Исканян Жорж
Летная жизнь дала мне очень многое. Все тридцать лет я летал с удовольствием, несмотря ни на что, ни на какие трудности и летные, порой смертельно опасные, происшествия. Если бы мне предложили отмотать назад мои годы до 1987 года, когда я работал инженером механиком в отделе главного технолога с 2, 5 тысячами человек сотрудников на авиационном предприятии, но бросил все и начал с чистого листа, устроившись бортпроводником, сделать выбор, чтобы можно было что то изменить, клянусь! Я бы ничего не стал менять! Моя жизнь чрезвычайно интересна и многообразна и поверьте, мне есть, что вспомнить. Едва ли половина того, что накопилось в моей памяти, уместилось в моей большой книге Чудеса залетной жизни.
За время летной работы мне очень везло со встречами и знакомствами с разными людьми. С известными и не очень, с хорошими и с только казавшимися хорошими, с случайными и продолжительными. Я случайно познакомился с известным летчиком испытателем Еляном, когда однажды выйдя из своей квартиры, увидел мужчину, возившегося с замком своей входной двери, напротив моей. Я предложил помощь. Он вежливо отказался и представился: Я ваш новый сосед, Эдуард Елян. Конечно я о нем много слышал и знал. В жизни он оказался очень простым и скромным, интеллигентным и доброжелательным. У меня даже была мысль пригласить его в гости и попросить насчет устройства в Шереметьево, но подумав, я подавил это желание. Уж больно все это выглядело бы неприятно и шкурно.
Эдуард так же неожиданно исчез, как и появился. Больше я его не видел. О других своих знакомствах я еще расскажу позднее, а сейчас...
Монеткин Слава, был легендарной личностью в Аэрофлоте.
Начинал он борттоператором Ан-12, в Полярке, в Шереметьево, а когда Полярку расформировали и все кинулись, кто куда, он очутился в службе бортпроводников, в Домодедово. Проводников он не любил и называл их кондукторами. Если ему говорили, что он вроде как тоже кондуктор, Слава отвечал, что это явление временное и необходимое для достижения нужных целей, как у разведчика под прикрытием, который вынужден выдавать себя за другого. Летал он всегда в кожаной летной куртке с электробритвой в кармане и почти всегда пятым номером, отвечающим за коммерческую загрузку и за багаж. Никогда ничего не считал при загрузке и документы подписывал не глядя, имея из за этого периодически неприятности с разбирательствами. Во время полета, стоя на кухне, обвязавшись кухонным белым полотенцем, подавал подносы с питанием девчонкам, но стоило пассажирке зайти на кухню, чтобы попросить воды или пакет, Славик быстро и демонстративно срывал полотенце и громко говорил: Ну ладно, девочки, помог вам немного, пойду к себе в кабину, к штурвалу, а то мои там без меня скучают...
Я с ним и дружил. Мне было с ним ужасно интересно и ему со мной тоже, я это видел. Одно время мы летали вместе, то я с его бригадой, то он с моей. Он был хитроват, где то хамоват, где то не очень воспитан, где то трусоват, но я видел его насквозь и это меня даже забавляло. Бывало, что мы с ним ругались, конечно, но он всегда подходил первым и говорил: Все обижаешься? Это я должен обижаться, но, как говорится, на обиженных дерьмо возят. Я подошел первый, потому что я старше, а значит и умнее...
Старше меня он был на 12 лет. Коренной москвич, со старшим братом и матерью, во время войны, был эвакуирован в Казахстан. Познал и голод и нужду, поэтому, наверное, очень любил поесть, ну и выпить тоже. Когда садились выпивать, он говорил, указывая на свой стакан: Лей! Я скажу, когда хватит...
Когда стакан становился полным, почти до краев, он останавливал: Ну будя, будя...
Когда брал стакан в руку, пальцы тряслись, особенно после застолья накануне...
Слава был набожен. Перед тем, как выпить, обязательно крестился. Посещал церковь у себя, на Таганке, где он жил.
