — день их первой рыбалки.
— Этот нож мне подарил мой отец, — папа смотрел на реку, а не на неё. — А ему — его отец. Теперь он твой.
— Но я девочка, — растерянно сказала Алиса, проводя пальцами по шероховатой поверхности.
Отец повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Солнце отражалось в них, делая почти золотыми.
— Ты мой ребёнок. Это важнее.
Он показал, как правильно открывать нож, как держать, как чистить рыбу. Алиса слушала, затаив дыхание — впервые в жизни она чувствовала себя взрослой.
— А Серёже ты тоже подаришь нож? — спросила она.
— У Серёжи будет другой подарок, — уклончиво ответил отец. — Для него важны другие вещи.
Много позже она поняла: брату не нужны были эти тихие моменты у реки. Он жаждал шумного одобрения, которое так щедро дарила ему мать. Так они и разделились незаметно — Алиса с отцом, Сергей с матерью. Два лагеря под одной крышей.
— Я ухожу, — твёрдо сказала Алиса, вытряхивая из головы воспоминания. — Мне пора.
— Стой! — мать схватила её за руку, пальцы впились до боли. — Ты не можешь просто так уйти! Ты хоть понимаешь, что делаешь? Как это ранит Серёжу? Ты... ты разбиваешь моё сердце!
Эти слова должны были вызвать чувство вины. Раньше вызывали. Но сейчас Алиса чувствовала только усталость — бесконечную, тягучую усталость.
— Прости, мама. Я вернусь вечером.
Она осторожно высвободила руку и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь — отцовская привычка, которую она переняла ещё в детстве. Лишь оказавшись на улице, Алиса позволила себе выдохнуть. Воздух пах нагретой пылью и одуванчиками, и от этого обыденного, живого запаха стало чуть легче.
Телефон в кармане завибрировал. «Сергей», — высветилось на экране. Брат. Она колебалась мгновение, прежде чем ответить.
— Алиса, что там у вас происходит? Мама звонила, рыдает...
— Всё нормально, Серёж, — она старалась, чтобы голос звучал спокойно. — Просто небольшое разногласие.
— Небольшое? — в голосе брата послышалось раздражение, так похожее на мамино. — Алис, сегодня папин день рождения. Первый... после. Мы договорились встретиться на кладбище. Все будут — мама, тётя Валя, дядя Саша с семьёй. Все, кроме тебя? Серьёзно?
Алиса присела на скамейку у автобусной остановки. По спине пробежал озноб, хотя день был тёплым. Со стороны дома матери она чувствовала осуждающие взгляды. Наверняка тётя Валентина сейчас стоит у окна, поджав губы и качая головой.
— Ты не понимаешь...
— Так объясни! — почти выкрикнул Сергей. — Что такого важного у тебя сегодня? Знаешь, мама и так на грани. А тут ещё ты со своими фокусами.
В его словах звучало то, что всегда отличало их отношения — он считал себя вправе её поучать. Старший брат, любимчик, золотой мальчик. Тот, кто делает всё правильно.
— Я... не могу объяснить. Просто... Это личное. Так надо.
Повисла пауза. Алиса слышала тяжёлое дыхание брата. Наконец он заговорил — тише, но от этого не менее жёстко:
— Знаешь, это твоё «так надо» всех достало. Папа тебя всегда защищал, всегда говорил: «Алиса знает, что делает». Но его больше нет. И твои странности — это удар по маме. Подумай хоть раз не о себе, а о ней.
Разговор закончился, но горечь осталась. Они ничего не понимают. Никто из них не понимает, что было между нами с папой.
Понимает только река.
Автобус подошёл ровно в срок, как и все другие предыдущие годы, будто сама судьба заботилась о том, чтобы ничто не помешало их ежегодному ритуалу. Только теперь она ехала одна, и это ощущалось как кривое зеркало — вроде всё то же самое, но искажённое, неправильное.
Сидя у окна, Алиса думала о том, что происходит сейчас у мамы дома. Наверняка тётя Валентина продолжает возмущаться её поведением. Мама плачет, прижимая к глазам уголок платка, как всегда делает для привлечения внимания. Сергей, наверное, уже приехал — её безупречный брат с его идеальным чувством долга. Именно он возьмёт мать под руку, именно он подберёт правильные слова поддержки. Они собираются, надевают тёмную одежду. Купили ли они те белые хризантемы, которые папа всегда называл «кладбищенскими цветами»? «Если хотите подарить мне цветы», — часто шутил он, — «то лучше при жизни, и розы, а не эти помпоны скорби».
А сейчас именно помпоны несут к его могиле. Потому что «так принято».
Поездка заняла почти час. Автобус останавливался в маленьких посёлках, забирая и высаживая пассажиров. Мимо проплывали аккуратные домики с палисадниками, поля с нежной молодой зеленью, придорожные ларьки с выцветшими на солнце вывесками. Обычная жизнь, которой так не хватало отцу в последние годы.
Алиса почти не замечала проносящегося за окном пейзажа — перед глазами мелькали воспоминания. Прошлогодняя поездка с отцом. Он был уже не так бодр, как раньше — в конце прошлой зимы случился первый сердечный приступ. Врачи тогда сказали, что это предупреждение. Отец только отмахнулся: «В моём возрасте всё тело состоит из предупреждений». И она улыбнулась тогда, вместо того чтобы заставить его относиться к своему здоровью серьёзнее.
Может быть, если бы я настояла...
Автобус подпрыгнул на ухабе, возвращая Алису в реальность. За окном мелькнул знакомый указатель — «Заречье, 3 км». Она потянулась к кнопке остановки. Здесь они с отцом всегда выходили.
Алиса ступила на пыльную обочину, и автобус, фыркнув выхлопными газами, укатил дальше. Тишина обрушилась на неё, как волна — только стрекот цикад и дальний лай собаки нарушали её. Знакомая тропинка уводила от дороги в сторону реки. Сколько раз они с папой шли по ней, неся удочки, термос с горячим чаем, бутерброды, завёрнутые в фольгу?
— А почему мы не берём Серёжу с собой? — спросила она однажды, когда ей было лет девять.
— Серёжа не любит рыбалку, — ответил отец после паузы. — И потом, у них с мамой свои дела.
— Какие дела? — не отставала она.
— Серёжа... Серёжа особенный для твоей мамы, — сказал отец, подбирая слова. — Ей нужно, чтобы рядом всегда был кто-то, кто в ней нуждается. Ты слишком самостоятельная, Алиса. Всегда была такой.
Эти слова она поняла только много лет спустя. Сергей и мать жили в странном танце взаимной зависимости — она давала ему безграничное обожание, он взамен позволял ей чувствовать себя незаменимой.
С каждым шагом волнение усиливалось. Что, если река изменилась? Что, если их место уже не то? Что, если это всё было ошибкой, и ей действительно следовало поехать на кладбище с семьёй?
Лес расступился, и Алиса замерла.
Перед ней лежала река — но это была уже не та полноводная артерия, которую она помнила с детства. Узкая лента воды едва пробивалась между заросшими берегами. Там, где раньше была глубина, теперь виднелось песчаное дно с ржавыми банками и клочьями водорослей. Камыши захватили водное пространство, словно армия, решившая подчинить себе всё вокруг. Кое-где вода застаивалась в неглубоких лужах, от которых тянуло гнилью.
Папа говорил, что река мельчает с каждым годом. Но чтобы настолько...
Алиса медленно пошла вдоль берега, к их месту — маленькому заливчику с большим плоским камнем. Ноги сами несли её по знакомому пути, хотя ландшафт изменился почти до неузнаваемости. Песок под ногами сменился илистой почвой, пришлось обходить лужи стоячей воды. Неприятный запах гниющей растительности ударил в ноздри — раньше река пахла свежестью и немного рыбой.
Всё меняется, всё уходит, — мелькнула мысль. — Даже такие вечные вещи, как реки. Даже такие сильные люди, как папа.
Наконец она увидела их камень — тот самый, с которого удобно было закидывать удочку. Он остался прежним, лишь немного сильнее зарос мхом с одной стороны, бархатным и ярко-зелёным. Алиса присела на него, положив рядом маленький рюкзак. Её взгляд невольно искал глубину, где раньше ходили рыбы, но видел лишь мелководье с редкими водорослями, колышущимися в слабом течении.
— Вода здесь всегда чистая, — говорил отец, когда она была ещё совсем маленькой. — Знаешь, почему?
— Почему, папа?
— Потому что река движется. Она не стоит на месте. Всё, что попадает в неё, она уносит с собой. Всё, кроме того, что по-настоящему тяжёлое и ценное, — он улыбался, глядя на воду. — Как этот камень, на котором мы сидим.
— А мы с тобой? — спрашивала Алиса. — Мы ценные?
— Конечно, — он обнимал её за плечи. — Но мы не камни. Мы как река — движемся вперёд, унося с собой воспоминания.
В тот день они просидели на берегу до заката, и отец показал ей созвездия, появляющиеся одно за другим на темнеющем небе. Они вернулись домой поздно. Мать ждала их на пороге, поджав губы.
— Где вы были так долго? Серёжа уже поужинал. У него завтра контрольная, я помогала ему готовиться.
Отец только устало улыбнулся и пожал плечами, проходя мимо неё в дом. Но Алиса заметила, как мать проводила его взглядом — смесь обиды и разочарования. Как будто он предал её, проведя день с дочерью, а не с ней и сыном.
Неожиданно для самой себя, Алиса почувствовала, как по щекам текут слёзы. Она всегда была «сильной дочерью». Та, которая не плакала на похоронах — застыла, как статуя, поддерживая рыдающую мать. Та, которая занималась документами, говорила с врачами, организовывала всё, что должно быть организовано, когда умирает человек.
Но здесь, у реки, наедине с камнем и воспоминаниями, её сила оставила её. Рыдания вырвались наружу — глубокие, болезненные.
— Папа, — прошептала она, чувствуя, как слово царапает горло, — я так скучаю по тебе...
Ветер пронёсся над рекой, взъерошив поверхность воды и всколыхнув камыши. На мгновение Алисе показалось, что она слышит тихий, знакомый смех. Видение было таким ярким, что она даже обернулась, но позади неё не было никого — только шелестящие на ветру деревья.
Алиса машинально потянулась в карман джинсов, нащупывая нож. Достала его, раскрыла острое лезвие, провела пальцем по выжженным инициалам.
М.С. и А.М. — Михаил Сергеевич и Алиса Михайловна. И дата — 15 июня 2004 года. День их первой рыбалки.
— Это волшебный нож, — говорил ей отец, когда она была подростком. — Знаешь, почему?
— Почему? — улыбалась она, уже догадываясь, что услышит очередную папину мудрость.
— Потому что он помогает понять, что важно именно сейчас. Когда чистишь рыбу — важна рыба. Когда вырезаешь фигурку — важно дерево. Когда готовишь еду — важна еда. Он заставляет тебя быть здесь и сейчас.
Подростковая Алиса закатывала глаза, но слушала. Всегда слушала. И впитывала каждое слово.
— А почему Серёжа никогда не ездит с нами? — спросила она однажды, когда ей было уже пятнадцать.
Отец долго молчал, подбирая слова.
— Понимаешь, у каждого человека свой путь к тому, что для него важно. Серёжа ищет своё место там, в городе, среди людей. Ты — здесь, в тишине. И это не делает чей-то путь правильнее или лучше. Они просто разные. Как и вы с братом.
Но в глубине души она всегда знала — дело было не только в этом. Её отношения с отцом задевали Сергея. Он мог получить от матери сколько угодно внимания и похвалы, но отцовское одобрение всегда было сдержанным, почти скупым. И от этого драгоценным. Сергей стремился к нему, но никогда не получал в той мере, в какой хотел.
А она получала, не прилагая усилий. Просто за то, что была собой.
Резкая трель телефона прервала воспоминание. Снова мама. Алиса глубоко вздохнула и ответила.
— Алиса! — голос матери звучал надломленно. — Где ты? Мы все уже на кладбище. Серёжа приехал, он так расстроен! Приезжай, пожалуйста!
— Мама, я не могу, — твёрдо ответила Алиса. — Я на реке.
— На реке? — голос матери сорвался. — Какая река, Алиса?! Твой отец лежит здесь, под этой плитой, а ты... ты поехала на рыбалку?! Ты в своём уме?!
— Я не на рыбалке! — внезапно вспыхнула Алиса. — Я приехала почтить его память! По-настоящему, а не для галочки! Вы ничего не понимаете, ничего! Это место значит для меня больше, чем кусок гранита на кладбище!
Она не узнавала свой голос — звенящий, почти срывающийся на крик. В трубке повисла потрясённая тишина, а потом послышались рыдания матери и какая-то возня — кто-то забирал у неё телефон.
— Ты что творишь? — это был голос Сергея, холодный и резкий. — Мама чуть в обморок не упала! Ты хоть понимаешь, что она переживает? Что мы все переживаем? А ты только о себе думаешь, как всегда!
Связь прервалась. Алиса в ужасе уставилась на телефон. Что я наделала? Как я могла так сказать?
Она опустилась на камень, чувствуя, как тяжесть вины давит на плечи. Права ли она, приехав сюда, вместо того чтобы быть с семьёй? Действительно ли она почитает память отца или просто цепляется за прошлое, за детские воспоминания, не желая принять жестокую реальность?
Нож по-прежнему лежал в её ладони. Солнечный луч скользнул по лезвию, посылая зайчик на воду. И тут она вспомнила ещё один разговор с отцом. Последнюю рыбалку перед его смертью.
— Знаешь, Алиса, — отец смотрел на обмелевшую реку, его лицо в тот день казалось особенно усталым, с глубокими тенями под глазами, — мой отец хотел, чтобы этот нож похоронили вместе с ним. Это была его последняя воля.
Солнце уже клонилось к закату, окрашивая воду в медные тона. Они сидели на их камне, и отец почти не прикасался к удочке — просто смотрел на медленно движущуюся воду, словно хотел запомнить каждый её изгиб.
— Но ты не сделал этого, — тихо сказала Алиса, вспоминая, что о дедушке ей известно немного — он умер ещё до её рождения.
— Не сделал, — кивнул отец. — Потому что понял одну простую вещь: память живёт не в вещах. И даже не в местах, — он обвёл рукой берег. — Память живёт в том, что мы делаем с тем, что нам оставили.
— Не понимаю, — призналась Алиса.
— Поймёшь, когда придёт время, — он положил руку ей на плечо. Его пальцы слегка дрожали. — Просто помни: никто не может указать тебе, как правильно помнить тех, кого ты любишь. Никто не может требовать от тебя определённой формы скорби. Это между тобой и тем, кого уже нет.
Алиса тогда не придала особого значения этим словам. А теперь они звучали в её сознании, как последнее папино напутствие.
Алиса смотрела на нож. На тусклое от времени лезвие, на потемневшую от воды и пота деревянную рукоять с полустёршимися инициалами. Этот нож прожил уже три поколения их семьи. Её сознание вдруг пронзила острая мысль: а что, если именно сегодня она должна закончить его путь? Бросить в реку, как символ прощания с отцом, с детством, со всем, что было и больше не будет?
Она встала и подошла к самой кромке воды. Илистый берег чавкнул под ногами, несколько мелких лягушек с всплеском нырнули в воду. Алиса сжала нож в ладони так крепко, что костяшки побелели. Вдохнула глубоко и занесла руку для броска.
«Память живёт в том, что мы делаем с тем, что нам оставили».
Её рука застыла в воздухе. Пальцы не разжимались. Что-то внутри удерживало её, какое-то смутное ощущение неправильности. Как будто отец стоял сейчас за её спиной и печально качал головой.
— Не делай этого, — раздался голос позади неё.
Алиса вздрогнула и обернулась, чуть не потеряв равновесие на скользком берегу. В нескольких метрах от неё стоял Сергей — запыхавшийся, с растрёпанными волосами, в наспех застёгнутой рубашке. Дорогие туфли были покрыты дорожной пылью, на лбу блестели капельки пота.
— Серёжа? Ты... как ты здесь оказался?
— Поехал за тобой, — просто ответил он, подходя ближе. Крупный, широкоплечий, так похожий на отца внешне и такой другой по сути. — После твоего звонка маме я понял, что ты тут.
— Зачем? — Алиса смотрела на брата, не понимая его появления. — Решил прочитать мне нотацию лично?
Тень обиды пробежала по его лицу.
— Нет. Хотел понять, — он пожал плечами. — Что такого в этой реке, из-за чего ты оставила нас всех на кладбище.
В его голосе не было упрёка, только искреннее недоумение. Он посмотрел на берег, на обмелевшую реку, на камень. Его взгляд задержался на ноже в её руке.
— Так это здесь вы с ним рыбачили?
Алиса молча кивнула. Она всё ещё сжимала нож в ладони, как последнюю связь с отцом.
— Я никогда не понимал, — тихо произнёс Сергей, глядя на воду. От манеры старшего брата, всезнающего и всегда правого, не осталось и следа. — Почему он брал с собой только тебя. Что такого особенного было в этих ваших рыбалках. Я был уверен, что просто... ну, не гожусь для таких вещей. Слишком похож на маму, слишком городской.
— Ты никогда не просился с нами, — ответила Алиса.
— Просился. Один раз, — Сергей слабо улыбнулся, и в этой улыбке промелькнуло что-то детское, ранимое. — Когда мне было лет пятнадцать. Он сказал, что это — ваша с ним традиция. Что у нас с ним есть другие.
— Я не знала, — Алиса смотрела на брата, видя его словно впервые. Высокий, как отец, с его чертами лица, но более резкими, заострёнными. С его манерой держать плечи. С его упрямым взглядом.
— Я никогда не говорил, — Сергей подошёл ближе. В его глазах она заметила то, чего никогда там не видела — неуверенность. — Ты знаешь, что в детстве я жутко завидовал твоим отношениям с отцом? Особенно когда вы уезжали на рыбалку, и мама ходила сама не своя, заводя разговоры о том, как одни люди не ценят семью, а другие становятся соучастниками.
— Соучастниками? — недоуменно переспросила Алиса.
— Ага, — Сергей невесело усмехнулся. — В её глазах ты была соучастницей его побега от семьи. От неё, если быть точным.
Эти слова заставили Алису вздрогнуть. Она никогда не думала о своих отношениях с отцом с этой стороны. Что, если эти поездки действительно были своего рода побегом? Не только от шумного города, но и от чего-то ещё?
— Это... это нож? Тот самый? — Сергей кивнул на её руку, меняя тему.
Алиса разжала ладонь, показывая. На коже остался красный след от рукояти — так сильно она сжимала нож.
— Папа подарил мне его, когда мне исполнилось двенадцать. Сказал, что это семейная реликвия. Что его отец подарил этот нож ему.
— И ты собиралась бросить его в реку? — Сергей смотрел на нож с каким-то странным выражением — смесь удивления и тоски.
— Не знаю... Да. Нет, — Алиса покачала головой. — Я не знаю, что я собиралась сделать. Это просто...
— Символический жест, — закончил за неё Сергей. — Я понимаю.
И что-то в том, как он это сказал — просто, без осуждения, без попытки объяснить ей, что правильно, а что нет — заставило Алису неожиданно для самой себя раскрыться.
— Мы всегда приезжали сюда в его день рождения, — слова полились потоком, как будто плотину прорвало. — С самого детства. Это был наш ритуал. Не просто рыбалка — целый день вместе. Мы говорили обо всём. Или молчали. Как будто у нас был свой маленький мир, понимаешь?
Сергей кивнул, не отрывая взгляда от её лица.
— Я хотела... я должна была приехать сюда сегодня. В его день. Первый без него. Попрощаться по-нашему, — она перевела дыхание. — Это звучит глупо, да?
— Нет, — мягко сказал Сергей. — Не глупо. Это звучит как... как что-то важное. Что-то настоящее. Как будто ты знала его лучше, чем кто-либо из нас.
Он осторожно взял её за руку — ту, в которой она держала нож.
— Знаешь, я всегда немного завидовал вам. Этой вашей особой связи. Мне казалось, что отец понимает тебя лучше, чем меня. Что у вас какой-то свой язык, свои шутки, свои тайны.
— У вас тоже была своя связь, — тихо возразила Алиса, хотя в глубине души понимала — это неправда. Она видела, как отец смотрел на сына — с бесконечной любовью, но и с какой-то тихой грустью. Как будто видел в нём отражение чего-то, что было между ним и матерью. Чего-то, что давно превратилось в привычку.
— Да, но это другое, — Сергей смотрел куда-то вдаль. — Это гордость за достижения. За оценки, за институт, за работу. Но с тобой... он просто любил быть рядом. Видел тебя насквозь. Мне кажется, ты была больше похожа на него, чем я. Хотя все всегда говорят обратное.
— Мне всегда казалось, что это ты — его копия, — Алиса слабо улыбнулась.
— Внешне, может быть, — Сергей пожал плечами. — Но внутри... Знаешь, что он сказал мне перед смертью? В больнице, когда нам дали несколько минут наедине?
Алиса напряглась, ощущая, как сердце начинает биться чаще. Она никогда не спрашивала Сергея о тех последних минутах. Она сама не успела попрощаться — приехала слишком поздно. Последнее сообщение от брата пришло, когда она была в такси. «Поторопись. Он уходит».
— Он сказал: «Береги сестру. Она знает самое главное». — Сергей сжал её руку крепче. — Я спросил, что именно ты знаешь. А он улыбнулся и ответил: «Как поймать суть жизни». Я думал об этих словах все эти месяцы. И, наверное, только сейчас начал понимать. Он имел в виду это, да? Эту реку, этот камень, эти... моменты.
Алиса почувствовала, как что-то внутри неё одновременно разбивается и срастается. Горячие слёзы снова потекли по щекам, но теперь это были другие слёзы — не горькие, а какие-то светлые, очищающие.
— Я не собираюсь бросать нож в реку, — твёрдо сказала она. — Нет, не так... Я не могу бросить его в реку, потому что это не то, чему папа меня учил. Он всегда говорил, что настоящая память — это продолжение, а не завершение.
Она посмотрела на нож в своей ладони, а потом на Сергея — её старшего брата, которого она, кажется, только сейчас начала по-настоящему видеть. Без обычной защитной оболочки, без вечного соперничества, без сравнения.
— Поможешь мне кое-что сделать?
Они выбрали небольшое дерево недалеко от берега — молодой, но крепкий дуб с гладкой корой. Алиса аккуратно вырезала на коре инициалы: «М.С.» и дату его рождения и смерти. Рядом — маленькую рыбку, символ их общего увлечения.
— Вот так, — она провела пальцами по свежим зарубкам. — Теперь он всегда будет здесь. И мы всегда будем знать, где его найти.
— Папе бы понравилось, — Сергей стоял рядом, положив руку ей на плечо. — Лучше, чем гранитная плита.
Они постояли ещё немного у дерева, а потом медленно пошли обратно к дороге. По пути Алиса рассказывала брату истории о рыбалках, о разговорах с отцом, о том, как он учил её разбираться в созвездиях, когда они возвращались домой поздним вечером.
— Поедем на кладбище? — спросил Сергей, когда они вышли к автобусной остановке.
Алиса помедлила мгновение. Её не отпускало чувство, что она предаст что-то важное, если согласится.
— Зачем? — тихо спросила она. — Что я там найду?
Сергей посмотрел на неё долгим взглядом.
— Маму. Я знаю, вы никогда не были... близки. Но ей тоже больно, Алис. По-своему, но больно.
Алиса отвела взгляд. Правда была в том, что между ней и матерью всегда стояла стена. Не высокая и не прочная, но почти непреодолимая. Сделанная из тысячи мелких обид, непониманий, невысказанных претензий. Из того, что мать всегда предпочитала Сергея — явно, недвусмысленно. Из того, что Алиса всегда была папиной дочкой.
— Не знаю, Серёж. Мне кажется, она не хочет меня видеть. Особенно после того, что я сказала по телефону.
— Она расстроена, но... — он замялся. — Знаешь, когда ты не приехала, она сказала странную вещь. «Она всегда была его маленькой принцессой. Даже сейчас». В её голосе была... не знаю, может, ревность? Но и что-то ещё. Что-то похожее на уважение.
Алиса удивлённо посмотрела на брата.
— Уважение? Мама?
— Ты всегда шла своим путём, Алис. Делала по-своему. Думаю, в глубине души она это ценит, хоть и бесится.
Они доехали до города. К кладбищу подошли, когда солнце уже клонилось к закату. Воздух вокруг был насыщен густым запахом хвои и свежей земли, пряным ароматом кладбищенских цветов и сладковатым запахом ладана — кто-то недавно отпевал могилу неподалёку.
Мама и тётя Валя всё ещё были там — сидели на скамейке у могилы, молчаливые, осунувшиеся. Увидев Алису, мать поднялась. В её глазах читалась смесь обиды, недоумения и — Алиса увидела это с удивлением — облегчения.
— Ты всё-таки пришла, — тихо сказала она. — Я думала, ты не придёшь.
— Сергей убедил меня, — честно ответила Алиса.
Наступила неловкая пауза. Тётя Валентина поджала губы, но промолчала — видимо, Сергей успел сказать ей что-то перед уходом.
— Мама, я... — начала Алиса, но осеклась, не зная, как продолжить. Все слова, которые приходили в голову, казались фальшивыми.
Мать смотрела на неё, и во взгляде не было тепла. Только усталость и какая-то глухая обида.
— Что это было, Алиса? — спросила она наконец. — Почему река? Почему именно сегодня?
Алиса достала из кармана нож. В сумеречном кладбищенском свете он казался почти чёрным.
— Из-за этого, — она протянула его матери. — Ты знаешь, что это?
Мать взяла нож, повертела в руках. Её пальцы скользнули по выгравированным инициалам.
— Откуда он у тебя? — тихо спросила она, и в её голосе Алиса услышала что-то новое — почти благоговение.
— Папа подарил. На двенадцатилетие. Когда мы были на рыбалке.
— Я никогда его не видела, — в голосе матери звучало удивление. — За все эти годы...
Она говорила ещё что-то, но Алиса уже не слушала. Её взгляд был прикован к надгробию. Фотография отца смотрела на неё сквозь стекло — официальный портрет, строгий костюм, сдержанная улыбка. Совсем не тот отец, которого она знала там, у реки — в старой клетчатой рубашке, с выгоревшими на солнце волосами, с живым смехом и мудрыми глазами.
Тебя здесь нет, папа, подумала она. Совсем нет.
— Мы с ним ездили на реку каждый год, в его день рождения, — сказала Алиса, прерывая монолог матери. — Это была наша традиция. Только он и я. Рыбалка, разговоры... это было... это было что-то особенное между нами.
Она замолчала, не зная, что ещё добавить. Как объяснить то, что и сама до конца не понимала?
— Сегодня — первый его день рождения после... после того, как его не стало, — продолжила Алиса. — Я должна была поехать к реке. Должна была. Это... это как будто последний раз побыть с ним. По-настоящему. Там, где мы были счастливы.
Мать опустила голову, её плечи дрогнули.
— Он никогда не рассказывал мне, — произнесла она. — О вашей традиции. О ноже. Ни слова.
— Я думаю, он хотел, чтобы это оставалось между нами, — мягко сказала Алиса. — Наш маленький секрет.
— У вас было столько секретов, — в словах матери звучал металл. — Иногда мне казалось, что вы говорите на каком-то своём языке, которого я не понимаю. Что меня вообще нет в вашем мире.
Алиса промолчала. Что тут скажешь, если это была правда? Эти поездки на реку были их отдельным миром, куда не вписывалась ни мать с её вечными претензиями, ни Сергей с его амбициями.
— Ты знаешь, иногда я думала... — мать прервалась, словно не решаясь продолжить, но затем выпрямилась. — Иногда я думала, что он любит тебя больше всех нас. Видит в тебе что-то особенное, чего нет ни во мне, ни в Серёже. И я... я даже ревновала, представляешь? К собственной дочери.
Эти слова повисли между ними, горькие и откровенные. Алиса почувствовала, как в груди что-то сжимается. Разве не об этом она всегда догадывалась? Разве не поэтому между ними всегда была эта невидимая стена?
— Он любил нас всех по-разному, — тихо сказала она, не глядя на мать. — Но это не значит, что кого-то меньше.
Мать покачала головой.
— Нет, Алиса. Я достаточно прожила, чтобы знать: любовь не бывает одинаковой. Он любил тебя... по-особенному. И это... это нормально, — последние слова она произнесла с видимым усилием. — Я просто никогда не могла понять, почему. Теперь, может быть, начинаю.
Она протянула нож обратно Алисе.
— Береги его. Это твоя память.
Алиса взяла нож, чувствуя странное облегчение. Как будто между ними впервые за долгое время промелькнуло что-то похожее на понимание. Не близость, нет. Но хотя бы признание права друг друга быть другими.
— Спасибо, — просто сказала она.
Сергей, стоявший чуть в стороне, подошёл ближе. Он положил руку на плечо матери, и та инстинктивно прильнула к нему — как всегда делала, ища поддержки. Треугольник замкнулся — мать и её любимый сын, и Алиса напротив, с ножом отца в руке.
Всё как всегда. И всё совсем по-другому.
Алиса повернулась к могиле и опустилась на колени. Рядом с вазой, полной белых хризантем, она положила маленькую деревянную фигурку рыбы, которую вырезала сегодня на берегу.
— С днём рождения, папа, — прошептала она. — Мы все здесь. По-своему, но здесь.
Когда они уходили с кладбища, солнце уже почти скрылось за горизонтом. Мать шла впереди, опираясь на руку Сергея, как всегда. Алиса следовала чуть позади, давая им пространство. Некоторые вещи невозможно изменить.
Тётя Валентина поравнялась с ней.
— Знаешь, — сказала она неожиданно, — Миша всегда говорил, что ты пойдёшь своим путём. Я думала, это значит, что ты станешь кем-то особенным. А может, он имел в виду именно это — что ты всегда будешь делать по-своему. И нас слушать не будешь, — она вздохнула. — Как же вы с ним похожи, просто поразительно.
В этих словах не было упрёка, только усталое смирение. Алиса не ответила. Сегодня ей не нужно было ничего доказывать.
Дома, когда все разошлись, Алиса долго сидела у окна, держа в руках нож. Лезвие тускло поблескивало в свете настольной лампы. Она думала о реке, о дереве с вырезанными инициалами, о словах отца в больнице, переданных ей Сергеем.
"Она знает самое главное. Как поймать суть жизни."
Алиса улыбнулась. Она не была уверена, что действительно знает эту суть. Но, возможно, отец имел в виду то, что она почувствовала сегодня — стоя на берегу обмелевшей реки, вырезая его инициалы на коре дуба.
Память не в камне надгробий или букетах хризантем. Не в ритуалах или традициях. Она в том, как мы продолжаем жить, неся в себе частицу тех, кого любили.
Алиса аккуратно сложила нож и убрала его в маленькую шкатулку на полке. Не для того, чтобы спрятать или забыть — для того, чтобы сохранить. Чтобы однажды, возможно, передать его дальше, рассказав историю человека, который подарил ей не просто инструмент, а целый мир понимания.
Она знала, что отношения с матерью никогда не станут близкими. Что между ними всегда будет это негласное разделение — Сергей и мать, Алиса в одиночестве. Что прорыва сегодняшнего дня недостаточно, чтобы залечить годы непонимания.
Но что-то изменилось. Что-то важное. Впервые они увидели друг друга без привычных масок. Пусть не приняли, но хотя бы признали право быть другими.
Может быть, это и есть настоящая взрослость — понимание, что невозможно изменить других, можно только изменить своё отношение к ним.
За окном догорал закат, окрашивая небо в цвета, так похожие на те, что отражались в реке, когда они с отцом сидели на камне, глядя на воду.