Княжна Историй | Художественные рассказы

День рождения Сони должен был стать радостным событием. Елена готовилась, стараясь, чтобы все было идеально. Аромат свежей выпечки наполнял квартиру — Соня обожала ее фирменный лимонный пирог с лавандовым кремом. Максим помогал с украшениями и выбрал особенный подарок — планшет для рисования, о котором Соня давно мечтала. Елена видела, как тщательно он выбирал, сравнивая модели, консультируясь со специалистами. Неужели все это — часть какого-то извращенного плана? Друзья, это продолжение (2-ая, финальная часть) рассказа, начало читать тут Нет...

— Ты совсем с ума сошел? Она же старше тебя на двадцать лет! — мать Максима швырнула фотографию на стол так, что та проскользила по полированной поверхности и упала на пол. — Восемнадцать! И какая разница? — Максим сжал кулаки, чувствуя, как горят щеки от обиды и злости. — Такая, что она тебе в матери годится! У нее дочь почти взрослая! О чем ты думал? Максим отвернулся к окну. Сквозь тонкий тюль пробивались лучи весеннего солнца, а в груди ощущалась тяжесть, словно там поселился кусок свинца. Что...

— Знаешь, Антон, все эти годы я думал о тебе. О вас всех, — Олег медленно помешивал кофе, не глядя на собеседника. Ложечка тихо позвякивала о фарфоровые стенки чашки, отсчитывая секунды напряженной тишины. — Олег, послушай, мы были молоды и глупы... Столько лет прошло! — рука Антона дрожала, когда он поднес бокал с водой к губам. Капля скатилась по стеклу, оставляя влажный след, как слеза на щеке. — О, я прекрасно помню, как молод я был. И как глуп, — Олег наконец поднял взгляд. В его карих глазах плескалась холодная решимость...

— Как ты можешь так поступать? Сегодня день рождения твоего отца, а ты отказываешься почтить его память! — голос матери взвился, как хлыст, обжигая Алису обвинением. — Мама, я же объяснила — у меня важные дела, я просто не могу, — Алиса старалась говорить ровно, хотя внутри всё клокотало и переворачивалось. — Какие дела могут быть важнее? — тётя Валя поджала тонкие губы, оценивающе оглядывая племянницу. — Миша в земле лежит всего три месяца, а ты уже нашла дела поважнее! Вот Серёжа никогда бы так не поступил...

— Алёш, ну сколько можно? Третий час ночи! Где тебя носило? Позвонить нельзя было? — Лена стояла в коридоре, скрестив руки на груди, и её голос дрожал между злостью и облегчением. — Прости, телефон разрядился... — Алексей устало прислонился к стене, стягивая тяжёлые ботинки. — Я просто... Там парень на крыше школы старой стоял... Понимаешь? — Понимаю. Как всегда, всем помогаешь, кроме самого себя. И меня, — она вздохнула, опуская плечи. — А я тут с ума схожу, не сплю, места себе не нахожу... Алексей поднял взгляд...

— Странно, что у тебя такое же родимое пятно, как и у меня, — проговорила Саша, наклонив голову и внимательно рассматривая шею Марии. — Точно такое же, в форме полумесяца. — Что? — Мария инстинктивно прикрыла шею ладонью. — Как ты вообще... я всегда скрываю его под воротником. Саша отступила на полшага, но взгляд — пронзительный, изучающий — не отвела. В нем читалось что-то большее, чем простое любопытство. Что-то похожее на голод. Пальцы Марии непроизвольно скользнули вверх, к вороту блузки, словно пытаясь закрыть брешь в её защитной броне...

— Убери эту дрянь от меня! Слышишь? Убери! — голос Максима сорвался на крик, когда мать протянула ему книгу со шрифтом Брайля. — Сынок, пожалуйста... Это поможет тебе... — Елена говорила тихо, но в голосе звенело отчаяние. — Ничто мне уже не поможет! — он резко взмахнул рукой, задев стоявшую на тумбочке чашку. Звон разбитого фарфора наполнил комнату. — Лучше бы я умер тогда, на той проклятой стройке! Елена беспомощно опустилась на край кровати. Три месяца прошло с того страшного дня. Три месяца,...

— Валя, ты в своём уме? Семь тысяч за билет, когда у тебя на лекарства денег нет! — всплеснула руками Нина Петровна, едва не расплескав чай на скатерть. — Как ты давление снижать собираешься – добрым словом? — Я просто обязана попасть на его концерт, Ниночка! Понимаешь? — дрожащим от волнения голосом ответила Валентина, прижимая к груди потрёпанный журнал с фотографией седеющего артиста. — Это, может быть, последний шанс увидеть Аркадия вживую! Я почти тридцать лет мечтаю! — Какой ещё Аркадий? Зорин,...

— Десять лет не звонила, а теперь на смертном одре вспомнила? — Ольга с такой силой захлопнула дверцу шкафа, что тонкий фарфор внутри жалобно звякнул, напоминая о собственной хрупкости. — Нет, Ирина Петровна, передайте ей, что я не приеду! — Оля, подожди, не бросай трубку, — голос старой соседки дрогнул, в нём проступила та особая сибирская нотка, которую Ольга не слышала уже много лет. — Софья Андреевна совсем плохо. Врачи говорят — три месяца, не больше. Рак последней стадии... понимаешь? Ольга замерла с телефоном у уха...

На второй неделе репетиций произошёл первый настоящий конфликт. Софья, получившая главную партию Жизели, не упускала случая продемонстрировать своё превосходство. Во время совместной сцены она умышленно заняла больше пространства, вынудив Алину отступить к краю сцены, где та едва не споткнулась о небольшую трещину в паркете. – Смотри под ноги, Лебедева, – бросила Софья, когда они разошлись в противоположные стороны. Её голос был сладким, но глаза оставались холодными. – Кордебалет должен знать своё место...

Утром Алина проснулась с непривычным чувством – предвкушением. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи, рисуя на стене золотистые полосы. За окном щебетали птицы, и этот звук, который раньше казался навязчивым и раздражающим, теперь звучал почти... обнадеживающе. План сформировался за ночь: начать с самых базовых упражнений, постепенно наращивая нагрузку. Она знала, что это будет больно, что мышцы будут протестовать, что потребуется время. Но впервые за месяцы у неё была цель. Елена Андреевна удивлённо замерла в дверях кухни, когда увидела дочь в тренировочной одежде...

– Хватит! Я не могу больше смотреть, как ты разрушаешь свою жизнь! Кира бы этого не хотела! – голос матери дрожал от сдерживаемых слез. – Не смей говорить о том, чего бы хотела Кира! Её больше нет, мама! Нет! – Алина швырнула на пол фотографию, где они с сестрой улыбались после её последнего выступления. Звон разбитого стекла разрезал тишину квартиры. Осколки разлетелись по паркету – острые, сверкающие, как застывшие слезы. Запах пыли, поднявшейся от удара, смешался с горьковатым ароматом мятного чая, остывающего на столе...