Как то жаловался мне: Представляешь, зашел в церковь родителям свечку поставить за упокой. Пол часа б... пытался свечкой в отверстие попасть, руки трясутся с будуна, хоть застрелись. Пришлось бабульку какую то попросить...
Он называл это свое состояние "тримером". Конечно же такое состояние у него было не часто, летная работа заставляет человека быть мобилизованным.
Монеткин очень не любил предполетный медосмотр. Так как один глаз у него немного косил при волнении, он старался врачу в глаза не смотреть ( могли подумать, что он выпивши). Врачи его отлично знали, как и он их, и часто называли его по имени отчеству. Больше всех ему (и всем остальным) нравился единственный врач мужчина в Домодедово, Лев Сергеевич. Интеллигентный, с шкиперской бородкой, всегда спокойный и невозмутимый.
Как то раз Славка приехал на вылет с очень приличного бодуна. Зайдя в кабинет стартовой врача и привычно присев на стул, напротив доктора, Монеткин притих.
- Как себя чувствуете? - дежурно спросил Лев.
- Нормально, - ответил Слава, стараясь не открывать рот, чтобы врач не унюхал явный выхлоп.
- Документы в порядке?
Монеткин кивнул.
- Расписывайтесь, - придвинул доктор журнал росписи экипажей о прохождении стартового медосмотра.
На журнале лежала ручка. Слава пытался сосредоточиться, рассчитать движение руки, пальцев, так, чтобы с одной попытки, одним движением, ухватить ручку, а потом уже будет проще - дрожавшие пальцы, стоит только приставить ручку к бумаге, сами выдадут синусоиду, похожую на замысловатую подпись.
Лев внимательно и даже с интересом наблюдал, словно за опасным цирковым номером, чем все это закончится. Получится у него или нет?
Славка решился. Сделал резкое движение рукой по направлению к ручке и... промазал. Остатки сосредоточенности, которую он так тщательно собирал, разбежались кто куда. Он пытался по инерции ухватить все таки ручку, но его пальцы, уже явно, отбивали сильную дрожь. Ручка превратилась в скользкую змею, а Слава в укротителя, но как не пытался он ее укратить, она, словно живая, ускользала из его рук и норовила выскочить. После долгих попыток, сопровождавшихся тихим беззлобным матерком, укротитель, поняв, что проиграл, прекратил свои мучения и затих.
Все это время Лев с неподдельным интересом и сочувствием наблюдал за конвульсиями Славы, искренне переживая, когда очередная, казавшаяся на этот раз успешной, попытка опять проваливалась.
Они посидели какое то время тихо.
- Фокус не удался? - спросил врач.
Крыть было нечем. Слава молчал.
Что же вы, батенька, доводите себя до такого состояния! - сказал укоризненно Лев и пошел другую комнату своего кабинета. Вышел он оттуда с пятидесяти граммовой мензуркой - стаканчиком, полным какой то жидкости.
Вот, выпейте и постарайтесь успокоиться...
Наверное накапал каких нибудь капель, типа валерьянки, - подумал Славка и выпил залпом. Косой глаз его от неожиданности встал на место и теперь смотрел строго прямо, как и его собрат, но оба очень удивленно.
Это был чистый спирт!
Приятное тепло разливалось по всему телу. Стало хорошо. Даже очень хорошо! Лететь никуда не хотелось.
После небольшой паузы Лев спросил:
- Нус как? Получше?
- Не то слово, - бодро и решительно ответил Слава.
- Расписывайтесь.
Славик уверенной рукой взял ручку и уверенно расписался.
- Спасибо вам, Лев Сергеевич! Дай вам Бог здоровья!
- Счастливого полета! - ответил Лев.
Золотой был мужик! Он, как потом выяснилось, многих, таким образом, ставил на ноги и приводил в чувство перед полетом. Но его буквально выжили с этого, считавшегося теплым, места коллеги по работе, женщины, своими кляузами анонимками. И когда его в конце концов сняли с этой должности, Лев стал с горя и от обиды выпивать, а потом повесился... Царствие ему небесное... Хороший был человек.
Предыдущая часть:
Продолжение:
